Ричард Длинные Руки – эрцфюрст

— Граф пошатнулся сильнее!.. Еще бы пол-очка Макдугалу!

— Земляка поддерживаешь? — уязвил я.

— Он на другом конце Армландии!

— Все равно, — сказал я наставительно. — Все мы теперь… гм… нет, не сен-маринцы. В общем, потом придумаем, а пока — божий народ, христиане, мирные воины Девы Марии.

Он зыркнул на меня, в глазах что-то мелькнуло, уловил насчет того, что у нас уже не только Сен-Мари и Армландия, а нечто побольше, для чего и вправду придется придумывать собственное наименование.

Сэр Растер сказал ревниво:

— Ортоденгер победил в двенадцати поединках и ни одного не проиграл!.. А Макдугал только в восьми…

— И тоже ни одного не проиграл, — сказал я. — Мне кажется, он умеет силы распределять лучше.

— Ортоденгер моложе, — сказал Альбрехт. — У него сил больше.

— Схватки идут одна за другой, — возразил я, — он просто не успевает отдохнуть.

— Все-таки он победит!

Растер прогудел:

— Но не в этот раз.

— Почему?

— Макдугал хитрит, — произнес Растер. — Он не так молод, но опыта у него на троих ортоденгеров.

Все затаили дыхание, всадники устремились друг на друга, целясь оба в шлем противника. Грохот копыт нарастает, сердце мое колотится все сильнее, хотя я же вот сижу в кресле, а там на поле в этот момент две стальные массы ударились друг о друга, так это выглядит со стороны, треск переломанных копий, кони пронесли обоих всадников к краю арены, но граф не удержался и сполз с седла, а там сапог застрял в стремени, и конь протащил его до края.

Раздался зычный голос глашатая:

— Сэр Макдугал одерживает чистую победу!

Выбежавшие оруженосцы помогли выпутать ногу в стремени, Ортоденгер поднялся сам, широкими шагами прошел на другую сторону поля, демонстрируя всем, что цел и готов драться еще, но правила не позволяют, а там протянул руку Макдугалу и учтиво поздравил с победой.

Я смотрел, как начинается не менее интересная часть церемонии, когда судьи вынесли на расшитой золотыми нитями и бисером подушечке блистающую, как солнце, корону с бриллиантами на остриях, головной судья с поклоном повесил ее на кончик копья Макдугалу.

На трибунах ликующе орали, хлопали, визжали, а сэр Макдугал, покачиваясь в седле, то ли от слабости, то ли такое кокетство, медленно поехал вдоль рядов, там одни продолжали вопить, другие замерли в экстазе, не в силах оторвать взгляд от кончика копья, где мерно покачивается золотая корона с поблескивающими бриллиантами.

Розамунда прошептала:

— Надеюсь, отдаст леди Кельвинии…

— Почему?

— Самая красивая… и моя подруга!

— А-а, — сказал я, — последнее важно, да. Это вот та, у которой нос? Но думаю, отдаст кому-то раньше…

— Почему?

— У него уже рука дрожит, — сообщил я. — Присмотритесь. Если вздумает ехать аж до леди Кельвинии, копье наклонится до земли, и корона соскользнет в грязь. Вся наша жизнь из таких случайностей…

Она воскликнула возмущенно:

— Ничего у него не дрожит!

— Дрожит.

— Не дрожит!

Я проворчал:

— Ах, вы смеете спорить с вашим сюзереном?

Она ответила дерзко:

— А я от вас сегодня же спрячусь в да-а-алеком имении, которое даже на карте не отыщете!

Все зрители, как знатные, так и простолюдины, в напряженнейшем ожидании смотрели, как медленно ступает вдоль барьера конь сэра Макдугала, а он все-таки посматривает на лица красавиц, словно не наметил никого заранее, а только сейчас обратил внимание, что здесь присутствуют, ишь ты, еще и женщины, кто бы подумал, и откуда их столько набежало…

Розамунда стиснула кулачки, глазенки сузились.

— Ну, — прошептала она, — ну… еще троих… еще… две… продержись, не опускай копье… Есть! Леди Кельвиния!

Сэр Макдугал поравнялся с леди Кельвинией, копье его вроде бы начало подниматься, но тут же пошло вниз, словно в самом деле не в состоянии поднять усталой рукой.

— Ага, — сказал я негромко, — не леди Кельвиния…

— Вы ошиблись еще больше, — прошипела она. — Он сумел проехать, не опуская копье!

— Тихо, — сказал я. — Что-то он мне как-то не совсем нравится…

— Еще бы, — прошипела она еще злее, — не терпите других победителей, да?

Сэр Макдугал подъехал к нашей королевской ложе, учтиво поклонился и сказал твердым голосом:

— Я вручаю эту корону самой красивой женщине на свете… леди Розамунде!

И, достаточно легко подняв копье, опустил корону на колени ошеломленной Розамунде.

Трибуны взорвались ликующими воплями. Громче всех орут вскочившие простолюдины, у них нет никаких корыстных интересов, весело кричат и хлопают в ладоши рыцари, оруженосцы, слуги, а также большая часть знати.

Женщины тоже хлопают, по крайней мере я видел, как осторожно прикладывают кончики пальцев одной руки к середине ладони другой, многие даже улыбаются, хотя некоторые несколько вымученно.

Розамунда, донельзя растерянная, поднялась с короной в руках, улыбалась, но смотрела так беспомощно, что я взял из ее рук сокровище, бережно опустил на ее башню золотых волос, что для короны не совсем, не совсем…

— Головой не трясти, — предупредил я тихонько, — не лошадь! А то свалится.

Она вымученно улыбалась и посылала воздушные поцелуи зрителям, что орут восторженно и даже подпрыгивают.

Наконец герольды протрубили о парадном выезде победителей, у стола судей началась некоторая суета, там, как всегда, какие-то награды перепутаны, а такое чревато кровной обидой, леди Розамунда опустилась на трон, все еще ошарашенная, на милой мордочке отражение думательного процесса, в мою сторону бросила взгляд, полный подозрений.

Я сказал язвительно:

— Попались, леди Розамунда!

Она сердито сверкнула глазами.

— В чем?

— Придется повозке подождать, — ответил я. — Сейчас пир по случаю закрытия турнира, и как может королева взять и смыться?

Она поморщилась.

— Ваше высочество, вы… вульгарны. Смею заметить, вы разговариваете с королевой!

Я сказал виновато:

— Прощу прощения, ваше величество… Позвольте предложить вам руку?

Она посмотрела с победоносной насмешкой.