Ричард Глостер, король английский
Шрифт:
Ричард отошел, но Сесиль не смогла воспользоваться его приглашением, поскольку поранила свои незащищенные ноги. Она поспешила уехать, и Джон, которому бал был неинтересен без жены, последовал за нею.
Дома принцесса Сесиль дала волю своему негодованию на самоуправство мужа. Когда он вошел к ней в спальню в сопровождении своры своих охотничьих псов, Сесиль громко крикнула:
– Ну-ка, убирайся отсюда поскорее, Джон! Иди и спи со своим медведем, если он тебе дороже, чем я.
Нисколько не обескураженный нелюбезным приемом жены, Джон широко улыбнулся ей и сказал:
– Да полно тебе сердиться, Сиси, ничего страшного не произошло. Твои туфли в целости и сохранности, вот они...
– молодой граф Вустер полез за пазуху, достал пару изящных туфелек, тщательно вытер с них несуществующую
– Что по твоему лбу стучать, что по стене, все едино. Ты даже не думаешь о том, что ты мне испортил этот чудесный вечер!
– Так ты из-за танцев горюешь, Сесиль, - наконец догадался Джон.
– Не печалься, мы и здесь можем устроить танцы с тобой, так даже лучше будет.
Граф Вустер принялся напевать застольную песню и пританцовывать на месте, а его охотничьи собаки в совершенном восторге запрыгали около него.
Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше,
Милый мой, милый мой!
Эх, давай-ка чашу, начнем веселье наше,
Ты, Робин, пьешь неплохо - ты и плут и выпивоха!
Сидеть же с постной рожей за столом, - вот что плохо
Робин, ты налей себе еще, да не закончится вино!
Эх, давай-ка чашу, качнем веселье наше...
Сесиль не могла не улыбнуться, глядя на эту забавную сцену, и все же сокрушенно заметила:
– - Ах, Джон, ты любишь только свои развлечения!
– - В таком случае, моя маленькая женушка, я люблю тебя больше всего на свете, поскольку ты самое главное мое развлечение, - захохотал Джон и потянул Сесиль за руку: - Ну же, пошли танцевать, Сиси!
– - Я не могу, Джон, у меня болят ноги, - призналась Сесиль. В это время вошла служанка с тазом воды, и начала осторожно разматывать окровавленные повязки на ногах своей госпожи. Увидев раны жены, Джон изменился в липе. Он отослал служанку прочь, занял ее место и сам начал осторожно обмывать раны Сесиль, покрывая нежными поцелуями ее ноги. Подобное доказательство любви не могло не тронуть Сесиль, и она окончательно простила мужа, находя беспрестанную радость в его объятиях. Теперь только одно беспокоило принцессу, - убедила ли она своего дядю помириться с королевой Екатериной. Сесиль от всего сердца желала, чтобы это было именно так.
Надеждам принцессы Сесилии не были напрасными, разговор с нею усилил в Ричарде Третьем желание увидеть свою жену. Король понял, что больше не может терпеть неопределенность своего отношения к Екатерине, и ему нужно либо решительно порвать с нею, как того требовала его мать, либо помириться и продолжить супружескую жизнь. Но сама мысль о разводе с Екатериной Ланкастер оказалась для Ричарда Третьего невыносимой, ему оставалось только простить ее, даже поступившись своими понятиями о чести и морали.
Решившись ехать к жене, Ричард ощутил заметное облегчение, даже перспектива людских насмешек над ним, как над обманутым мужем, не могла смутить его. Любовь подсказывала королю явиться перед Екатериной не в обличье судьи, порицающего грех, а предстать перед ней в качестве влюбленного, завоевывающего сердце своей дамы. Ричард, подобно жениху, решил максимально приукрасить свою внешность. Он позвал к себе двух парикмахеров и приказал камердинеру облачить его в самое красивое и нарядное платье из своего гардероба. Камердинер достал упланд из узорчатого бархата - наряд с открытым передом, ниспадающий крупными складками от плеч. Складки фиксировались поясом, к которому прикреплялся кинжал, украшенный мелкими драгоценными камнями. Жесткий воротник, очень высокий сзади, застегивался на серебряные пуговицы сразу же под подбородком. К упланду прикреплялись рукава, выходящие из обычной проймы и расширяющиеся до воронкообразного раструба. Шерстяные чулки прикреплялись к поясу с помощью шнурков с металлическими наконечниками, мягкие сапоги из эластичной кожи для верховой езды облегали ногу как чулок и натягивались за колено. Головной убор "шаперон" плотно облегал голову, и его конец спускался на спину длинным "хвостом". Парикмахеры подстригали волосы Ричарду ниже линии челюсти, и после их работы волосы Ричарда ровными прядями выбивались из-под "шаперона". Тщательно
подобрав себе свиту, король поехал к Екатерине.В Чизвелл Грин Ричард не застал ее, тогда он спросил о сэре Роберте Шелтоне, надеясь получить все необходимые сведения из его рук,
– Сэр Роберт находится вместе с королевой в церкви, чтобы вместе с нею вознести благодарственную молитву богу за благополучное выздоровление принцессы Маргарет, - объяснил ему дворецкий.
Король счел добрым предзнаменованием то, что его первая встреча с женой после размолвки произойдет в церкви перед всевидящим богом, смягчающим и облагораживающим самые грешные сердца, и поспешил в церковь Чизвелл Грин. Обстановка святого места в самом деле способствовала умиротворению страстей. В свете немногочисленных свечей люди представали неясными призраками; на лице сэра Роберта Шелтона, стоявшего возле королевы, Ричард заметил новое благоговейное чувство. Сама Екатерина всецело была погружена в общение с благодатной силой, откликнувшейся на ее призыв унять жар у ее маленькой дочери. В отличие от Ричарда, облаченного в богатую одежду с золотым шитьем, она была одета в простое будничное платье с фиолетовым покрывалом. Но именно эта простота волшебным образом подчеркивала красоту одухотворенного облика Екатерины, и украшала ее так, как других женщин украшают драгоценные камни. Картину довершали ее придворные дамы и помощники сэра Шелтона, застывшие неподвижные стражи сокровенной молитвы королевы.
Первым заметил короля Роберт Шелтон, издавший приглушенно-радостное восклицание. Екатерина невольно оглянулась, и присутствие любимого мужа показалось ей продолжением чудесного видения ее грез, вызванного ее молением. Отсутствие Ричарда сделалось для нее настолько невыносимым, что два дня назад она решилась ехать к мужу и умолять его снова принять ее как жену, заранее согласившись с его возможным плохим обращением. Сэр Шелтон в последнее время сделался настолько преданным юной королеве, что по ее просьбе содействовал бы этой поездке. Только болезнь дочери остановила Екатерину, но теперь встреча с мужем наполнила ее сердце двойной радостью. Ричард, подавал ей святую воду, невольно сжал ее пальцы, и не желал выпускать ее руку даже тогда, когда они вышли из церкви. Их приближенные, сознавая всю важность примирения короля и королевы, держались на значительном расстоянии от них, не мешая их разговору. Но Ричард и так потерял способность замечать кого-либо кроме своей жены. Он рассказал Екатерине все, что он пережил, начиная с рокового дня их предыдущей встречи, и закончил так:
– - Возможно, это я виноват в том, что вы изменили мне: может я что-то сделал не так. Обещаю, Кэти, я приложу все усилия к тому, чтобы вы были верны мне по собственному своему желанию, а не по принуждению, и смогли добровольно отдать мне свое сердце.
– - Мое сердце и так было вашим, Ричард, - невольно сказала на это Екатерина, но муж нахмурился при этих ее словах. Он не любил когда люди изворачивались, не признавая своей вины вместо того, чтобы исправить свою ошибку, и он не поверил Екатерине. Но Ричард пересилил себя, вновь поклявшись ей в своей любви.
– - Ричард, посмотрите на свою дочь, - предложила ему Екатерина, невольно досадуя на свой промах.
– Конечно, - спохватился Ричард, удивляясь, как он умудрился совсем забыть про свою маленькую дочь.
Но долго общаться с нею ему не пришлось. Маргарет все время кричала, недовольная тем, что ее вытащили из колыбели. Ее скоро пришлось положить обратно и оставить в покое. В оставшееся время дня Ричард наслаждался обществом Екатерины, сознавая, что оно необходимо ему как воздух, и он не хотел надолго отпускать ее от себя. После ужина Екатерина все-таки ушла к дочери, чтобы накормить ее и уложить спать.
Ричард долго дожидался жены, пока, не выдержав, сам не отправился в детскую. Представшее перед ним зрелище немало обескуражило его. Екатерина укачивала на руках не желавшую отпускать ее малышку с таким самозабвением, что Ричарду стало ясно, все его страхи насчет соперников-мужчин ничто перед безграничным материнским чувством его жены. Дочь всегда будет занимать первое место в сердце его Екатерины, если только он не войдет в бескрайнее море любви, окружающее их обеих, и не сольется с ними в едином чувстве бытия их мира.