Репортаж ведет редактор

Пистолет он оставил в подполе, но оружие пролежало там всего несколько минут. Его приобщили к вещественным доказательствам.

Вслед за речными грабителями арестовали и хозяев домика — Мисайтисов. Тогда окончательно подтвердилось предположение Шеловского: большие деньги понадобились капитану катера и дочери Мисайтиса Жанне-француженке для бегства за границу вместе с ее отцом и матерью. Молодые люди ограбили лавку по прямому наущению Мисайтиса — организатора намеченного заморского вояжа.

Это он, Мисайтис, организовал на черном рынке обмен награбленных денег на золотую валюту.

Он держал связь с иностранным посольством в Москве, посылал туда жену со сведениями, интересовавшими сотрудников этого посольства.

Он много месяцев укрывал капитана катера.

Надо ли говорить, что маршрут предстоявшего путешествия Мисайтисов и их сообщника круто изменился?

Годы, разумеется, изменили внешность Николая Филипповича. Но высокого широкоплечего подполковника с внимательными серыми глазами по-прежнему отличает хорошая военная выправка. Он так же, как и много лет назад, прост в обращении с людьми. Его можно встретить на заводах, в партийных комитетах. Постоянное общение с советскими тружениками позволяет ему смотреть вокруг зорким, безошибочным взглядом — взглядом народа.

Недавно уполномоченный получил по почте анонимное письмо — два листка в клеточку, исписанных чернилами. Какая-то женщина, побоявшаяся назвать свою фамилию, сообщала, что встретила в Миассе Георгия Волкова, служившего во время войны немецким фашистам. Она писала, что в 1942—1943 годах работала поваром в лагере для советских военнопленных на временно оккупированной территории. В том же лагере тогда подвизался предатель Родины Волков. Работая у немцев, он всячески угождал им, зверски избивал попавших в лагерь советских людей, в результате избиений люди умирали. А теперь, встретившись с бывшей лагерной стряпухой, угрожающе сказал:

— Ты меня больше не знаешь, если хочешь жить.

Письмо встревожило Николая Филипповича. Предатель, обагривший руки кровью патриотов-соотечественников, ни в коем случае не должен уйти от ответственности!

Шеловской сразу же вызвал капитана Пастухова.

— Вам, Василий Михайлович, надо безотлагательно браться за проверку письма.

В первую очередь предстояло выяснить, работает ли Волков на автозаводе, и если работает — был ли в плену у немцев. Навели справки. Да, на заводской ТЭЦ есть такой дежурный инженер. Да, он находился в фашистском лагере для военнопленных. А заполняя анкету при поступлении на завод, ни словом не обмолвился о жизни в плену.

Факты говорили не в пользу инженера. Но подполковник и капитан не торопились с выводами. Обвинение может быть предъявлено, если есть полная уверенность в его точности, если улики невозможно опровергнуть. Обвинить невинного — этого они вовек не простили бы себе.

Проверка анонимки продолжалась неделю, вторую, третью… И становилось ясно: анонимное письмо — злостный поклеп на Волкова. Не он избивал в лагере советских людей, а его избивали немцы. После освобождения из плена Георгий честно служил в армии. Честно трудится он и на заводе.

Финал проверки состоялся в кабинете уполномоченного. Перед Шеловским и Пастуховым сидел высокий худощавый мужчина в сером плаще — доверенный врач облпрофсовета на Уральском автозаводе Алексей Петрович Ильин. Разговор шел о другом. И вдруг Шеловской вынул из ящика письменного стола анонимное письмо, протянул Ильину и, глядя прямо в глаза, спросил:

— Это вы писали?

Взгляд Ильина скользнул по конверту, и кровь сразу бросилась ему в лицо. Клеветник оказался застигнутым врасплох. Он признался раньше, чем успел придумать что-нибудь более или менее вразумительное для оправдания своей внезапной растерянности.

Затем Шеловской и Пастухов попросили уточнить детали. А пробелы в показаниях Ильина восполнил сам Волков, приглашенный, наконец, к уполномоченному. И картина окончательно прояснилась.

Ильин «частным образом», как он выразился, вставлял Волкову зубы. Взял за «услугу» немало, а работу выполнил плохо. Пациент потребовал деньги обратно. Тогда врач решил отомстить. Расчет был прост: раз органы государственной безопасности убедятся в самом факте пребывания Георгия в лагере, в остальное поверят легко. Гнусный вымысел сойдет за чистую правду, и Волкову несдобровать.

Карьера врача-клеветника увенчалась приговором народного суда. Впрочем, звание врача в данном случае, мягко говоря, — условность. Медицинское образование Ильина — всего лишь плод его фантазии. Копию с копии диплома, представленную им, так и не удалось сличить с оригиналом — за неимением такового в природе. Зато установлено, что самозваный «доктор» долгие годы сидел в тюрьме за грабеж.

В разговоре с инженером Шеловской упрекнул его только в том, что он, поступая на завод, умолчал о пребывании в плену. Однако в душе уполномоченный согласился, что для этого у Георгия были основания. После войны Волков дважды поступал на работу, и оба раза его увольняли из-за того, что в анкете стояло слово «плен». На третий раз он не вписал ненавистное слово в анкетный листок…

Немалое время, затраченное на кропотливую проверку анонимного письма, уполномоченный не считает потерянным. Ведь в результате смыта ядовитая грязь, вылитая на честного советского человека. Ради этого стоило искать заметенные следы, стоило ломать голову и загружать подчиненных дополнительной работой.

А вот другое письмо, полученное Шеловским. Оно написано 32-летним шофером Алексеем Лосевым и подписано полным именем, отчеством и фамилией. Он благодарит сотрудников госбезопасности. «От них, — пишет Лосев, — я услышал добрые, сердечные слова, от которых у меня на душе стало светлее… Они вновь мне помогли встать на ноги». Автор дает слово отдать все силы на благо Родины.

Каковы же мотивы, побудившие шофера взяться за перо?

В организации, где он работал, у него сложились натянутые отношения с руководителями. Не участвуя в общественной жизни, не получив никакой политической закалки, Лосев стал переносить свою неприязнь к «начальству» на всю окружающую жизнь. Его антисоветские высказывания становились все озлобленней. Они, пожалуй, могли бы стать находкой для журналистов Запада, чернящих нашу действительность по поводу и без повода. Росло возмущение тех, кто слушал эти высказывания. Естественно, что о них стало известно и уполномоченному УКГБ.

Шеловской поручил заняться этим старшему лейтенанту Девяткову:

— Разберитесь, Федор Александрович, откуда у него такое. Не может быть, чтоб антисоветчина по-настоящему пустила корни в душе рабочего человека.

И Девятков терпеливо разбирался. Конечно, Лосев виноват. Но виноваты и руководители, не занимавшиеся воспитанием рабочего. Пять классов и шоферские курсы — не велик багаж. Посоветовать бы водителю поступить в вечернюю школу либо вовлечь в кружок текущей политики, потолковать о том, что у него на душе. Казалось бы — элементарные вещи. А поди ж ты — не приходили в голову ни директору, ни председателю месткома. И директор и председатель хотели только одного — поскорей избавиться от такого шофера. О том, кто его будет воспитывать после них, как-то не думалось. Зато на резкости ни тот, ни другой при случае не скупились. Не стеснялся в выражениях и Алексей. Атмосфера накалилась. В конце концов он подал заявление об уходе, решил уехать из Миасса. Тогда и состоялась у него беседа в кабинете уполномоченного УКГБ. На стул у письменного стола сел худощавый рабочий в телогрейке и ватных брюках. Посетитель явно не знал, куда деть свои руки. То клал их ладонями на колени, то опирался локтями о край стола.