Рейд за бессмертием

— Мне поручено проводить вас к генералу Граббе.

Юнус злобно зыркнул на отступника, но промолчал.

Солдаты помогли ему и Джамалэддину перелезть через туры, набитые камнями. Офицеры отдали честь. Выделили почетный конвой. Весьма потрепанный, если честно. Среди куринцев, отправленных как сопровождающие долгожданного аманата, был и Вася. Он уцелел в резне на перешейке, отделавшись ссадинами и ушибами. Мундир превратился в лохмотья, штаны в дырах, сапоги всмятку. Неуставная папаха на голове пробита пулями несколько раз.

Добрались до штабных палаток не быстро. Навстречу шел поток свежих войск. Кабардинцы шагали сменять куринцев, которые добились столь многого, но выбились из сил. Переговоры переговорами, но возможность нового штурма никто не отменял. Командир Чеченского отряда отдал приказ о передислокации войск, как только был поднят белый флаг.

— Если Шамиль затеял снова азиатские хитрости, его ждет серьезное разочарование, — сердито бурчал Граббе, дождавшись прибытия аманата. — Мы с ним не в детские игры забавлялись, чтобы кончить почти ничем. Буду требовать выхода из Ахульго в три дня и проживания в Грозной[1].

— Согласится ли он? — усомнился генерал-майор Пулло. — Для Шамиля подобный исход будет означать политическую смерть.

— У него нет иного выхода.

— Он может предпочесть смерть в бою.

— Так тому и быть!

— Как прикажете записать в документах имя ребенка?

— Какой бойкий мальчишка! — усмехнулся Граббе, глядя на Джамалэддина, быстро освоившегося в новой обстановке и уже забавлявшегося с генеральским телескопом. «Черт» оказался вполне обычным дядькой, только без бороды, но с кучей волос на лице. Неинтересно. — Запишите: сын мятежного вождя из Нагорного Дагестана.

… — Унтер-офицер Девяткин! Что за неуставной вид? — распекал Васю генерал-майор Пулло на следующее утро. — Что за толпу оборванцев ты ко мне притащил?! Я приказал Циклаурову выделить самых отличившихся вчера при штурме в почетный караул у палатки командующего. И что в итоге? Где фуражка?!

На голове Васи красовалась папаха, с которой он не расставался со времен отряда налетов Дорохова. Видок у нее, конечно, еще тот! Прямо скажем, не парадный!

— Что язык проглотил? Отвечать! — вызверился командир полка.

— Так это… Вашество! Поизносились!

— Сам вижу, что поизносились. Но могли же в порядок себя хоть как-то привести!

Вася внешне не подал виду. Все также изображал тупого служаку, пялясь на генерала вытаращенными от усердия глазами. За год с лишком солдатчины уже научился у однополчан. Но внутренне кипел от ярости. Когда он, как и остальные, смог бы подштопаться? Вчера, как ушли от калмыцкой кибитки генерала Граббе, так и завалились спать без задних ног. Умаялись за полдня битвы и беготни по лагерю с заложником. А утром чуть свет их растолкал подпоручик, выполнявший обязанности ротного, и велел, не жрамши, отправляться к Пулло. Подкрепились на бегу сухарной трухой из кисетов. Нормальных сухарей давно в полку не осталось.

— Как ты будешь стоять на посту у господина генерал-адъютанта в дырявой папахе?! — не унимался командир куринцев.

— Вашество, господин генерал-майор! — вмешался другой унтер. — Разрешите?

— Чего у тебя? — злобно рявкнул Пулло.

Унтер сунул Васе в руку тяжелую папаху. Милов удивился ее весу, но виду не подал. Поменял на голове головной убор.

Командир куринцев оглядел строй полувзвода. Все, как на подбор, в папахах. Сговорились! А ведь это чистый убыток, коли солдаты к папахам привыкнут. После каждого похода бывший полковник списывал, как утерянные, ранцы и папахи, которые солдаты никогда с собой не брали. И имел приличный с того бакшиш. А теперь? Вот полюбилась им папаха ни с того ни с сего! А все этот чертов Девяткин! С него пошло.

«Вернемся в Грозную, отправлю тебя снова к Дорохову. Хватит мне народ баламутить!» — сделал себе зарубку на память генерал. Он уже успел позабыть, как Вася таскал ему из грозненского леса чеченские кинжалы.

Он оглядел еще раз своих солдат. Все — кто в лес, кто по дрова. Многие — с перевязанными ранами. Один в укороченной бурке, свисающей с плеча. У другого шинель подрезана. У третьего — да почти у каждого второго — ремень висит не по форме. И у всех появились кинжалы — от прямых до бебутов.

«Тесаки-то тяжелые в поход не взяли. А тут, глядя на Девяткинский горлорез, вооружились. Нужно будет по прибытию в квартиры издать приказ об изменении полковой формы. Кое-что можно использовать. Изобретатели! — хмыкнул он. — Жить захочешь, и не такое придумаешь!».

Все ж генерал-майор был отличным командиром полка, этого у него не отнять. Он подмечал все нюансы службы и доверял солдатскому чутью.

— Шинели хоть наденьте, позорники! — по-отечески махнув рукой, буркнул Пулло на прощание и пошел собираться.

Его ждали переговоры с Шамилем, и он всерьез опасался за свою жизнь. С этими фанатиками никогда не знаешь, чего ожидать.

— Нашел дураков в шинели на жаре стоять! — хмыкнул Вася ему вслед. — Братцы, отчего папаха такая тяжелая?

— Мы тебе долю с добычи, что с горцев сняли, выделили. И в подкладку папахи зашили. Если б не твоя идея папахи носить, многие без башки бы остались. Рубятся они, черти, знатно. А папаха иной раз выручает.

Вася впечатлился. И восхитился солдатской смекалке. Ничего не скажешь, по-пацански сослуживцы поступили. И с выдумкой.

— Вы что, монетами дополнительную защиту голове соорудили?!

— Ну, все так! — довольно ответили куринцы.

К ним уже бежал адъютант Граббе, чтобы произвести развод караула.

… Жаркий день тянулся бесконечно, но и интересно было наблюдать движение у генеральской кибитки.

То набегут офицеры штаба с докладом. То явятся просители-старики из ближайших аулов на коленях выпрашивать у генерала милости Шамилю. То прискачет на одной ножке обряженный в черкеску мальчишка — тот самый сын Шамиля — и начнет всех подряд спрашивать о чем-то на своем языке и дергать за рукав. За ним поспешал вылитый головорез в изодранной охряной черкеске и стоптанных чувяках. Длинноносый, с впалыми щеками и злыми глазами, глядящими с подозрением из темных, как пещеры, провалов, он явно чувствовал себя неуютно в окружении врагов и не отпускал руки с рукояти кинжала.

— Говорят, Граббе спросил этого абрека: «Что, лучше никого не нашлось, кроме тебя?» А он давай дерзить: «Лучшие отправлены к лучшим, а меня отправили к тебе», — услышали караульные слова проходивших мимо офицеров.

— Ага, лучшие отправились к праотцам! — усмехнулся Вася. — Остались лишь такие, завалящие![2] Но и тех нам с лихвой хватит. Чует мое сердце: переговоры завершатся пшиком!

— Типун тебе на язык, братец! Сколько уже можно?! Надоели эти горы, хуже горькой редьки!

Генералу Граббе в этот момент, похоже, надоели не горы, а беспардонность Джамалэддина. Он ласково потрепал вихры сына Шамиля, сунул ему кусок сахару и через переводчика сердито отчитал Юнуса. Тот подхватил мальчонку и унес в палатку, которую делил с Чаландаром.