Ричард Длинные Руки – гроссграф

Леди Филиппа, укрываясь от ветра, все больше прижималась ко мне. Зайчик несется красиво и гордо, не вытягиваясь в струну, встречное давление ему нипочем, зато роскошная грива укрывает маленькую женщину, как навесом. Я видел, как она удивленно поглядывает по сторонам.

Ноздри Зайчика раздуваются, самому нравится скачка, а в моих ушах уже гремит музыка дикой охоты, когда слетает и тот налет цивилизованности, что еще сохранился, и вот я уже хищный и алчущий крови зверь, могучий и всепобеждающий и побеждающий…

Ветер свистит в ушах, леди Филиппа вжалась в меня, думаю, уже не только в попытках подчинить своему обаянию, но и в самом деле укрывается от ветра. Наверняка пожалела, что не села сзади. Вообще-то я никогда не думал, что у меня спина широкая. Но здесь оказалось, что акселерация превратила меня в настолько рослого здоровяка, что мама не горюй, никак не привыкну, что сильнейшие воины поглядывают с опаской.

–  Он в самом деле быстр, - проговорила она мне в грудь.
– Никогда не думала, что можно так… Он как птица. Думаю, вы не захотите с ним расстаться?

–  Ни за какие деньги, - ответил я ей в макушку.
– А если не за деньги, гм… тоже. Просто не представляю, что мне могли бы за него предложить стоящее. А вы представляете?

Она благоразумно промолчала.

Зайчик шел на большой скорости, но, конечно, я благоразумно не показывал, на что он способен. Если даже свои знают только, что у меня быстрый конь, но не знают, насколько быстрый, то ни одна женщина не узнает тем более.

Бобик на бегу пытался заняться охотой, я сказал «фу», и до чего же умный Пес: все понял и бежал сбоку, тихий и послушный.

Часа через полтора, когда половину расстояния до ее замка мы прошли, я присмотрел хорошее место на опушке небольшой рощи, там раскидистые дубы простерли ветви так широко, что в тени укроется целое войско, на земле полно сухих сучьев, а широкая полоска зеленой травы сказала яснее ясного, что растет по краям крохотного ручейка.

Леди Филиппа соскользнула с седла мне в руки, как легкая добыча, но я принял деликатно и подчеркнуто почтительно. Я ушлый малый, милая, знаю, как добыча легко превращается в охотника, а охотник становится добычей.

Она даже прижалась ко мне на миг, но я вот такой тупой, намека не понял и не воспользовался, а нынешние леди, к счастью, еще не расфеминизировались до стадии, когда сами хватают нас за гениталии и прямым текстом говорят, глядя в глаза, что от нас ждут.

Я собрал сучья, разжег костер, не показывая, почему он вспыхнул у меня так быстро, выложил на полотенце сыр, холодное мясо, хлеб и сласти.

–  Еще до заката вы обнимете своих родителей, - пообещал я.

–  Так быстро?

Мне показалось, что произнесла она без достаточного ликования.

–  Уверяю вас.

Она в задумчивости посмотрела на Зайчика.

–  Неужели он способен мчаться еще быстрее?… Дивный у вас конь.

–  А я?
– спросил я обидчиво.
– Как-то вы не замечаете самое очевидное!

Она посмотрела на меня критически, потом кивнула.

–  Ах да, вы же победили самого Тамплиера…

–  Ну да! И вообще я просто чудо. И красавец, не находите?

Она снова окинула меня оценивающим взглядом, повторила в глубокой задумчивости:

–  Странно, вы все же победили Тамплиера…

Мне ее тон показался чем-то подозрительным, я ответил с небрежностью:

–  Так уж кости выпали.

Она покачала головой.

–  Вы сильнее, - сказала она с непонятным выражением.
– Мужчина должен быть сильным! Самым сильным.

Я ощутил неловкость, за спиной нехорошо поносить противника, сказал честно, теперь уже можно:

–  Я не сильнее. Тамплиер все-таки сильнее.

Она удивилась:

–  Это как?

–  Да так, - ответил я кротко.
– Просто сильнее. Как по вере, так и по мышцам.

–  Но вы же его победили?

–  Победил.

–  Так что же?

Я вздохнул.

–  Победить можно по-разному.

–  А как победили вы? Подрезали его коню подпруги?

Я покачал головой.

–  Такой примитив заметят сразу после поединка.

Она прищурилась.

–  А что, - спросила она ехидным голосом, - была такая мысль?

Я развел руками, уклоняясь от прямого вопроса.

–  Мало ли какие мысли приходят даже в такую умную голову, как моя. В мыслях мы все грешим, хоть и не должны. Но наяву я осторожнее, так просто не попадусь. Вы не заметили, что я человек тонкий? Просто невероятно, какой тонкий?

Она фыркнула мне:

–  Вы? Тонкий?… Не тоньше, чем вон то бревно!… Нет, даже вот то, что свалилось под своей тяжестью. И от старости. И трухлявости.

–  Ага, - сказал я с самодовольством, - начинаются колкости! Потом взаимная вражда, затем медленное и поэтапное примирение, в конце концов оказываемся в одной постели. Под одним одеялом. В жарких объятиях, сгорая от пламенной и всепожирающей страсти… Ну, почему всегда так одинаково?

Я горестно вздохнул, она испепеляла меня взглядом.

–  Мечтайте, мечтайте, - произнесла так, как говорила бы Снежная королева.
– Все-таки как вы сумели одолеть сэра Тамплиера?

–  Заронил сомнение, - объяснил я.
– Человек он честный, к себе относится с той же строгостью, как и к другим… а то и более строго. Я обвинил его в гордыне, а в гордыне вообще-то можно обвинить любого. Тем более рыцаря. Все рыцарство выросло из гордыни!… Только мы ее маскируем так, что даже сами забыли, что это и есть гордыня… Тамплиер по моей наводке отыскал ее в себе, усомнился в своей непорочности, и это позволило мне выбить его из седла.

Она перестала улыбаться, глаза сузились, а щебечущий голосок приобрел неприятный оттенок:

–  Значит, вы победили его нечестно?

–  Честно, - возразил я.

–  Как же честно?

–  Точно по условиям схватки, - пояснил я.
– А кто что говорит - это не регламентируется.

–  А вы чем воспользовались? Колдовством?

–  Слово - великая сила, - сообщил я многозначительно.
– В начале было Слово. Думаю, в конце тоже будет Слово. Только другое.

Она все больше серьезнела, спина ее выпрямлялась, от дружеской теплоты общения не осталось и следа, я замолчал, уже видно, что сглупил, не надо было такое рассказывать, но как же, восхотелось показать себя не только Ахиллесом, но и хитроумным Одиссеем.