Ревизор: возвращение в СССР 35

– Я хотел поговорить с тобой по поводу этой Холли, – начал разговор режиссер, – вы много общались сегодня вечером. Ты же понимаешь, что она из Швеции, а это капиталистическая страна. Не самый лучший собеседник для советского гражданина.

– Я думала об этом, – обеспокоенно кивнула Галия. – Но она ведь сама ко мне подсела, я специально с ней не заговаривала. И я язык английский изучаю, на курсы хожу. Подумала, что это хороший способ проверить, научилась ли чему-то. Языковая практика – это важно ведь…

– Так-то оно так, но тебе все равно надо быть аккуратней с такими контактами, – настойчиво гнул свою линию Шапляков. – У нас группа нормальная, мы понимаем, что ты хороший человек и видели, что эта шведка сама к тебе подсела. Но люди кругом разные. Никогда не знаешь, что у кого на уме. И представить эту ситуацию каждый человек может по-своему. Тебе надо учиться думать не только о том, что на самом деле происходит, но и о том, как это может выглядеть со стороны. У тебя ответственная работа. Сама понимаешь, что к тебе особое внимание, ко всему, что ты делаешь.

Галия согласно кивнула, тут же вспомнив Белоусову и четко осознав, как та трактовала бы ее сегодняшние посиделки с Холли, и что говорила бы своему мужу кгб-шнику. У нее аж мороз пошел по коже от такой перспективы.

– Я поняла, Семен Денисович, – сказала она, благодарно посмотрев на режиссера, – вы совершенно правы, спасибо большое за совет. Я буду внимательнее, обещаю.

– Вот и умница, – произнес довольный Шапляков. – Пойдем в гостиницу, поздно уже.

– Хорошо, – подскочила Галия, – и, кстати, – добавила она, – я с этой шведкой вообще общаться больше не хочу. Слишком она навязчивая и вопросы задает странные…

– Это правильно, – согласился режиссер, – нам она тоже не понравилась.

***

Москва.

Мещеряков все организовал так, чтобы уменьшить риски. За Дружининой и ее мужем следили, так что, если они только решат уйти с работы, ему тут же позвонят прямо на их квартиру. Два раза – первый раз будет четыре звонка, во второй раз – пять. Даже трубку снимать не надо, чтобы понять, что надо срочно уходить.

Поехали в самую жару, чтобы никаких старушек гарантированно на лавочках не было. Они попозже выползают, когда погода не такая жаркая.

Подъехали к дому, где была квартира Дружининых, вчетвером, все в милицейской форме. Он, Спиридонов и Галкин поднялись наверх, Сухов остался сидеть в машине у подъезда. Номера были поддельные, Мещеряков лично заказал их одному из завязавших зэков, сказав, что они нужны для спецоперации его коллеге. Учитывая его прежнюю высокую должность, тому и в голову не придет, для чего на самом деле они будут использованы. Если вдруг появится милиция, задача Сухова отвлечь ее. Язык у него был подвешен, что надо, никто не заподозрит, что он уже не служит. Главное, конечно, не нарваться на знакомого милиционера, но это уж совсем должно не повезти…

Галкин стал спиной к соседней квартире, перекрыв собой глазок в двери. Спиридонов воспользовался этим, чтобы быстро вскрыть отмычками замки. Отметив при этом, что они неплохие, обычно такие в новостройках не найдешь. Но все же не существует идеальных замков, которых нельзя вскрыть.

Они зашли и аккуратно закрыли за собой дверь, Галкин после этого пошел в машину к Сухову. Придет за ними, чтобы загородить глазок в соседней квартире своей спиной ровно через час.

Дружинины жили в комфортной двушке с большой кухней, уже полностью обставленной. Проводить обыск обоим было вполне привычно, но в этот раз действовать нужно было не в обычной манере, после которой на полу остаются груды выброшенного из шкафов хозяйского добра… Оба были в хирургических перчатках. Все, что брали в руки, нужно было возвращать на прежнее место. Поэтому один брал и изучал то, что вызывало интерес, другой помогал вернуть точно туда, откуда взято.

Огромный опыт заставил обратить внимание на небольшой картонный ящик, стоящий внизу в отделении для верхней одежды и полускрытый пальто и дорогой шубой хозяйки. Аккуратно вытащили его и открыли. Спиридонов даже присвистнул при виде содержимого. Ящик почти доверху был забит пачками купюр разного номинала. Сверху лежала бумажка с выведенной аккуратным почерком надписью «49330 рублей». А рядом с ней лежал невзрачный, потрепанный жизнью блокнотик.

Нет, не могут быть Дружинины настолько неосторожными, – подумал Мещеряков, осторожно открывая блокнотик. Как оказалось, вполне могут. Мещеряков читал строчку за строчкой и не верил своим глазам. В первой трети блокнотика содержались все нетрудовые доходы мужа за последние восемь лет, а во второй трети – доходы самой Дружининой. Писалось все без попыток что-то замаскировать – так и указывалось – получено от такого-то за то-то. В таком-то размере. Но это у мужа. У Дружининой был заголовок – «От брата за присмотр за фабрикой» и доходы шли за последние три года, за исключением последних месяцев, когда ее уже выперли с фабрики. Каждый месяц брат ей платил по тысяче рублей. Почерк был разный – каждый писал сам за себя. В последней трети блокнотика указывалось, на что были потрачены определенные суммы из нелегального дохода. Тут были аккуратно перечислены и дача, и машина, и расходы на взятку для поступления дочери в ЛГУ. А также расходы на ее проживание в Ленинграде.

– Что будем делать? – спросил Спиридонов, непроизвольно облизнув губы при виде такой груды денег. – Может, заберем деньги? Ты посмотри, сколько их тут. Наша с тобой зарплата у Захарова за три года. И Дружинины жаловаться не побегут в милицию. Не смогут объяснить, откуда у них столько денег. И вообще не осмелятся, если мы еще и блокнотик прихватим…

– Деньги точно оставим, это без вариантов, – отрезал Мещеряков, – а вот блокнотик – это шикарный компромат на эту непростую семейку…

Первоначально Мещеряков шел сюда с твердой убежденностью, что ничего брать из квартиры нельзя. Но теперь он решил, что блокнотик он обязательно заберет… С какой стороны ни посмотри, лучше пусть этот блокнот у Захарова лежит. Это и компромат на Дружининых, от которого им не отвертеться, если что. Да и забывать о том, что там информация о левых доходах с одного из их предприятий, тоже не стоит. Оставлять такую информацию где бы то ни было опрометчиво.

Спиридонов только вздохнул, но спорить не стал.

Осталось еще проверить, нет ли тут еще каких-то документов на их группировку. Мещеряков приступил к дальнейшему обыску с легким сердцем – если Дружинины были так наивны, что держали на себя такой явный компромат в шкафу, то любые улики против группировки, если они вообще есть, тоже найти будет совсем нетрудно… Не будут они их слишком изощренно прятать, просто не догадаются.

Ну какие же идиоты, – думал Мещеряков, методично обыскивая квартиру, – это ж додуматься до такого. Записывали все прямым текстом со всеми цифрами и фамилиями. Ладно Дружинина, что взять с бабы, но муж-то ее, начальник ведь, должен хоть что-то соображать… Как там Ивлев говорит, «непуганые»…

Час почти истек, когда они пришли к выводу, что взяли все, что смогли. Свернулись, принялись ждать Галкина. Он пришел, подстраховав их, они закрыли дверь на замки и покинули втроем подъезд. Сели в машину к Сухову, который отвез их в ближайший сквер. Там прямо в машине переоделись в гражданское. Там же и номера поменяли на подлинные.

– К Арбату меня подкинете? – попросил Спиридонов, – жена просила лекарство купить. Там в аптеке вроде есть.

– Конечно. Завтра утром встретимся у меня, обсудим все. А вас, парни, попрошу метнуться к нашей молодежи и снять их с постов. Больше Дружинины для нас никакой опасности не представляют, так что нечего мозолить им глаза лишний раз. В особенности с учетом того, что сегодня произошло…

– Чару и его команду тоже с комбината отзывать?

– Нет, вот их как раз трогать нельзя. В особенности Чару. Пусть хоть недельку еще походят там. Если сейчас уйдут, Дружинина может что-то заподозрить. Чаре скажите ко мне подойти тоже с утра, продумаем, как ему, не вызывая подозрений, уйти от Дружининой…

***

Москва

Высадив Галкина и Сухова у метро, Мещеряков поехал к скверу около горкома. Примерно через полчаса там должен появиться Захаров. Он сам сказал, что неохота ждать до вечера…