Ричард Длинные Руки – граф

— Да, мы знаем. В жаб. Проще бы промолчать. Но мы вам служим верно, ваша милость.

Они ушли, я остался, как дурак, не зная, куда идти и что делать, но если я простолюдин и челядин, то мне место в людской, где всегда горит очаг, где можно перекусить и попить пивка….

Там я и провел с полчаса. Как вдруг дверь распахнулась, Раймон прокричал так, будто в замке пожар:

— Дик, к хозяйке!

Я промчался наверх, рывок по коридору, дверь распахиваю толчком, все равно никого не зашибу, глаза преданно выпучены. Леди Элинор стоит в напряженной позе, бледная от ярости, под противоположной стеной. Внезапно пахнуло ледяным холодом, я всей кожей ощутил смертельную опасность, но не успел открыть рот, как сзади под ребра с двух сторон впились острые лезвия.

— Не двигайся, — предупредил жестокий голос, я узнал Винченца, но не рискнул даже скосить глаза. — Застынь!.. Теперь медленно руки назад… так…

Сильные руки схватили мои запястья, грубая веревка больно врезалась в кожу. Винченца я узнал бы по запаху конского пота и жареного лука. К нему примешивается аромат изысканных благовоний, и без запахового зрения вижу Адальберта, что прижал острие ножа к моему боку. Одно резкое движение, и острое как бритва лезвие пропорет печень. Никакая регенерация не поможет, помру от болевого шока.

Я все еще не двигался, потрясенный так, что все слова и мысли вылетели из головы. Где я прокололся? На чем?

Мощный толчок послал меня вперед, я едва не упал, пробежал невольно несколько шагов. Со связанными за спиной руками даже идти трудно, кто бы подумал, впереди леди Элинор с таким лицом, что если сделаю еще шаг, то сама прыгнет навстречу и вцепится в рожу. Хорошо, если еще не расцарапает с кошачьим визгом.

Я наконец рискнул разлепить губы:

— Что случилось, ваша милость?

Винченц и Адальберт встали со мной рядом, ухватили крепко за локти. Леди Эленор приблизилась, грациозная и хищная, в глазах безумие, губы дрожат. Холод охватывал меня все глубже, рука волшебницы опустилась на рукоять небольшого, украшенного сапфирами кинжала на поясе. Пальцы стиснулись, она вся напряглась, глаза сузились так, что превратились в щелки.

— Кто ты?

Я дернулся, в черепе стучат молоточки, кровь носится по телу ошалело, сшибается встречными волнами. Я нервно облизал губы, постарался смотреть прежним бараньим взглядом, только донельзя испуганным.

— Ваша милость… кто я?

— Да, — прошипела она так яростно, что голос уже не человеческий, а как будто идет из поврежденного клапана. — Кто?

— Ваша милость… вы же знаете!

В моем голосе отчаяние, но она не отрывала взгляда от моего бледного и вытянувшегося в страхе лица.

— Не знаю, — ответила она четко, — но узнаю. У нас умеют развязывать языки!.. И еще… откуда ты?

Тысячи мыслей пронеслись в моей голове, однако с тем же тупым лицом я спросил робко:

— Дык… из деревни… правда, уже почти село, но зовут по-старому деревней, дураки… Свои же и зовут, что обидно!.. Из села, ваша милость из села!.. У нас уже настоящее село, не какая-нибудь зачуханная деревня!

— Как называется? — выпалила она, как из пушки.

Я вздрогнул, сказал жалобно:

— Да так и называется — Деревня!.. Одна у нас, как еще называться? Это здесь много деревень и даже сел, вот и навыдумывали еще и названия, чтобы отличаться, а у нас просто: есть Деревня, есть Замок. Вот и весь мир. Ну и, конечно, Лес, Река, Озеро, Луга…

Она покачала головой. Взгляд ее сверлил меня с такой мощью, что я ощутил бешено вращающееся сверло в моих внутренностях, а зубы заныли от ожидания беды.

— Врешь, — процедила она сквозь зубы. — Врешь, мерзавец!.. Ты попался!.. Кое-кто видел, как ты тайком вставал и выходил из людской. Он прокрался за тобой в холл, видел, как ты отворил двери и вышел в ночь.

Уже не сотни, тысячи разных мыслей носятся, сшибаясь лбами, я промямлил:

— А ему не приснилось?

— Перестань запираться, сволочь! — прокричала она. Лицо ее стало некрасивым, глаза вылезали из орбит, а зубы стали похожими на кошачьи. — Я допросила видевшего тебя человека по-своему, ему не приснилось, он все видел!..

Я сделал движение развести руками, но лишь слабо дернул локтями, а Винченц и Адальберт вцепились крепче.

— Ваша милость, — промямлил я, — мало ли по какой нужде я выходил… Ну приспичило… не при женщине будь сказано…

Она прошипела люто:

— Не увиливай! Теперь понятно, кто отворил им ворота!.. Теперь понятно, кого заслал к нам барон Кассель!

Я постарался держать лицо испуганным, хотя облегчение нахлынуло с такой силой, что я едва не заулыбался. С усилием заставил себя держаться так же запуганно и робко, сказал умоляюще:

— Госпожа!.. Но разве я не был верным? Разве не старался быть полезным?

— Втирался в доверие! — отрезала она.

Адальберт сказал за моей спиной:

— Мне он показался слишком смышленым для простого крестьянина.

Сердце мое снова упало, но с другого бока Винченц подтвердил:

— Мне тоже. Он явно из дворовой челяди, что хорошо знает обычаи в замке. И говорит он так, словно прислуживал самим хозяевам и поднабрался разных слов.

Леди Элинор испытующе смотрела мне в глаза, я видел на ее лице безумие, наконец она нехотя кивнула:

— Да, теперь многое становится на свои места. Я тоже замечала, но делала скидку на то, что он из свернутого королевства. Теперь понятно, что служит кому-то из моих врагов. Скорее всего, барону Касселю. Но кому выходил открывать ворота сегодня ночью?

Адальберт сказал почтительно:

— Ваша милость, он охотнее будет отвечать на дыбе. Когда жилы затрещат! Или когда начнут протыкать раскаленными прутьями.

Она кивнула.

— Тащите. Проследите, чтобы заковали понадежнее. Враги сделали ошибку, подослав такого заметного здоровяка… Впрочем, другого я бы не взяла в замок.

Винченц грубо рванул, суставы в плечах затрещали. Он с удовлетворением улыбнулся, мол, на дыбе ждет настоящая ломка костей, Адальберт усилил хватку на локте, поднимая мои руки так, что я поневоле согнулся, так и повели-потащили, я видел только пол, сперва покрытый шкурами, затем мраморный, гранитный, долго спускались по ступенькам. Сперва знакомым, а потом пошли выщербленные, грубо отесанные, в пятнах, как я понял с холодком, давно и прочно въевшейся в камень крови, словно камень пористый, а кровь состоит наполовину из разъедающей камень кислоты.