Ричард Длинные Руки – ландесфюрст

— За красоту!

— За Хорнегильду!

— За счастье!

— Да здравствует!

— Так выпьем же…

Я благодушно улыбался, поднимал кубок, отхлебывал чуток, я не сэр Растер, что ухитряется выпивать с каждым по кубку, как только и влезает. Барон Альбрехт время от времени исчезал из-за стола, но ему можно, это я на виду, надо улыбаться и кивать милостиво, а рядом улыбается и так же мило наклоняет золотую головку в золотой короне леди Хорнегильда.

На противоположном конце зала распахнулась дверь, слуги указали на меня пальцами молодому человеку в легкой одежде, поверх которой кольчужка с короткими рукавами.

Юноша заспешил через зал в мою сторону, остановился в двух шагах от помоста и опустился на колено.

Я посмотрел на него с неудовольствием.

— Что такое?

Он поднял голову и уставился на меня расширенными в радостном удивлении глазами.

— Ваша светлость! Я послан гонцом…

В зале стихли разговоры, все начали поворачивать головы и прислушиваться.

Я спросил резко:

— Гонец? От кого?

— Из Гандерсгейма, ваша светлость, — пролепетал он, испуганный моим недовольством. — От графа Ришара!

Я засопел злобно, огляделся с таким видом, что вот бы поубивал всех, что почему-то оказались со мной в одном помещении, наконец сказал резко:

— Ладно, говори здесь, раз уж пришел сюда, а не в мои покои, как положено!

Гонец вздрогнул, на лице отразился испуг.

— Простите, ваша светлость, — пролепетал он, — но я простой воин, придворным манерам не обучен… Я не знал… Я думал, так быстрее…

Все за столами замерли, ожидая вспышку гнева или какого-то иного выражения недовольства, я в самом деле подвигал бровями, сжал челюсти так, чтоб все видели, как мощно заиграли желваки.

— Ладно уж, — сказал я раздраженно и весьма вынужденно, — говори… а то потом все переврут.

Он поднялся и еще раз поклонившись, сказал громко:

— Граф Ришар велел сообщить, что захвачена крепость в королевстве Иншалон! Это самая крупная и хорошо защищенная, к тому же находится у единственной переправы через реку Гардза. Сражение было ожесточенным, варвары дрались отчаянно, в этой битве особенно отличился герцог Готфрид с его брабантцами и примкнувшими к нему отрядами рыцарей из Сен-Мари. Он лично повел рыцарскую конницу в атаку, опрокинул и смял центр варварского войска, пробился к их знамени и собственноручно срубил древко…

Лица гостей светлели, в глазах появился блеск, лорды Сен-Мари горделиво расправляют плечи и посматривают на всех так, словно это они лично пробились, срубили и захватили.

Гонец взглянул на меня с опаской, я кивнул, он продолжил:

— К варварам пришла помощь со стороны соседних племен, однако герцог Готфрид стойко выдержал их натиск и повел свое войско в контратаку. Варвары бежали, герцог их преследовал и рубил нещадно. Два десятка миль были устланы телами павших варваров так густо, что некуда было ступить конскому копыту, а кровь бежала ручьями!..

За столами послышались одобрительные выкрики, кто-то захлопал в ладоши.

Гонец перевел дыхание и сказал:

— Граф Ришар предлагал герцогу Готфриду возглавить все крестоносное войско, но благородный герцог учтиво отклонил просьбу графа Ришара. Надо сказать, все благородные рыцари как Сен-Мари, так и Армландии очень высоко ставят воинское искусство, благородство и умение руководить большими массами людей герцога Готфрида!.. Однако герцог оставался непреклонен и только подтвердил еще раз, что не остановится, пока не вернет Гандерсгейм в лоно королевства Сен-Мари!

Гости довольно вскрикивали, аплодисменты слышались в разных концах зала, остальные стучали ножами по столу и выкрикивали здравицы в честь герцога Готфрида.

Я поднял руку, крики постепенно умолкли.

— Новости хорошие, — сказал я. — Крепость Иншалон… это уже на той половине Гандерсгейма. Сопротивление варваров будет вот-вот сломлено. Так выпьем же за победу!

За столами поднялись с кубками в руках, хотя я перехватил один-два недовольных или недоумевающих взгляда: почтительный сын должен бы особо отметить победу своего отца, но выпили все с азартом, орали и хлопали чашами по столу.

Я подозвал одного из стражей, тот прибежал с выражением готовности умереть за меня в глазах.

— Отведи, — велел я, — гонца в людскую. Пусть покормят и дадут вина. Утром он отправится обратно с письмом к графу Ришару.

Они исчезли, барон Альбрехт наклонился к моему уху.

— Не беспокойтесь, его отведут не в людскую.

Глава 11

Поздно ночью, когда не спят только воры, шлюхи и государственные деятели, я расстелил карту на столе и подумал, что завтра же велю сделать помасштабнее, чтобы в самом деле на всю стену, и там, у нее, я, как отец народа, буду мудро размышлять, как сделать всех этих гадов счастливыми.

Сэр Альбрехт и Куно Крумпфельд явились одновременно, я впервые подумал, что они даже в одежде и манере поведения чем-то похожи, хотя Куно предпочитает серые тона, сам выглядит серо, держится всегда бесстрастно, лицо серое и глаза оловянные, а барон в дорогом и тщательно подогнанном по фигуре жипоне ярко-синего цвета, брюки из тонко выделанной кожи коричневого цвета, блестят и похрустывают, как новенькие сапоги, а сами сапоги — верх сапожного мастерства, с приподнятыми носками и золотыми шпорами, что молча напоминают: это, дескать, Альбрехт Гуммельсберг, барон Цоллерна и того самого Ротвайля.

Я повел дланью и сказал в нетерпении:

— Не до церемоний, садитесь. Что с гонцом?

Барон Альбрехт произнес негромко:

— Как и планировали, вывели через тайный ход, дали свежего коня и отправили в Гандерсгейм.

— Одного?

— Проводят пару миль, чтобы никто из здешних вельмож не начал задавать неожиданные вопросы.

Куно добавил:

— А дальше сам отыщет дорогу в земли, откуда якобы прибыл. Что-то нужно еще в развитие темы?

— Да, — сказал я. — Многое. Продолжайте выпячивать роль герцога Готфрида в завоевании Гандерсгейма. Хотя общее командование у графа Ришара, у него громадный опыт сражений, но герцог продолжает выказывать чудеса храбрости и доблести… об этом надо говорить еще чаще. Он в самом деле выказывает, тут врать не придется, так и лезет впереди своих отрядов в бой, дабы личным примером…

Куно кивнул.

— Сделаем, — сказал он строго деловым тоном. — Это хорошо, что вы хотите сделать приятное своему отцу.

Я поморщился.

— Куно, ты всерьез?

Он спросил встревоженно:

— Я что-то не так сказал?

— Куно, — сказал я скучающим голосом, — я не настолько мелок, хотя да, бываю… но в данном случае делаю не столь приятное, как нужное.

— Ваша светлость?

— Не себе, — пояснил я сварливо, — даже не герцогу.

— Королевству? — спросил он. — Да, конечно, вы все ему отдаете, ваша светлость, это все заметили…