Ричард Длинные Руки – эрцгерцог

– Успели…

Сэр Макдугал прокричал, перекрывая шум падающей воды:

– Разве? Все равно промокли!

– Успели уйти от молний, – объяснил я. – Они бьют по самому высокому…

Он умолк, запоздало соображая, что в чистом ровном поле мы как раз и были теми кочками, в которых бы ударила молния.

Я выждал, когда стена воды между небом и землей истончилась, воздух становится предельно чистым, будто его и нет вовсе, сказал с нетерпением:

– Пора. Мы все равно мокрые, как верно и очень прозорливо сказал сэр Макдугал, что подмечает даже такие мелочи.

Ливень отодвинулся, дальше в степи еще вскипает земля под ударами крупных капель, но все это отдаляется, а здесь начинают приподниматься и в испуге оглядываться стебли травы: еще кто-то уцелел?

Огромная черная туча, тяжело громыхая, уходит на север, только теперь слышны могучие раскаты, от которых вздрагивает мир, а молния сверкает уже не так страшно. Небо открывается синее, чистое, вымытое ливнем так, что просто хочется сказать что-то прекрасное или хотя бы крепко и с чувством выругаться.

Кони бодро несутся вслед грозе, будто она тоже в нашем отряде, земля не успела размокнуть, копыта разве что выбрасывают при галопе комья грязи.

В сторонке поднялись горбы Каменной Вдовы, с другой стороны – странно голубые холмы Межгорья, но под нами продолжает безостановочно струиться прижавшаяся к земле зеленая трава, вроде бы робкая, но сумевшая вскарабкаться на скалы, угнездиться в трещинах, даже в выемках валунов, куда ветер нанес земли, и куда иногда попадают капли дождя.

Один из разведчиков, высланных вперед с дозором, примчался обратно с криком:

– Там впереди храм!

– Где? – спросил я.

– Прямо на развилке дорог!

– Языческий? – спросил я.

Он помотал головой.

– Нет, клянусь. Я осторожно заглянул… даже распятие увидел!

Сэр Макдугал посматривал с тревогой, хмурился, кусал губы.

– Ваша светлость, – сказал он встревоженно, – может быть, объедем?

Я спросил в удивлении:

– С чего бы?

Он пробормотал:

– Да как-то не по себе. С чего он тут при дороге?.. Их и в городах не осталось. А там один храм? Даже постоялого двора нет?

Разведчик помотал головой.

– Только храм.

Я сказал нетерпеливо:

– В чем дело? Нам же все равно в ту сторону!.. Идем. Но будьте готовы ко всему.

Пробитая сотнями тысяч копыт дорога вдали пересекается с такой же, там в сторонке растут с десяток роскошных олив, под их кронами и расположен вытянутый ввысь домик, словно стремится к небу, к Богу, к тому, к чему мы все стремимся, признаемся в этом или нет.

Чем ближе я подъезжал, тем яснее видел, что это не храм, а часовня, в которой проезжающие мимо могут преклонить колени и поговорить наедине с Господом, пока кони переводят дыхание в тени роскошных крон.

Макдугал пробормотал, что нам бы ехать дальше, я молча соскочил с Зайчика и подошел к двери. Открылась легко, странное ощущение свежести, словно все построено недавно, буквально перед нашим приездом.

Небольшое строгое помещение, на стене напротив старинное распятие, но я засмотрелся на изображение Святой Девы, что искусно составлено из мелких цветных стекол, умело вставленных в свинец, и уже больше ничего не видел. Когда на него упали лучи утреннего солнца, сердце мое затрепыхалось от счастья и сладкой боли: это же Иллариана, вылитая Иллариана!

Такая же неземная, чистая, светлая, сотканная из другой материи, чем все мы, сейчас даже воспоминание о нашей близости ушло, воспринимаю ее как нечто волшебное, воздушное, как ангела-покровителя, а не как женщину, засыпавшую в моих объятиях.

– Благодарю, – произнес я, – если бы не ты…

Сэр Макдугал вошел следом, торопливо перекрестился, на меня покосился диким глазом.

– Ваша светлость, – произнес он одними губами.

– Да?

Он прошептал:

– Она вам являлась?

– Да, – ответил я невесело, – спасала, возвращала меня в людское обличье. И не раз… Даже стыдно.

– Почему, ваша светлость?

– Мужчина, сэр Дэвид, должен решать свои проблемы сам, а не прятаться за женской спиной. Иначе совсем обнаглеем.

Он вздохнул.

– Да, у нас это хорошо получается. И быстро! Чем больше наглость, тем шире двери.

Я перекрестился, бросил прощальный взгляд на изображение Пресвятой Девы и пошел обратно. Сэр Монтярд прислушался от двери, сказал гордо:

– А я вот не наглый, я волевой!

– Это хорошо, – согласился я. – Это важно, не так ли, сэр Макдугал?

Он пожал плечами.

– Часто одной только смелости мало, нужна еще наглость.

– М-да, – сказал я со вздохом, – я уж думал, что как-то можно прожить и без наглости…

– Прожить можно, – возразил Макдугал, – да только успеха не достигнете ни в одном деле. Вот вы как?

Вопрос был задан в лоб, я вздохнул, развел руками.

– Увы, моя врожденная культура очень уж мешает мне, не давая в нужный момент и в полной мере проявиться моей беспримерной природной наглости. А так бы да, я бы ого-го!

Мы взобрались на коней, что едва успели сорвать несколько листьев с низких ветвей, а Монтьярд, не слушая умные речи, пустил коня галопом вперед, там прекрасное озеро вблизи дороги, чистое, хорошо видно на дне белый песок и мелкие камешки на дне.

Всадники, выставив охрану, хотя видно на десятки миль, никто не подкрадется, торопливо расседлывали коней, давая отдых, сбрасывали доспехи, пропотевшие рубахи и торопливо вбегали в воду, тут же начинали орать и подпрыгивать, словно подводные чудища отъедают ноги.

Пес прыгнул в воду одним из первых, поплавал чуть и, выбравшись на берег, отряхнулся так энергично, что водяные брызги разлетелись по всему Гандерсгейму.

Вода в озере холоднющщая, я шагнул, охнул и торопливо отступил на берег. Сэр Макдугал, насмешливо улыбаясь, мужественно бросился в воду, за ним прыгнул Монтьярд и сразу окунулся с головой.

Сэр Макдугал подплыл обратно к берегу и спросил громко:

– Сэр Ричард, не боитесь, что назовут трусом?

– Боюсь, – ответил я честно.