Ричард Длинные Руки – граф

Часть 3

Глава 1

В людской остаток ночи шумно обсуждали наглое нападение. Мне досталось немало похвал. Оказывается, нападающие снова отступили все-таки без особой паники, организованно, унесли всех раненых. Отступили только потому, что с гибелью барона потеряли не только командира, но и цель: замок может захватывать только другой лорд, а никак не орда наемников. Иначе немедленно придут другие лорды и всех перевешают, если не велят казнить медленно и страшно.

Отступающие сраженного моей дубиной не взяли потому, что тот распластался в луже крови и не подавал признаков жизни. Даже леди Элинор удостоила меня короткой похвалы, а раненый подтвердил, что это я так шарахнул дубиной в лицо, что переломал все кости.

На самом деле, конечно, я сломал только нос, но при поломке носовых хрящиков вытекает столько крови, что вааще, да и такой шок, что обычно сразу пропадает охота драться. Ну а если удар тряхнул еще и череп, то любой боец надолго теряет сознание.

Воин оказался крепкий, смелый, нанятый из дальних владений, что за Растром и фон Бекеном. Леди Элинор тех лордов вообще никогда не видела, их владения отделены от ее острова землями графа Кепница, барона Угеля, виконтов Теппеля, Дарлинга, Зиммеля и еще десятков мелких баронов, графов и виконтов. Вражды он к леди Элинор не имел, простой наемник, такого можно бы оставить в своем хозяйстве, но она выказала крутой нрав и велела его повесить у дороги на холм.

Даже Винченц покрутил головой, но перечить не осмелился, хотя такому здоровяку он охотно нашел бы место в своем отряде.

Я находился в людской, где все обсуждали появление таинственного рыцаря из амулета. Здесь, правда, мнения разошлись, кто-то полагал, что таинственный герой явился из талисмана, все-таки талисманы мощнее, но Маклей, знаток старины, с пеной у рта доказывал, что талисман может быть мощнее амулета, как и амулет может быть мощнее талисмана, — это разные штуки.

Обезглавленное тело барона Касселя снесли вниз и положили посредине холла. Голову в шлеме водрузили на небольшой столик, подложив чистые тряпки. Все ужасались росту барона, доспехам, длинному мечу. Ипполит с двумя помощниками старательно снимал доспехи с гиганта. Некоторые ремни пришлось перерезать, стальные пластины снимали бережно, складывали не в кучу, а вдоль стены выпуклыми сторонами наружу.

Под доспехами обнаружилась добротная кольчуга. Ее тоже сняли, оставив барона в исподнем, но и в таком виде он ужасал огромным ростом, широкими плечами и вздутой грудью с мощными пластинами мускулов. Снова пошли разговоры о таинственном рыцаре, что снес голову такому непобедимому рыцарю.

Я тоже ахал, делал большие глаза и скорбел о падении нравов в мире, где могут вот так взять и обидеть ни за что, можно сказать, а то и голову с плеч, как кочан капусты. Даже такому уважаемому и почтенному господину… гм… я сам ему прислуживал за столом и могу с гордостью сказать, что он вел себя как подлинный джентльмен: жрал в три горла, пил прямо из кувшина, руки изящно вытирал о скатерть…

Дверь распахнулась, Мадина прокричала из холла:

— Дик, к хозяйке!

— А может, в самом деле лучше было назваться Фигаром? — пробормотал я.

Я вбежал в ее покои, запыхавшись и всячески выражая рвение и преданность. Леди Элинор воссидит, почти возлежит — в роскошном кресле, томно откинувшись на спинку. На голове что-то египетское, что переходит в такой же золоченый нагрудник, такой же золотой пояс, то есть множество золотых блях на широком кожаном ремне, от пояса вниз белая юбка из дорогой материи, но выше пояса…

Я постарался еще от двери смотреть тупо, не проявляя интереса. Верх платья леди Элинор из тончайшей вуали, или как ее там, отчетливо вижу великолепную грудь с алыми нежными ореолами и пупырышками сосков, между двумя полушариями можно проложить карандаш, не упадет.

Она рассматривала меня из-под приспущенных ресниц, перед нею на простых стульях застыли Адальберт и Винченц.

На мой топот Винченц все же обернулся, поморщился, Адальберт поднял глаза к потолку и вздохнул.

— Ваша милость, — спросил Винченц, — зачем этот дурак?

— Это дурак из свернутых земель, — бросила волшебница. — Дурость в одном может оказаться не дуростью в другом… Кстати, единственный пленный — его заслуга!

— Случайность, — буркнул Винченц. — Столкнулись два дурака лбами.

Она холодно улыбнулась.

— Пусть послушает. Возможно, случайно еще что-то подскажет. Дураки не видят, что под носом, но иногда соображают, какая погода будет завтра. Стой там, Дик!.. Слушай, но, пока тебя не спросят, рот не разевай.

Я встал на указанное место и кивнул, всем видом показывая, что даже сейчас у меня рот уже на замке, молчу, как рыба об лед. И хотя молчание — единственная вещь из золота, не признаваемая женщинами, но, чтобы слышать других, самому нужно молчать, а мне важнее кое-что услышать, чем самому распускать перья.

И вообще мне, как умному человеку, хоть и рыцарю, часто приходилось раскаиваться в своих словах, но ни разу я не пожалел о том, что промолчал.

Некоторое время гнетущую тишину нарушало только всеобщее молчание, наконец Винченц пошевелился с таким усилием, что я услышал скрежет суставов.

— Ваша милость, — проговорил он тяжело. — У нас погибла почти половина воинов. Остальные ранены, некоторые очень тяжело.

Она отмахнулась:

— Раненые к утру будут здоровее нас. А кто погиб… что ж, зато до этого они не знали забот, только играли в кости да щупали служанок. Кто выбирает беззаботную жизнь стражника, тот знает, что его могут когда-то убить. Пошли в села вестника, что снова набираем новых стражников. Увидишь, будет по двадцать крепких молодых крестьян на каждое место. Главное же, барон Кассель погиб…

Винченц и Адальберт переглянулись, на их лица набежала тень, тут же выпрямились и снова уставились в ее лицо преданно и ожидающе. Она помедлила, Адальберт сказал вопросительно:

— Беспокоитесь насчет сына Касселя?

— Беспокоюсь, — согласилась она.

— Но он в плену у Валленштейнов!

— Герцог его бы не отпустил, — проговорила она задумчиво. — Даже Изабелла… Но кто знает, как поступит этот незаконнорожденный?

Винченц сказал грубо:

— А тому какой смысл отпускать?

— К примеру, чтобы насолить мне, — проговорила она все так же размышляюще. — Он понимает… должен понимать, что сейчас этот Митчелл больше враг мне, чем ему. Его он взял только в плен, а я убила его отца.

Они снова переглянулись, каждый жаждет сказать, что это он сразил в поединке грозного барона, тем более что таинственного серебристого рыцаря уже нет, но снова смолчали, хотя момент подходящий: мол, на вас вины нет, это мы его так, однако же неважно, кто из подданных убил, — отвечает всегда вождь. Как и награды получает он.