Реприза

– Приходилось. Ведь я была королевой района.

Что?

– Что?

Эвелина усмехается.

– Так называют девушек, которые возглавляют молодёжные группировки на районе.

Видимо, её ответ ещё больше изумил меня, ведь теперь Эвелина смеётся.

– Выходит, я привёл в бар не студентку, а главаря преступных банд, – выдыхаю я.

– Громко сказано. Это же просто своры гопников. И я уже вышла в отставку.

– А как так получилось, что ты… – я запинаюсь. – Заняла этот пост.

Эвелина опускает голову, наклоняется вперёд и растопыривает плечи. До этого она напоминала мне Гипатию, а теперь – пахана с зоны. Думаю, что рассказ будет вестись на сиплой фене, но голос её и речь остаются прежними.

Впервые мать избила её в шесть лет, а Шопенгауэра она прочитала в тринадцать. Кроме обожаемых книг и ненавистной матери, у неё был отец. Его она любила. А он любил её до самой смерти. Когда его не стало, Эвелина перестала появляться дома. Она пропадала на улице и коротала время у друзей. Именно тогда произошло её посвящение в ряды отпетых хулиганов – в одной из потасовок Эвелина пырнула ножом пацана. Так она заполучила уважение малолетней братвы. Относились к ней трепетно. Объяснялось это просто: гопоте было не понять, на что так долго можно пялиться в книгах, а Эвелина любила почитать в уголке. В такие моменты от неё держались подальше. Ведь никто не будет беспокоить шамана, пока тот вызывает духов, или весталок во время молитвы. Однако нашёлся один смельчак, который присел рядом, чтобы поздороваться. Звали его Тимофеем. Его мужество было оценено, и вскоре Эвелина начала с ним гулять. Это не понравилось тогдашней королеве, ведь она рассчитывала короновать этого парня и усадить рядом с собой.

Против Эвелины развернулась травля. Её обзывали, над ней издевались и несколько раз избивали. Первое время она терпела, но затем вспомнила рассказ отца.

Он служил в Польше. Там ему приходилось нести караул рядом с памятником воинам-освободителям, а значит – терпеть оскорбления от прохожих и польских солдат, которые также стояли на посту. Отвечать начальство строго запрещало. Так продолжалось изо дня в день. Однако в один из вечеров по завершении караула наши солдаты молча сняли форму и побили польских братьев по оружию. Затем вновь оделись и сдали пост. Формально приказа они не нарушали: им не пришлось отвечать – били поляков в полном молчании. Кроме того, даже форма не помялась. Оскорбления утихли.

Эвелина решила, что с неё тоже хватит. Она смешала уксус, марганцовку и ещё бог знает что, а затем вылила этот адский раствор на королеву. Та в ужасе схватилась за голову, после чего все её волосы тиной повисли на пальцах.

Эвелина осталась довольна результатом и была уверена, что теперь её оставят в покое. Поэтому она была сильно удивлена, когда на следующий день её окружила свора ребят во дворе. Однако бить её не стали. Вместо этого ей сообщили, что королева теперь она.

Своим первым распоряжением она назначила Тимофея королём. Период их правления подъездные летописцы, наверное, в дальнейшем назовут золотой эрой, а точнее – ахуенным временем. Ведь пока над районом стояли Эвелина и Тимофей, банды перестали убивать, а барыги – оставлять закладки на районе. Если с наркотой удалось покончить, договорившись с авторитетом, то с беспределом разобрались только после введения трибунала. Эту систему юные владыки переняли у зэков с зоны. Принцип её работы прост: каждый может созвать общую сходку вопящих рыл, если посчитает, что какое-то мудло слишком много на себя берёт. Король с королевой выслушивают взаимные обвинения, а затем решают, кому на районе лучше не появляться. Иногда к приговору добавляют несколько пинков. Созвать трибунал могут и сами правители, если кто-то посягает на королевскую власть – например, распускает слухи, что королева всем даёт, как это было с Эвелиной. Тогда она приказала притащить смутьяна на суд – и там покрыла его силлогизмами с матами. Тот взбесился и бросился на неё, а это позволило уже Тимофею взять правосудие в свои руки.

Эвелина прерывает рассказ и отвечает на звонок. Её подруга зовёт нас в ресторан, где работает официанткой. Обещает бесплатную выпивку. Эвелина хочет пойти. «Слушаюсь, ваше величество», – без тени иронии хочу ответить я, но вместо этого просто киваю.

Выходим в ночь. Подруга попросила купить сигареты. Долго ищем их. Вывески ободряюще нам подмигивают, но, когда мы подходим к ним, натыкаемся на запертые двери. Наконец, Эвелина сдаётся и, к моей радости, уводит нас прочь с холодных улиц.

Когда оказываемся перед рестораном, к нам из-за угла выходит девушка с пухлыми, красными щеками. Эвелина обнимается с ней. Зовёт её Светой.

Света проводит инструктаж: заходим со двора, жмёмся к стене, внутри молчим. Выдвигаемся. Девушки шепчутся и хихикают, а я хрущу снегом под ногами. Находим дверь. По бетонной лестнице спускаемся вниз и заходим в тёмный коридор. Наша проводница освещает путь телефоном. Вдоль стен лежат белые халаты. От скрипа наших шагов они начинают шевелиться. Оказывается, в них люди. Ёрзают и сопят.

Выходим из коридора и попадаем в просторный зал. Под потолком сеть, на стене огромная рыбина, а за барной стойкой морская карта. Над столами плывёт тусклый синий свет. Будто на затонувшем корабле. Нисколько не удивлюсь, если из туалета выйдет призрак капитана с фуражкой и без глаз. Но он так и не появляется, и мы уединяемся в зале поменьше.

Света приносит пиво.

– Я думал, рабство запрещено, – говорю я, беря бутылку.

– Что? – Света хмурится.

– Я про тела в коридоре.

– А! Просто сегодня корпоратив был допоздна, а утренняя смена уже через пять часов. Дольше бы ехали.

Вскоре про меня забывают. Болтают о своём.

Жду. Липкая дремота заливает глаза.

Может, уйти? А Эвелина? Без неё меня ожидает одинокий диван в гостиной.

Пышущую словами Свету обрывает телефонный звонок. Из трубки рвётся брыкающаяся музыка. Мимо неё протискиваются обрывки слов. Света щурится, пытаясь собрать их вместе. Вдруг начинает хохотать, заглушая рёв музыки. Говорит, что подруга зовёт её в клуб. Наконец! Но ехать одна она не хочет – подстрекает Эвелину. Я едва сдерживаюсь, чтобы не кинуть в неё бутылкой. К счастью, в ответ звучит отказ.

Вновь пробираемся мимо сопящих халатов.

Эвелина предлагает поехать к ней. «Дома мне уютней», – произносит она. Я, конечно, не возражаю.

Такси везёт нас через размытые ночные огни. Тормозим перед одинокой хрущёвкой. Выходим. Во дворе темень и та молчаливая покинутость, которая встречается на окраинах городов.

В квартире тихо и пусто. Словно оправдываясь, Эвелина говорит, что соседка уехала к родителям. Предлагает чай. Я боюсь, что усну ещё до того, как он заварится, и хватаю её за руку. По ладони скользит холодок, а на губах отпечатывается жар.

Вваливаемся в ближайшую комнату, и я начинаю стягивать с неё одежду. Под зелёными холмиками всё это время скрывался белый бюстгальтер. Я срываю его, и он летит на пол. Вслед за ним летит моя рубашка.

Жар от губ перекинулся на всё её тело.

В прихожей трезвонит телефон. Эвелина вскакивает, исчезает за дверью и возвращается с громыхающей трубкой. Она присаживается на край дивана, выслушивает, а затем бросает: «Скоро будем».

Она что, собирается всё бросить и умыкнуть в клуб?!

Негодование подкидывает меня.

– Что случилось? – спрашиваю я со скрежетом разочарования на зубах.

– Свету и Аню какие-то кавказцы не хотят выпускать из клуба. Нужно вытаскивать, – Эвелина отвечает, не глядя на меня, а затем вновь подносит телефон к уху. – Тима, привет. Ты спишь? Извини. Тут к Свете и Ане хачи лезут в клубе. Не дают им уйти. Нужно подогнать туда. Короче, собирай ребят. Да, да. Всех, до кого сможешь дозвониться. В первую очередь звони Волчонку. Я скоро буду там. Увидимся. А, стой! Прихвати мои кастеты. Они у тебя остались…