Ричард Длинные Руки - принц-регент

Я ухватился за постромки, помог быкам и самоотверженному монаху дотащить плиту до места, а когда брат Целлестрин сбросил упряжь и в бессилии опустился на покрытый инеем камень, я настойчиво заставил его подняться, пока не простудил простату, и повел, почти понес, в сторону распахнутых ворот здания.

— Рвение твое, брат, весьма, — сказал я, — но если так истязать себя в черной работе, на белую может не остаться сил.

Он слабо улыбнулся.

— Да, но… нужно напоминать себе о смирении.

— Благая мысль, — согласился я. — Брат Целлестрин, ты приставлен к рыбным садкам, если не ошибаюсь?

Он кивнул.

— Да. Я люблю разводить рыбок.

— Замечательные рыбки, — согласился я. — Вчера одну съел, маленькую такую, фунтов в семь, до сих пор отдышаться не могу. А оранжерея?

— Там достаточно братьев, — ответил он, — которые любят работать в саду.

— Но ты там бываешь?

Он кивнул.

— Я с ними дружу, но дело в том, что у меня с садами все налажено, потому я иногда иду помочь там, где могу.

Я кивнул в сторону двора.

— Как там?

Он улыбнулся с неловкостью.

— Из меня неважный каменщик, но тащить, подать или принести все-таки моего умения хватает.

— Понятно, — сказал я. — В рудниках и шахтах тоже помогаешь?

— В меру своих сил, — ответил он застенчиво.

— Ты очень хороший человек, — сказал я с чувством, — только не изнуряй себя так уж слишком! Храму и монастырю понадобится вся твоя мощь.

— Спасибо, брат паладин, за добрые слова, — сказал он. — Буду молиться за тебя.

Я вернулся к себе изрядно поколебленный в своих предположениях, но все же одна полусумасшедшая мысль не дает покоя.

Темная тень появляется везде, где бывал брат Целлестрин.

Глава 5

Еще три дня я собирал информацию, на этот раз уже сильно сузив поиск. За это время никто не погиб, хотя все мы страшились, что темная тень продолжит нападать все чаще и с большей кровожадностью.

О Терце никаких известий, Кроссбрин тоже исчез, то ли не желает попадаться мне на глаза, то ли ведет сложные переговоры с остальной четверкой, которой доступна некая тайна об этом призраке.

Дважды наведывался брат Жак. Вовсе не по делу, а так просто, он чувствует понятную симпатию к человеку своего роста и сложения, а также, как он понимает, способному легко и без душевных терзаний дать в зубы любому, кто встанет на дороге.

Оба раза я угощал его вином, потом коньяком, что Жак принимал с великим энтузиазмом и жалел, что брат Целлестрин может создавать только простое монастырское, слабое и кислое, однако и того не делает, разве что на общей трапезе в присутствии аббата.

Когда я услышал жалобу во второй раз, в голове что-то громко щелкнуло. Я хлопнул себя ладонью по лбу, звук получился смачный, как будто ударил толстую женщину по тугой жопе, но зато не услышал привычный медный звон, что уже радует — становлюсь мыслителем.

— Постой, Жак… а когда первый раз появилась та черная тень?

Он ответил с недоумением:

— Примерно две недели тому… А что?

— А когда, — спросил я, — брат Целлестрин обрел святость?

— Три недели.

— Точно?

— Да, — подтвердил он. — Это было на второй день после празднования возложения святого Элизария. Но так, вроде мелкого темного пятнышка. На нее почти не обратили внимания. Мелькнуло, ну и мелькнуло. А что?

— Да так, — ответил я нехотя. — Мне показалось, это как-то связано.

Он сперва скептически выпятил губу, но коньяк уже растормошил мышление, и после паузы сказал многозначительно:

— А что, это тоже надо обдумать!.. У нас добавилось святых, вот темные силы и прислали нового врага, чтобы не дать нам усилиться.

Я переспросил:

— Как?

— Да просто усилиться!

— Если бы могли присылать, — напомнил я, — здесь бы уже все кишело демонами. Но стены этого Храма и монастыря, как я понимаю, никаким лбом не прошибить… Да и аббат бдит.

Он вздохнул, попил коньяк и поднялся, довольный, с раскрасневшейся мордой.

— Да, ты прав… Ну, я пойду.

На четвертый день я послал одного из молодых послушников, что вот уже двенадцать лет никак не получит статус монаха, отыскать и пригласить ко мне в келью нашу группу из Гвальберта, Смарагда, Жильберта, а также, если окажется свободным, отца Леклерка.

Он послушно умчался, очень услужливый, пропадал долго, а когда вернулся, доложил виновато, что они все уже в келье отца Леклерка, и если я восхочу…

— Уже восхотел, — ответил я бодро, — показывай дорогу.

Он пошел впереди, то и дело оглядываясь, то ли не слышит моей тяжелой поступи командора, то ли боится удара в затылок, мало ли что придет в голову человеку войны и прочих сражений.

Мы шли из зала в зал, почти везде тяжелые давящие своды, и хотя монастырь выстроен некогда легендарным зодчим Коркодеусом, который только играл на дудочке, а ему тяжелые камни тесали и складывали в стены то ли ангелы, то ли черти, но когда переходишь из зала в зал, не оставляет ощущение, что это просто туннели, старательно выгрызенные в толще исполинского горного массива.

Тем более норки келий, крохотных залов, и только когда видишь те, в которых свод теряется в вышине, начинаешь верить, что архитекторы здесь все же поработали, воплощая неведомый современным людям замысел.

Послушник остановился перед массивной дверью из металла, умело замаскированного под дерево. Или не металла, но что не дерево, точно.

Я постучал, густой голос сказал с той стороны:

— Брат паладин, открыто!

Я открыл дверь, в комнате за большим столом собрались все, кого я хотел пригласить, да еще и брат Жак, все очень серьезные и даже мрачные.

— А что, — поинтересовался я, — отсюда видно, кто с той стороны двери ломится?

Ответил отец Леклерк, как хозяин, я уловил в его сдержанном голосе изумление:

— Конечно… а как иначе?.. Садитесь, брат паладин, где вам понравится по вашему статусу.

Я сел, сказал с ходу:

— Нравится вам это или нет, но удалось установить связь между братом Целлестрином и этой темной тварью.

Гвальберт вскочил, лицо сразу стало багровым.

— Да как вы… Это наш лучший…

— Тихо-тихо, — сказал я, — кто спорит? Я же не сказал, что они вместе пьют тайком, а потом в обнимку ходят по монастырю и горланят похабные песни?.. А у вас такое лицо, будто именно так подумали!