Ричард Длинные Руки - принц-регент

— Жаль, — сказал я. — Ну да ладно, где я только не упускал возможности! Главное, чтобы упускал не все.

Он оглянулся на дверь.

— Сейчас придет брат Целлестрин. То, что вы ему рассказали, он принял слишком близко к сердцу.

Я спросил едко:

— Как это слишком близко? Погибли и продолжают погибать люди!.. Не где-то в дальнем королевстве, тех не жалко, хотя и должно бы, а те, с которыми он делил хлеб-соль и стоял рядом на молитве!

— Я же сказал, — произнес он с тяжким вздохом, — у нас иное отношение к жизни и смерти… но брат Целлестрин…

Я поднялся, взглянул на кружку в его ладони.

— Допивайте и пойдем навстречу нашему святому поневоле. Нужно кое-что прояснить весьма зело.

Он быстро осушил до дна, вышел из-за стола, аккуратно придвинув стул. Лицо оставалось хмурым и озабоченным, только щеки от вина чуточку покраснели, да и глаза стали выглядеть не такими озабоченными.

— Как скажете, брат паладин. Вы человек войны, вам и вожжи в руки.

— Кто-то должен держать меч, — обронил я.

— Но вам же это нравится? — спросил он.

Мы покинули келью, в коридоре я поинтересовался:

— А вам бы не нравилось в детстве?.. Всем это нравится. Но потом появляются другие интересы, более высокие, однако самых умелых в освоении меча старшие оставляют… с мечами. Дескать, кому-то все равно надо держать в руках оружие, а так как они лучшие… Дело в том, отец Леклерк, что те, кто лучше всех управляется в молодости с мечом, могли бы так же хорошо управляться и с богословием, науками, политикой, экономикой…

— Хотите сказать, — спросил он, — вас оставили с мечом в руках несправедливо?

Я пожал плечами.

— А где она есть, идеальная справедливость? Мы можем только приближаться к ней… А вон и брат Целлестрин!

Из-под арки дальнего зала показался спешащий в нашу сторону Целлестрин, а с ним Смарагд и Жильберт, все трое взволнованные, бледные и с вытянувшимися лицами.

Отца Леклерка поприветствовали почтительно, мне просто кивнули с некоторой неуверенностью, нет в уставе пункта, который скрупулезно расписывал бы, как приветствовать паладинов, слишком уж редкое это явление в монастырях, паладины если и обнаруживаются, то в битвах на переднем крае борьбы с демонами.

Целлестрин, еще более бледный и худой, одни святые мощи, молчит и только время от времени крестится, а Смарагд, как самый словоохотливый, заговорил быстро, сбиваясь в жаркой речи:

— Мы думали, думали и придумали!.. Если организовать облаву с привлечением священников со святыми дарами…

— И святой водой, — добавил Жильберт.

— И святой водой, — согласился Смарагд, — то можно загнать ее в угол! А там напасть и уничтожить с Божьей помощью…

Заслышав голоса, примчался Бобик, запрыгал вокруг своего вожака стаи, тяжелый, как конь-брабант, и грациозный, как лисичка. Я похлопал, погладил, вспомнил о том, что давно не баловал своего самого преданного друга, создал пару широких кусков ветчины и бросил широким жестом сюзерена.

Он поймал на лету и проглотил, словно мух. На лицах монахов проступило суровое осуждение, как же так можно, а отец Леклерк сказал наставительно:

— Видите, братья, как брат паладин борется со страстями и чревоугодием?

Они переглянулись, брат Жильберт спросил осторожно:

— Как?

— Для собаки, — объяснил отец Леклерк, — создает мясные блюда, а сам довольствуется постной пищей за нашим столом!

Смарагд сказал быстро:

— Ух ты, как здорово, а я даже и не подумал… Спасибо, отец Леклерк, за наставничество на верный путь мышления и понимания сути! Вы, как всегда, удивительно правы. Другому отдать труднее, чем просто самому не съесть, а припрятать.

— Так он же собаке, — несмело возразил брат Жильберт, — собаке никогда не жалко.

Бобик посмотрел на него с благодарностью и помахал хвостом, соглашаясь и весьма одобряя.

Целлестрин вскрикнул тонко и жалобно. Все посмотрели на него, почти забытого из-за его незаметности, его трясущаяся рука указывает в сторону дальней стены.

Я развернулся так, что чуть не перервался в поясе, кровь похолодела в жилах, а слова застряли в горле. На стыке стены и высокого потолка возникла с пугающей скоростью темная тень, уже густая и плотная, быстро опустилась по стене до самого низа и захватила потолок до середины.

Мы не успели шелохнуться, как она стремительно почернела и начала наливаться свинцовой тяжестью. Потолок заметно просел и продолжил опускаться, прогибаясь посредине, как раз там, где собралась так пугающая нас темнота.

— Лаудетор Езус Кристос, — заговорил Целлестрин мощно и ясно.

Все застыли, я ощутил странное волнение в груди, а молодой монах продолжил читать молитву сильным чистым голосом.

Голос зазвучал с такой страстной уверенностью и мощью, что весь мир застыл, зал озарился божественным светом, а уродливая тень отодвинулась под напором светоносной мощи, втянулась в каменную стену и пропала.

Жильберт прошептал, часто крестясь:

— Победа…

Отец Леклерк ответил таким же шепотом:

— Не спеши…

Целлестрин читал все так же мощно, однако в том же месте снова почернело, померк свет и повеяло холодом. Темнота выступила неспешно, даже медленно, но в этой неторопливости не чувствовалось страха, а еще большая мощь, чем было раньше.

Брат Целлестрин проговаривал молитву уже торопливее, голос звучит с напряжением, будто удерживает нечто и страшится не удержать, то и дело творил крестное знамение, однако темная тень, не приближаясь, в то же время не отодвинулась ни на дюйм.

Я услышал горестный вскрик брата Смарагда:

— Мы думали…

— Она окрепла, — сказал Жильберт обреченно, он не отрывал от темной тени трепещущего взгляда, вид у него был такой, что вот сейчас бросится вперед, чтобы закрыть нас своим телом, — и уже не боится.

Гвальберт быстро повернул голову ко мне.

— Брат паладин?

Я тоже рассматривал чудовищную тень во все глаза и проговорил ошарашенно:

— Похоже… я все-таки дурак… хоть и умный… но дурак…

— Брат паладин?

Темная тень как будто с вызовом прошла по стене мимо нас, показывая, что никто на нее не действует, втянулась там в каменный монолит и пропала из виду.

Я потерянно смотрел ей вслед, монахи часто крестились и смотрели на меня с ожиданием.

— Старые гипотезы рухнули, — ответил я мрачно. — Как говорится, под натиском фактов. Увы, неопровержимее просто не бывает. Спит брат Целлестрин или не спит… это, оказывается, совсем неважно.

— Что делать будем? — спросил Смарагд.

— Не знаю, — признался я. — Но, с другой стороны, у нас вдвое больше возможностей.