Рейдер «Атлантис». Самый результативный корабль германского ВМФ. 1939-1941
Шрифт:
В кают-компании экипажа висела классная доска, на которой Мор имел обыкновение записывать любые новости, представлявшие интерес. На этот раз он приколол лист бумаги, переписав на него все сведения, которые он смог почерпнуть в инструкции по навигации относительно острова Кергелен:
«Архипелаг Кергелен расположен в точке с координатами 50° южной широты и 70° западной долготы. В длину архипелаг протянулся на 112 километров и на столько же в ширину. Острова были открыты 12 февраля 1772 года французским графом Ивом Жозефом Кергелен-Тремареком, командовавшим фрегатом «Фортуна». Полагая, что находится рядом с Австралией, граф не стал высаживаться на берег, а поспешил во Францию. Год спустя он вновь появился у берегов этих островов в качестве главы экспедиции, состоявшей из двух кораблей: «Громадного» и «Птицы». Кергелен достиг архипелага 18 декабря 1773 года, но и на этот раз не стал сходить на берег; лишь одна шлюпка с «Птицы» добралась до суши. По возвращении во Францию граф был вынужден признать свою ошибку. Его заточили в Бастилию, и в стенах тюрьмы он назвал открытые им острова «Земля Скорби».
Следующим моряком, посетившим эти места, был капитан
В 1893 году французское правительство сдало остров в аренду господину Боссьеру, тщетно пытавшегося разводить там овец. Боссьер утверждает: «Внутренняя часть острова состоит из голых скал и усеяна болотами и озерами, лишенными всякой живности. Озера питают множество водопадов, один из которых достигает 549 метров. Высочайшей вершиной острова является гора Росс высотой около 1708 метров, и с ее восточных и западных склонов гигантские ледники спускаются к морю. На острове водится множество диких уток, пингвинов и прочих морских птиц, а также кроликов. Из других животных можно отметить крыс и мышей, которые водятся там в изобилии».
Все члены экипажа внимательно изучили все эти подробности. Острова Кергелен не казались подобием райского сада, но момент был неподходящий, чтобы суетиться и нервничать по этому поводу. Мы надеялись, что водопады – настоящая причина нашего визита на остров – низвергаются недалеко от берега; нам совсем не улыбалось перетаскивать на борт ведрами на собственном горбу несколько тонн воды.
Мы достигли архипелага Кергелен 14 декабря, в штормовую погоду, но при исключительно хорошей видимости. Нашему взору открылась пустынная и не внушающая доверия береговая линия, увенчанная грядой заснеженных холмов и изрезанная узкими длинными мысами в окружении множества маленьких островков и плоских рифов. Впервые мы увидели сушу за много дней плавания. Я выслал разведывательную группу, хорошо вооруженную и оснащенную сигнальными средствами. Члены группы, натянув на себя кожаную и меховую одежду, походили на китобоев. В захваченном норвежском катере они отправились осмотреть Порт-Кувре, заброшенный поселок, который французские колонисты использовали в качестве зимней штаб-квартиры. Группой из семи матросов и старшины-рулевого командовал Мор. На первый взгляд казалось, что среди серых скал и унылой местности не водится ничего живого. Но тут старшина вытянул руку и прошептал:
– Господин лейтенант, по-моему, кто-то стоит на берегу.
Матросы крепче сжали свои винтовки и пистолеты, и катер полетел на полной скорости. Мор внимательно следил за окружающей обстановкой. В неглубокой лощине стояло четыре или пять коричневатых хибар. Они четко выделялись на фоне своего окружения и выглядели покинутыми. Не дымила ни одна труба, но окна были целы, и в них отражалось солнце. На всем лежала печать упадка и запустения. Но что это за темная фигура ковыляет по берегу словно в подпитии? С чего бы это какому-то пьянице разгуливать по берегу острова Кергелен? Пока все усиленно пытались разглядеть, что там впереди, сигнальщик, обладавший самым острым зрением, вдруг громко рассмеялся:
– Это Роланд, господин лейтенант!
Мор в замешательстве повернулся к нему.
– Я берлинец, господин лейтенант, – объяснил матрос. – Морской слон в Берлинском зоопарке известен как Роланд.
Матросы погнали катер к берегу так быстро, как только могли, ни на миг не переставая вести наблюдение, но, кроме Роланда, не было видно ни одного живого существа. Когда они причаливали, старая пристань скрипела и стонала. Доски трещали под ногами матросов и падали в воду. В конце концов все выбрались на берег. Роланд заковылял прочь и некоторое время наблюдал за нами издали, а затем скользнул в воду. Непривычно было стоять на твердой земле посреди зловония, издаваемого ворванью и гниющими растениями. Несколько мгновений все стояли неподвижно, принюхиваясь к острому жалящему запаху почвы, прежде чем двинуться дальше для осмотра ближайшего сарая. Дверь одного из них была открыта и раскачивалась на покосившихся петлях. На берегу разведчики заметили остов лодки, изъеденный неумолимым течением времени. Вдали от берега голые холмы круто возносили к небу свои вершины почти до самых облаков. Не прошло и трех минут, как разведчики добрались до поселка. Среди кучки построек выделялся большой дом с застекленной верандой на фасаде. В этом окружении он смотрелся как швейцарский отель. Разведчики вошли внутрь и очутились в довольно просторной столовой, где находились плита, деревянный стол с двумя стульями, а с потолка свисала лампа. На отрывном календаре, висевшем на стене, значилось имя торговца колониальными товарами в Таматаве, порту на острове Мадагаскар. Календарь был иллюстрирован цветными картинками с изображениями девушек с Мадагаскара, на которых почти ничего не было надето. Они держали в руках бутылки с перно и выглядели явно не на месте в этом климате. На листке календаря значилось число – 18 ноября 1936 года. Таким образом, в течение четырех лет нога человека не ступала на берег этого острова. Обнаруженная в следующей комнате батарея пустых бутылок из-под кларета свидетельствовала о том, что в этом доме бывали французы. Разведчики нашли начатую буханку хлеба, которая, ко всеобщему удивлению, не заплесневела; хоть и черствая, она была вполне съедобна, и даже мыши до нее не добрались. То ли лоция дала неверные сведения насчет
«изобилия мышей», то ли они все вымерли. Затем разведчики зашли в спальню, где вдоль стен притулились старомодные кровати, без одеял и подушек, и воздух в комнате был затхлым и отдавал плесенью. В мастерской они обнаружили немного консервов, а также ящик с динамитом и кое-какие инструменты. После этого матросы наткнулись на свинарник с двумя дохлыми свиньями. Удивительные климатические условия не позволили трупам разлагаться. Но почему свиньи сдохли? Почему господин Боссьер оставил на столе хлеб и бросил на произвол судьбы свиней? Похоже было на то, что он покинул свой дом в спешке. Мор предположил, что, вероятно, однажды к острову, возможно по ошибке, пристал корабль. Это мог быть «Бугенвиль» – матросы нашли на полу ленточки с головного убора одного из моряков этого судна, – и господин Боссьер ринулся на борт с криком: «Возьмите меня с собой! Я больше не хочу видеть этот остров!»Мор со своими людьми передал мне по рации, что остров безусловно необитаем.
На повестке дня встала задача – промерить и обозначить буями фарватер залива Газел-Бэй. Этот залив, по существу, являлся внутренней бухтой дельтового протока Фондри-Бранч, где «Атлантис» впервые бросил якорь после 300 дней плавания. Я выбрал это место потому, что «Вестник Антарктики» описывал его как лучшую естественную гавань и еще потому, что там легко пополнить запасы питьевой воды за счет близко расположенных ручьев. Как только промерили и обозначили буями залив Газел-Бэй, «Атлантис» снялся с якоря и неторопливо продолжил свой путь сквозь заросли морских водорослей. Оставив первые два буя слева по борту, мы вынуждены были наполовину увеличить скорость и резко положить руль вправо. Подняв якорь, мы включили эхолот, и он отметил глубину под нами в 6,5 морской сажени (11,9 метра). Кюн с боцманом стояли у клюзов корабля; мы были готовы отдать оба якоря.
– Шесть с половиной, – объявлял лотовой, – шесть с половиной... пять саженей... по-прежнему пять... Стоп! Оба!
Спустя мгновение «Атлантис», продолжая идти вперед, внезапно сел на не отмеченный на карте риф, который не был обнаружен ни командой лотовых, ни эхолотом.
Я попытался освободить корабль, запустив обе машины на полный назад, но «Атлантис» не двинулся с места. Я не хотел прибегать к каким бы то ни было крайним мерам, пока не представлю себе состояние судна. Эхолоты показали, что корабль сидит на небольшой скалистой вершине, круто поднимающейся с глубины и такой узкой, что ускользнула от внимания нашей команды лотовых. Аварийно-спасательная команда доложила, что все топливные отсеки и трюмы остались неповрежденными. Под воду ушел водолаз, чтобы исследовать состояние корпуса и сообщить о положении судна и о понесенном ущербе. В его первом донесении отмечалось, что форпик [29] и цистерна номер 1 в двойном дне имеют пробоины, но, к счастью, топливные отсеки остались нетронутыми. Убирающийся брус для траления мин вдавило примерно на полтора метра дальше его родной ниши, при этом было пробито несколько поперечных переборок. Пробоина в форштевне послужила причиной течи в цистерне номер 1, содержащей 82 тонны питьевой воды, которая постепенно смешалась с морской водой.
29
Форпик – крайний носовой отсек судна.
В течение последующих 30 часов мы три раза пытались снять корабль с мели, но все наши усилия оказались тщетными. Я старался не думать о том, что может произойти в том случае, если от нас отвернется удача, – в военное время окажемся на пустынном необитаемом берегу за тысячи километров от ближайшего островка цивилизации. Вместе с Кильхорном, котельным машинистом и телефонистом я спустился в залитый водой отсек; откачав воду с помощью свежего воздуха, мы произвели тщательный осмотр повреждений изнутри. 16 декабря мы в четвертый раз попытались освободиться, проведя перед этим несколько бессонных ночей, перетаскивая все, что было транспортабельным, в кормовые отсеки. Наклон судна кормой вниз составил 8,5°, но оно по-прежнему не двигалось с места. Затем мы как можно дальше отдали кормовой якорь, а оба носовых якоря отдали в средней части судна. Накренив корабль более чем на 8°, мы поочередно с каждого борта укоротили якорную цепь, пока машины отрабатывали полный назад во время поднимающегося прилива. Первая попытка провалилась, хотя мы гоняли машины в течение 53 минут. При второй попытке корабль чуть не занесло на мелководье; его удержал только кормовой якорь, при этом натяжение каната едва не превысило разрывное усилие. Время отсчитывало решающие секунды, разрушая нашу надежду на снятие судна с мели на приливном течении.
С большим трудом нам удалось укоротить стальной канат кормового якоря и привести корму круче к ветру, прежде чем осуществить наше последнее усилие. Весь экипаж был вызван на палубу, а затем, по сигналам боцманской дудки, все перебегали с правого борта на левый и обратно, пытаясь сдвинуть судно, раскачивая его из стороны в сторону. Мы уже собирались проститься со всякой надеждой, как вдруг корабль задрожал, словно попал в сильный шторм. Потом он выпрямился и разворачивался до тех пор, пока не встал кормой точно против ветра.
Вновь на свободе – в последний момент! Следуя за моторной лодкой с командой лотовых на борту, мы вошли в дельтовый проток Фондри-Бранч самым малым ходом, измеряя глубины лотом. На следующее утро спозаранку мы спустили катер и вновь тщательно обозначили вход в залив буями. Со второй попытки «Атлантис» вошел в Газел-Бэй без дополнительных происшествий и бросил якорь. Длина якорного каната составила 45 морских саженей (82,35 метра) при глубине 8 морских саженей (14,64 метра).
Уединенную бухту, где сейчас стоял «Атлантис», со всех сторон обступали отвесные скалы высотой 100 метров; вход в бухту в ширину едва достигал 180 метров. На западной стороне бухты со скал низвергался водопад. Со стороны моря корабль был почти закрыт холмами Ямайского полуострова. Мы немедленно занялись ремонтом машин и корпуса судна.