Реставратор

Цок.

Булавочный укол в тишину.

Пауза, растянутая, как нерв.

Цок.

Этот звук не был тиком. Это была пытка. Метроном её превосходства, отбивающий ритм прямо у него в голове. Глебу захотелось накрыть её руку своей, грубо, лишь бы прекратить это.

Цок… цок.

Он медленно, будто под водой, накрыл папку ладонью. Дешёвый, шершавый картон показался почти живым под его пальцами.

— Спасибо.

— Не стоит. Историческая справедливость — вещь, требующая инвестиций. — Уголок её рта дёрнулся в подобии усмешки. — Как и хороший некролог.

Глеб открыл папку. Внутри — ксерокопии. Аккуратный, почти каллиграфический почерк, ровные ряды формул, схемы, выдержки на латыни. На полях, рядом с размашистыми инициалами Корта, стояли её. «Е.В.».

— Самые ранние совместные наработки, — её голос был ровным и бесцветным, как у аудиогида. — Фундамент. Он потом… очень ловко построил на нём свой карточный домик. На одном из учёных советов он назвал это «милыми женскими фантазиями». А через полгода, когда меня уже не было, запатентовал половину этих «фантазий» как собственные гениальные гипотезы. Он украл не идеи, детектив. Это было бы слишком просто. Он украл время. Четыре года. А время, как известно, единственный невосполнимый ресурс.

Цок.

Последний удар. Точка. Глеб поднял на неё глаза. Весь этот разговор, вся эта папка — лишь дымовая завеса, отвлекающий манёвр. Его паранойя, единственный инстинкт, которому он ещё мог верить после всего, что случилось, сжималась в холодный комок в животе. Это был спектакль. И он сидел в первом ряду.

Он демонстративно захлопнул папку. Отодвинул её в сторону, показывая, что представление окончено.

— Это всё очень убедительно, Елена. Достаточно для иска о нарушении авторских прав. Но Корта убили. И не за плагиат.

Она чуть подалась вперёд. В её глазах на долю секунды мелькнуло что-то похожее на досаду. Спектакль пошёл не по сценарию.

— Он был вашим любовником, — сказал Глеб. Тихо. Не вопрос. Факт.

Её плечи едва заметно напряглись. Маска безупречного самообладания дала микротрещину.

— Любовником? Детектив, какая пошлая безвкусица. Не опускайтесь до бульварных романов. Он был моим научным руководителем. У нас были… — она сделала паузу, подбирая слово, как инструмент, — напряжённые рабочие отношения.

— Но это было личное. — Глеб говорил ровно, почти безразлично, зная, что именно этот тон пробивает броню. — Он унизил вас. Не как учёного. Он вас растоптал.

Она рассмеялась. Короткий, сухой, неприятный смех, лишённый веселья.

— Чувства? Господи, вы ищете Шекспира там, где всё объясняется Уголовным кодексом. Речь о фактах. О воровстве. О…

— О ненависти, — перебил он её, не повышая голоса. — Или о любви. Иногда разницы нет.

И тут она сломалась.

Лишь на мгновение, но этого было достаточно.

— Это было о справедливости! — её голос сорвался, превратившись в яростный, сдавленный шёпот, который резанул по ушам громче крика. — О научной честности! О понятии, которое вам, с вашим… прошлым…

Она осеклась, поняв, что сказала слишком много. По её щекам разлился резкий, злой румянец. И в этот самый момент её левая рука, действуя по своей, неконтролируемой воле, метнулась к волосам. Пальцы скользнули по идеальной укладке, поправляя несуществующую, выбившуюся прядь.

Глеб не шелохнулся. Он просто смотрел. Запомнил. Вот он. Сбой в программе. Маленькая дрожь в безупречном механизме. Она не лгала о фактах. Она лгала об их цене. О дыре, которую они прожгли у неё внутри.

Она сделала глубокий, рваный вдох, возвращая лицу прежнее выражение.

— Прошу прощения. Кажется, я позволила себе… лишнее. — Она бросила на стол несколько мятых купюр. — Кофе за мой счёт. Компенсация за потраченное время.

Она резко встала. Поправила лацканы пиджака, который и так сидел идеально. И пошла к выходу, не оборачиваясь. Спина прямая, как стальной стержень. Стук её каблуков по полированному полу был чётким и окончательным.

Она ушла, оставив после себя серую папку, запах горького кофе и маленькое, но неопровержимое знание. Её одержимость была ничуть не слабее, чем у Корта. Просто её вектор был направлен в прошлое. Она хотела не украсть его бессмертие.

Она хотела его аннулировать.

Окно его квартиры превратилось в чёрное, плачущее зеркало. Майлз Дэвис на старом проигрывателе выдувал из трубы одиночество, холодное и дистиллированное, как воздух в том кафе. Комната пропахла сыростью, табачным дымом и тем особым запахом отчаяния, который въедается в старые обои. Глеб сидел за столом, заваленным бумагами. Слева — лихорадочные, безумные каракули Корта. Справа — холодные, аккуратные ксерокопии Елены. Два полюса одного и того же сумасшествия.

Сон казался непозволительной роскошью. Угрожающее молчание Зимина, запертая в камере Марина, тикающий в дневниках Корта обратный отсчёт — всё это сплелось в тугой узел где-то под рёбрами. Рука потянулась к пачке «Беломора», но замерла на полпути. Вместо этого он снова взял бумаги Елены.

Он изучал их методично, бездумно, страница за страницей, как заключённый, пересчитывающий дни на стене. Исторический анализ. Математические выкладки. Схемы астрономических циклов. Всё было безупречно. Логично. Холодно. Глядя на эти ровные строки, Глеб почти физически ощущал её интеллектуальное презрение к хаосу Корта. Она была системой. Он — энтропией.

Всё это вело к одному и тому же тупику. Месть. Банально. Слишком, блядь, просто.

Он уже машинально пролистывал очередную тетрадь, когда его пальцы наткнулись на несколько страниц, которые выбивались из общего ряда. Они были другими. Будто инородное тело в организме. Здесь не было ни истории, ни астрономии.

Здесь была химия.

Аккуратные, начерченные от руки таблицы. Названия растений на латыни. Рядом — структурные формулы алкалоидов и результаты хроматографии. И заголовок, выведенный её бисерным, безупречным почерком: «Анализ растительных алкалоидов, упоминаемых в трудах Парацельса. Проверка на чистоту соединений».

По спине, от самого затылка, пополз липкий холод, не имеющий ничего общего со сквозняком из окна. Он пробежал глазами по названиям. Conium maculatum. Болиголов. Aconitum napellus. Аконит. Классический набор средневекового отравителя. Но это был не пересказ древних рецептов. Это был современный лабораторный отчёт.

Его взгляд застыл на одной из строчек. Аконитин.

Рядом с его сложной, многоэтажной формулой, на полях, была сделана короткая пометка: