Ричард Длинные Руки — император
Шрифт:
Он повысил голос:
— Я готов сразиться с любым противником… Не могу поверить, вы что, меня жалеете?
Я покачал головой.
— Ничуть. Поверьте, если бы ваша красивая гибель могла спасти мир от врага, я бы тут же послал вас биться лбом о Маркус. Но вы не настолько важная для мироздания цаца. Потому держу вас здесь и буду придерживать для решающего боя.
Он осведомился недоверчиво:
— Что за такой решающий?
— Когда будем уничтожать, — сообщил я, — тогда и. Я не жизнь вам берегу, сэр Тамплиер. Что мне ваша жизнь?.. Я государственные
Он некоторое время смотрел, набычившись, все вокруг на всякий случай молчат и почти не дышат, разговор у нас какой-то не совсем политесный, а даже опасно сворачивает в сторону мужского.
— Ладно, — прорычал он угрожающе, — если сумеем ворваться в их крепость…
— Сумеем, — заверил я.
— Как?
— Не знаю, — сообщил я. — Но все задачи решаемы, как показал нам Господь на своем примере, сотворив землю и столько всяких зверей и насекомых, что с ума сойти можно!.. Решим и мы. Иначе нельзя.
Альбрехт пробормотал:
— Если не решим, нас не будет.
Сэр Келляве перекрестился и добавил смиренно:
— Господь создаст более решительных. В смысле, решаемых.
Бобик еще с той нашей схватки встревожен, постоянно трется возле меня и заглядывает в глаза с вопросом: ты меня все еще любишь?
Я погладил его по огромной голове — как можно не любить такое преданное и верное чудо. Боудеррия наблюдала со стороны, я перехватил ее взгляд, буркнул:
— Странно… весьма странно. Все думаю и никак не пойму.
— Что? — спросила она. — Что твой пес спас тебе жизнь?
— Нет, — ответил я, — он это делал и раньше. Но я запретил нападать на людей. Только на монстров.
— А это и есть монстры, — сообщила она очень серьезно. — Хоть и люди.
— Люди еще те монстры, — согласился я. — Особенно, когда люди… Но все равно что-то непонятное. Они же люди, хоть и монстры!
Она сказала беспечно:
— Он твой преданный друг. Не слуга, а друг. И сам принимает решения, когда тебя спасать, а когда нет.
Я кивнул, вроде бы все верно, однако что-то тревожное засело глубоко в груди. Раньше Бобик так не делал. Что-то изменилось в наших отношениях? Собаки, взрослея, время от времени делают попытку подчинить себе хозяина и стать во главе стаи, как они это понимают. Хозяин обычно старается дать отпор и поставить собаку на ее место, но иногда тем удается подчинить себе женщин или слишком уж сюсюкающих с ними мужчин.
С другой стороны, Адский Пес сейчас вовсе не старается выглядеть доминантом, прижимает уши и виновато опускает голову.
— Бобик, — сказал я наставительно, — я тебя люблю. И буду любить. Но ты слушайся меня, потому что я твой папа.
Он ликующе взвизгнул. Я едва успел прижаться спиной к толстому стволу, как он бросился ко мне на шею с телячье-собачьими нежностями и едва не повалил вместе с деревом.
Из небольшого бревенчатого домика вышел, поддерживаемый под руку священником, отец Дитрих, бледный и уже усталый с утра, болотный воздух только жабам на пользу.
Священник усадил его на колоду возле входа,
отвесил поклон и удалился. Бобик ринулся к нему первым, отец Дитрих погладил ему лобастую голову.— Отец Дитрих, — сказал я.
— Сэр Ричард…
Я поцеловал ему руку, сердце сжалось при виде ее немощности и костлявости.
— Я слышал, — произнес он слабым голосом, — есть хорошие новости?
— Пока нейтральные, — ответил я. — Отец Дитрих, вы наверняка знаете что-нибудь о монахах… Ксени-братства?
Он взглянул пытливо.
— Странно, что о них слышал ты.
— Даже видел, — признался я. — До сих пор мороз по шкуре!.. Кто они такие? Я много странствовал, но попались только раз. Может быть, они лазутчики Звезды Антихриста?
Он ответил с тяжелым вздохом:
— Боюсь, сын мой, Антихрист не нуждается в лазутчиках.
Я тоже вздохнул, перекрестился, он взглянул на меня кротко и вместе с тем пытливо.
— Вы знаете, — проговорил я с неловкостью, — что мне хотелось спросить. Ведь знаете?
— Вряд ли они появятся, — ответил он. — Они… другие. Из некоего королевства или графства, не знаю, куда вход незрим, и для нас его нет. Погибнут ли? Тоже не знаю. Потому уповай только на себя и Господа.
— Может, — сказал я, — на Господа и себя?
Он покачал головой.
— Нет, на себя и Господа. Ты все правильно понял, сын мой, зачем спрашиваешь?
— Да всегда приятно слышать мудрые слова, — сказал я чуточку подхалимски.
— И втайне ликовать, — сказал он понимающе, — когда совпадают с твоими мыслями?.. Ты поступаешь верно, сын мой. Дивлюсь со скорбью, сколько в твоей душе правильной жестокости и как долго небесный суд будет спорить, разбирая твои решения… Но сейчас иди и действуй!
Я поцеловал ему руку, поклонился и пошел в свой шатер. В самом деле, не интеллигент же, что все умничает и которому все не так.
Часовой молча поднял полог для Карла-Антона. Старший алхимик без шляпы, волосы растрепаны, на щеке длинная кровавая царапина, которую сам явно не заметил, а то бы убрал одним взмахом брови.
Его пошатывало, он ухватился за шест и посмотрел на меня почти безумными глазами.
— Карл-Антон? — спросил я.
Он прошептал в сильнейшей тоске и отчаянии:
— Ничего!.. Сэр Ричард, ни-че-го!.. Я перепробовал все!..
— И магию? — спросил я.
Он вскрикнул в озлоблении:
— А что же еще я могу?
— Ну да, — пробормотал я, — ну да, еще бы… Скажу в утешение, в прошлую ночь церковники полегли почти все. Тоже очень надеялись на молитвы святости. В лагере осталось всего трое. Самых старых.
Он посмотрел с укором.
— Почему должен утешаться? Это же союзники!.. Выход из портала удерживали вместе. Двойной удар молитв и магии оказывался вдесятеро сильнее, чем поодиночке!..
— Жаль, — сказал я трезво, — сейчас союз церкви и магии не поможет. Ни местная магия, ни наши молитвы не рассчитаны на инозвездные технологии. Ну, скажем для доступности, там абсолютная защита против любых видов магии. А вот камешком поцарапать можно.