Ревность волхвов

«Но вот поверит ли Женя?..» – пронеслось в моей голове.

– А его письмо? – тут спохватился я.

Родион достал из кармана пуховика листок. Без стеснения развернул, зачитал вслух:

Милая моя Женя!

Я ухожу, ухожу навсегда.

Прости меня за все.

А я тебя… Я тебя тоже за все простил.

Несмотря ни на что, по-прежнему любящий тебя

ПГ

У меня перехватило дыхание, и я впервые отчетливо понял, что все происшедшее – не сон.

Смерть случилась всерьез.

Но сейчас я гнал от себя мысль, что повинен в гибели Петра. Не время заморачиваться. У меня еще будут часы, дни и недели, и ночи без сна – для того, чтобы помучиться угрызениями совести.

Мы расселись по машинам и очень осторожно поехали в тумане вниз с горы.

…В крошечном полицейском участке я сделал заявление о несчастном случае – все тому же комиссару Кууттанену. Видимо, финский товарищ засиделся на работе, расследуя дело об убийстве Вадима. Когда я рассказал ему о несчастье, бесстрастное лицо комиссара на миг приобрело укоризненное выражение. Оно как бы говорило: «Все время с вами, русскими, что-то случается». Однако эта мина скоро сменилась обычной непроницаемостью.

Наш с Кууттаненом английский оказался одинаково хорош (или плох), чтобы довести до его сведения происшедшее, но не суметь поведать о нюансах. Полицейский сказал, что туман не рассеется до утра. Вертолеты, снегоходы – в такую погоду все бесполезно. А завтра они начнут искать «вашего друга». Он так и выразился, тактичный наш Кууттанен: не «тело», не «труп», а «вашего друга».

Но сути дела это не меняло. Ужасно, если Петька разбился не насмерть и до сих пор валяется там, среди скал, истекая кровью…

…Я вернулся домой в препоганом настроении. На крыльце нашего домика меня поджидала Леся.

Первыми ее словами, обращенными ко мне, были:

– Хочешь выпить?

Как раз в выпивке я нуждался в тот момент более всего на свете.

Она протянула мне фляжку. В ней оказался коньяк. Хороший, на уровне «Мартеля» или даже «Хеннеси».

– Мой «энзэ», – заметила девушка.

Я сделал пару мощных глотков и вернул ей баклагу.

– Пей еще, – молвила она. – Тебе надо.

– Откуда ты знаешь, что надо?

– Догадываюсь.

Я еще два-три раза приложился к фляжке. А когда в голове у меня благодатно зашумело, предложил:

– Слушай, пойдем погуляем? Не хочу больше никого видеть, кроме тебя.

Девушка согласилась, и мы отправились по дороге, мимо безмолвных пустых коттеджей. Повалил густой снег, и крупные хлопья падали нам на куртки, капюшоны, лица. На плечах вырастали белые погоны.

Не знаю почему, но я рассказал Лесе все. Начал, правда, с нейтрального: что Сашка пытался шантажировать Горелова. Но потом перескочил на злосчастный эпизод, как я переспал с Женькой. А она в ту ночь зачем-то пыталась заложить мне своего мужа…

И, наконец, поведал про нашу сегодняшнюю дуэль с Петром. И про то, как он погиб.

– Ну, что ты с ней переспал, я догадалась сразу, – отмахнулась девушка. – Да и неинтересно мне это. А вот вся остальная информация заслуживает внимания.

– Знаешь, у мужчин так бывает, – глубокомысленно промолвил я. Коньяк здорово снес мне крышу. – Любишь одну, а спишь совсем с другой. И это ничего не значит.

– Не морочь голову, – отрезала Леся. – Ни себе, ни мне.

…Мы расстались у крыльца моего домика (девушка меня проводила!). Она стряхнула варежкой (той самой, что я ей подарил на оленьей ферме) снег с моих плеч. Ласково сказала:

– Бедный ты, бедный. Ты совсем запутался. Ну, иди спи. Утро вечера мудренее…

…Утром мудренее не стало. Я опять проснулся в чертову рань – около семи, когда в домике все еще спали, а чернота за окнами была совершенно непроглядной. За окном густой пеленой продолжал валить снег. Судя по тому, что моя машина оказалась усыпана едва ли не десятисантиметровой белой подушкой, снег шел всю ночь. Я устроился в гостиной и стал – хоть не очень хотелось – записывать события вчерашнего дня, пятого января.

Сегодня Сочельник. Что, интересно, готовит нам нынешний день, канун прекрасного праздника Рождества?

6 января

За весь сегодняшний день тела Пети так и не нашли. Туман не рассеялся, и по-прежнему валил снег. Под горой, как заявил нам Кууттанен, работают две группы полицейских и спасателей, по десять человек каждая.

С утра мы поехали на место трагедии вместе с Лесей – в моей машине. С той самой обзорной площадки, на которой произошла дуэль, мы не смогли разобрать ничего. Что творится внизу? Где спасатели? Полицейские? Скалы? Речка? Валуны?.. Все тонуло в косо летящих белых хлопьях.

– Как ты думаешь: Вадима и правда убил Горелов? – спросил я девушку, когда мы ехали обратно.

– Очень похоже… У него имелись мощные мотивы, даже сразу несколько: ревность, честолюбие, деньги… Плюс вел он себя неадекватно… Жизнь покончил самоубийством…

– У нас была дуэль, – напомнил я.

Леся помотала головой и убежденно сказала:

– По сути, это не что иное, как его самоубийство. Выпади туз тебе, ты бы прыгать не стал.

– Да, наверно. Я не идиот.

А девушка продолжила:

– Я должна еще раз допросить Саню. Действительно ли он видел Горелова, который выходил из домика сразу после убийства?

– Интересно, кстати, сообщил ли он об этом Кууттанену? – встрял я.

– Да, и об этом надо его спросить… – согласилась Леся. – И почему он раньше не рассказал нам про Петю?

– Ну, это совершенно понятно: он пытался Горелова шантажировать. А тот на шантаж не повелся.

– Знать бы, почему не повелся. Может, потому, что действительно не выходил?

– У Сашки со зрением все в порядке. Да и с головой тоже.

– А может, прав был тогда за обедом Петя? И это не он, а, наоборот, Сашка был рядом с коттеджем Сухарова?

– Жаль, Горелова теперь не расспросишь…

Мы мирно, как двое товарищей, беседовали. По тому, как она вела себя со мной, я понял, что она простила мне историю с Женей… Нет, не так… Не простила… Скорее, она решила не порывать со мной отношений, а переформатировать их. Превратить из дружеских, граничащих с любовными, – в сугубо деловые. И сделать вид, что таковыми они были всегда. И были, и есть, и будут. И ныне, и присно, и во веки веков. И чтобы ни грамма тебе никакой любови. Аминь.