Ричард Длинные Руки – эрцфюрст

Он медленно багровел, наливался гневом, кулаки стиснулись. К его правому уху наклонился советник и что-то быстро-быстро шептал, указывая на меня взглядом.

Король сдержался, но глаза его метали молнии.

— Я не понимаю, — прорычал он, — что ты говоришь. Ты безумен?

— Ваше Величество! — вскричал я. — Арндское королевство оставило такой глубокий след в истории, что никому не перепрыгнуть, потому все изучают! С эпохи Цибенлингов самое первое называют то Древним, то Изначальным, то Предвечным… А столицей был прекраснейший город Генлабнае, который много раз бывал разрушен, но всякий раз восстанавливался, а теперь он называется Геннегау, а я имею великое счастье и еще более великую честь быть его правителем… являясь королем Сен-Мари!

Один из советников спустился по двум ступенькам и приблизился ко мне. Стражи расступились, давая ему дорогу. Он вытащил из рукава большой светящийся красным камень, поднес его к моему лбу и долго прислушивался, потом обошел вокруг, я чувствовал прикосновение камня к моему затылку, даже ощутил тычки им в спину.

Я услышал вздох, затем советник вернулся к королю и шепнул на ухо всего одно слово.

Король скривился, уставился на меня злобно.

— Мне сообщили, — буркнул он, — ты не врешь.

Я сказал с ноткой зависти:

— Ваше Величество, как я вам завидую! Мне бы такое устройство, чтобы я видел, кто меня обманывает… Конечно же, я не вру! Как я могу врать, когда не знаю даже, что соврать такое, чтобы спасти шкуру? В этих случаях надежнее говорить правду!

Он неожиданно коротко усмехнулся, словно дернул губой.

— Да?.. Наверное. Но… что ты тогда говоришь? Арндское королевство всегда было первым и единственным. А город Генлабнае как был столицей еще при моем деде, так им и остается.

Холодок прокрадывался в меня все сильнее, я спросил похолодевшим голосом:

— Мы… в Генлабнае?

Он сказал нетерпеливо:

— Тебе там еще и по голове стукнули?

Холод начал промораживать мне внутренности, я прошептал в ужасе:

— Тогда меня забросило… на двенадцать тысяч лет в прошлое… Ужас, как же такое возможно…

Он прорычал:

— Что? Какие двенадцать тысяч?

Я сказал торопливо:

— Мудрецы спорят, двенадцать тысяч прошло или двадцать. В древних летописях только эти две цифры, историки разделились на два лагеря, но я принадлежу к первому. Не потому, что историк или что-то знаю, но двадцать тысяч лет — это что-то непостижимо огромное, в голову не влезает! Другое дело — двенадцать, милая такая цифра, это же совсем рядом, легко и представить, и понять, и вообще… Дело ж не в том, что правильно, а в том, что людям больше нравится, в то и верим. Есть идиоты, даже в гороскопы верят!..

Он сидел с выпученными глазами и распахнутым ртом, а советники оживились и суетливо нашептывали ему в оба уха, а он морщился и мотал головой, явно не успевая слушать обоих и тем более не понимая.

— Это невозможно, — проговорил он упавшим голосом, но все еще мощным и тяжелым, — такое никогда еще не случалось… Почему сейчас?

Я развел руками и коснулся копья одного из стражей. Тот сразу отпрыгнул и предостерегающе выставил перед собой блестящее острие, как я понял по цвету, тоже бронзовое.

— Может, — сказал я с надеждой, — это знамение?

— Какое?

— Не знаю, — сказал я. — Связь поколений… преемственность… нить в будущее… никто не забыт, ничто не забыто, всем все припомним, гады…

Он вслушался в мой лепет, рыкнул утомленно:

— Никто не забыт, ничто не забыто… Хорошо сказано!

— Золотые слова, — подхватил я. — Главное, правильные. Мы все-е-е-е помним! Пусть другие мирятся после войн и даже дружат, торгуют, ездят друг к другу в гости, но мы никому ничего не забудем и не простим, мы такие особенные, будем лелеять злобу и ненависть, ибо это качество настоящих мужчин, что хранят верность заветам предков еще с каменного века, верные идеалам и чаяниям людей того времени!

Он вслушивался, каменное лицо медленно теплело, напряжение потихоньку испаряется из огромного тела, наконец кивнул и сказал уже почти дружеским голосом:

— Да, заветы предков… гм…

— Неуважение к предкам, — сказал я твердо, — есть первый признак безнравственности! А мы — сама нравственность, потому с кем ссорились наши предки в каменном веке за то, что те у них мамонта перехватили, тем мы и сейчас не простим и будем строить пакости. Это верность идеалам, это следование традициям, это путь настоящих людей, которые слушаются сердца, а не какого-то там непонятного ума…

Глава 9

Он вздохнул, сделал стражам знак вернуться на свои места. Один из советников хлопнул в ладоши, вбежали двое слуг со столом в руках, за ним еще с полдюжины со стульями, быстро поставили все внизу в зале.

Король сошел с трона, высокий и массивный, настоящий правитель, всем своим видом внушающий, окинул меня придирчивым взглядом.

— Садись, — велел он. — Такое без вина вообще понять невозможно. А думать, что делать, так и вообще…

Советники остались на местах, слуги быстро поставили перед нами золотые кубки дивной работы, целое состояние, а через пару минут еще двое прибежали, держа носилки с позолоченными ручками, даже не носилки, а огромный поднос.

Я вздрогнул, на затылке зашевелились волосы. На этом чудовищном подносе истекает кровью торс человека, даже не торс, ноги обрублены по колена, как руки и голова. Грудная клетка вскрыта, мне показалось, что сердце еще бьется.

Слуги, быстро работая длинными ножами, профессионально ловко, не делая ни одного лишнего движения, вскрыли грудную клетку и вытащили еще трепыхающееся сердце, печень, скользкую и покрытую слизью, а также умело и красиво начали срезать мясо с бедер и с треском выламывать ребра, на которых мяса мало, зато там самое лакомое и ценимое знатоками.

Я остекленевшими глазами смотрел, как мне в тарелку шмякнулось такое, еще пульсирующее, не понимающее, что жизнь прекратилась. Кровь потекла через низкий край тарелки, слуга тут же подложил туда толстый валик полотняной салфетки.

Король с задумчивым видом разрезал поданную ему печень, потыкал в середину острием ножа.

— Гебналь, — сказал он с упреком, — а ты говорил, что он уже стар… Видишь, какая печень свежая?

Один из советников сказал почти плачущим голосом:

— Ваше Величество! Токмо великая забота о вашем здоровье дернула меня за язык! Я считаю, что намного полезнее кушать младенцев, у них мясо совсем свежее, сочное, нежное…

Король кивнул.

— Да, конечно… Однако Улангер предатель, а печень изменившего вассала всегда потреблять приятнее… Сэр Ричард, а вы почему не едите?

Я покачал головой.

— Ваше Величество, в сыром мясе бывают глисты! Много. И яйца глистов. А то и бычьи цепни, а они вырастают в два-три ярда в длину!

Он зябко передернул плечами.

— Ужасы какие рассказываете! И как вы справляетесь?

— Жарим, — объяснил я. — Прожариваем так, что никакие глисты не выживут. И яйца тоже погибают.