Ричард Длинные Руки — император
Шрифт:
Бобик понесся впереди, подпрыгивая и оглядываясь в недоумении, почему не спешим догнать и обогнать, а как же иначе, вся жизнь — веселый бег и поиски подходящего бревнышка.
Она оглянулась, лицо раскраснелось, в глазах задорный блеск. Я крикнул громко:
— Это еще не скоро!.. Сперва сюда.
Арбогастр чуть свернул и взбежал на вершину ближайшего холма. Бобик пробежал было дальше, но мы остались, и он в недоумении вернулся.
Конь Боудеррии взлетел на холм как на крыльях, явно гордясь силой и скоростью. Я ей указал на видимый отсюда внизу за лесом город. Множество мелких
— Видишь? — сказал я горько. — Ничто человека не учит. Даже собственный опыт.
Она прошептала горько:
— Они… погибнут?
— Кто знает, — ответил я, — что им уготовано. Может быть, что-то похуже гибели. Дураки…
Она смолчала, уже понятно, что первыми в плен попали, конечно, горожане. Часть успели выбежать из города, но остальные слишком долго собирали добро, без которого жить не могут, грузили подводы доверху, чинили ломающиеся оси и колеса, а кто-то и вовсе пытался пересидеть напасть, спрятавшись в подвале или погребе.
— А крестьяне?
— С этими не намного лучше, — ответил я зло. — Живут обычно в окружении леса, да и брать с собой почти нечего, потому быстро покинули деревни и забрались в самую чащу. Успели захватить не только жен и детей, но и кое-что из домашней скотины. По крайней мере, коз забрали всех, эти пройдут даже там, где не всякий человек проберется. Но если бы на этом и успокоились!
— Понятно, — сказала она. — Пока беды нет, начали возвращаться и грабить брошенные дома соседей?
— В яблочко, — сказал я. — К тому же решили, что опасно днем, а ночью как раз и можно пограбить всласть… Тихо! Смотри, тебе видно?
Я сам видел впервые, изо всех сил напрягая зрение, как действуют твари, отыскавшие спрятавшихся людей. Почему-то не ринулись в город, а свернули в прилепившееся к городским стенам село, где темно, тихо и кажется полностью вымершим.
Эти существа исчезли то ли в домах, то ли в сараях, только одна темная фигурка стремительно носилась по единственной улице, сгоняя пойманных в кучу.
К ней присоединились еще двое пришельцев, а когда один человек, судя по движениям, совсем молодой и быстрый парень, попытался выбежать, один из чужаков молниеносно оказался рядом.
Я успел увидеть, как голова парня словно взорвалась изнутри. Вокруг нее вспыхнуло красное пламя, затем кровь пала на землю, а с нею и бездыханное тело.
Я не слышал крики и плач, расстояние глушит звуки, но почти чувствовал ужас людей, их отчаяние и смертельную безнадежность.
Толпа становилась все плотнее, наконец трое чужаков надвинулись, угрожающе выставив руки с растопыренными пальцами. Толпа в ужасе подалась в сторону околицы.
Я молча наблюдал, как темная масса выдавливается из села, на околице несколько тварей уже ждут, как волки, что остаются в засаде.
Захваченных гнали даже не как скот, тот все же берегут, а как существ, что должны пасть прямо на пороге их ужасающего купола. Не все могли выдержать долгий бег, а эти твари, похоже, не понимают, что люди не созданы для бега и когда кго-то останавливается в изнеможении, то это не попытка
сопротивления…Ладонь Боудеррии поднялась к плечу, пальцы протянулись к рукояти меча.
Я сказал резко:
— Даже не дышать!
Она отдернула руку, но в мою сторону не покосилась, я видел, как напряжены ее плечи, а ноги вот-вот пошлют коня в атаку. Потом донеся глубокий вздох, она опустила ладонь на бедро, но в мою сторону старалась не смотреть.
— Уже троих убили…
— Мы не можем всех спасти, — пояснил я трезво. — А гибнут потому, что ослушались!
— Прости, понимаю.
Я сказал примирительно:
— Нам тоже пора.
Она молча послала коня вперед, оглянулась. Бобик ринулся было вперед, но оглянулся виновато, помахал хвостом и вернулся к арбогастру, возле которого и пошел чинно, посматривая на меня опасливо. Я хороший, я послушный, не отсылай в лагерь!
Глава 5
Конь у Боудерии в самом деле хорош, как раз для тех операций, которыми руководила: жилистый, сухой, рожденный как для быстрых рывков, так и для долгого бега.
Я поглядывал обеспокоенно, она перехватывала мой взгляд и старалась выглядеть сильной и неустрашимой.
— Как только скажу, — предупредил я строго, — прыгай ко мне, тут же пересаживайся.
— Зачем? — сказала она. — У меня лучший конь во всем Турнедо!
— Будешь спорить, — ответил я жестким голосом, — отправляйся в лагерь немедленно.
— Я не спорю!
— Только абсолютное подчинение, — напомнил я. — Боуди, мы на войне.
Она свернула глазами, даже дыхание задержала, удавливая в себе рвущийся наружу резкий ответ, но голос прозвучал достаточно ровно:
— Хорошо. Но когда вернемся, я тебе все выскажу!
— Договорились, — ответил я. — В схватке рассуждать и спорить некогда. Сама руководишь отрядом, знаешь.
— Ладно-ладно, — сказала она и критически оглядела моего арбогастра. — Мне кажется, твоя лошадка тяжеловата для скачки. И круп у нее… широковат.
— Естественно, — ответил я, — люблю ездить тихо и медленно. Зато легко повезет нас двоих.
Она поморщилась.
— С той же скоростью?
— Боюсь, — ответил я невесело, — тебе придется все увидеть.
Толпа все ближе, дорога в темноте похожа на дохлую белую змею, по которой ползет масса черных муравьев. Впереди несколько молодых мужчин, трое из них поддерживают уже измученных бегом молодых женщин, чужаки бегут справа и слева, но больше всего их, как понимаю, там, сзади.
Боудеррия нахмурилась, в голосе впервые прозвучала неуверенность:
— Мне кажется или они носятся, как тараканы по горячей сковороде?
— Уже заметила?
— Да это как не заметить…
— Двигаются быстрее тебя, — напомнил я. — Бьют так же быстро. Хуже всего то, что и очень сильно.
Ее лицо посерьезнело, кожа на скулах натянулась, а взгляд стал беспокойно-острым.
— Как-то, — произнесла она совсем тихо, — не ожидала.
— Да, — согласился я, — это надо своими глазами.
— Мне кажется, — сказала она, — что-то в них совсем не такое. Вроде бы люди, а не люди. Даже демоны и те как-то больше наши.