Ричард Львиное Сердце

— Многие, но только не я! — ещё более резко парировал герцог. — Я и мои воины и сами были не так плохи в тех битвах, хотя вся слава и впрямь досталась англичанину! А уж оскорбления австрийского знамени я никак не мог ему простить [90] .

— А как вы вообще узнали, что Ричард Львиное Сердце высадился, вернее — оказался после крушения на германской земле? — спросил магистр.

— Да не оказывался он на германской земле! Само Провидение, если хотите, отдало его в мои руки. Мне сообщили, что его корабль разбился у берегов Франции, и я было обрадовался: утонул, туда ему и дорога! Как вдруг узнаю, что человек, дьявольски похожий на английского короля, остановился в каком-то захолустье неподалёку от Вены, и кто-то из его слуг покупал коня у местных жителей за арабское золото! Причём отвалил столько, что у купца глаза едва не выпали наружу. Ну, само собой: как же, Ричард ведь щедр и расточителен! [91]

90

Сразу после взятия Птолемиады Ричард Львиное Сердце приказал установить английское знамя над одной из башен павшего города. Так как Ричард был избран командующим всей армией крестоносцев, это стало символом победы всего войска, а не только английского короля. Леопольд Австрийский, тоже проявивший во время штурма отчаянную отвагу, тотчас установил над другой башней своё знамя, даже не спросив на то согласия Ричарда. Вскоре австрийское знамя было сорвано и сброшено в ров. Некоторые утверждали, что это сделал в порыве негодования Львиное Сердце, другие приписывали это кому-то из английских воинов. Так или иначе, этот эпизод стал началом длительной ссоры и вражды Ричарда и герцога Леопольда.

91

Именно это и стало причиной пленения Ричарда Львиное Сердце: как отмечает один из историков, «щедрость выдала в нём короля».

Особенно сразу после того, как взял хорошую добычу. (К слову, большую её часть он всё равно утопил!). Я смекнул, что его величеству через Францию-то ехать не захотелось — ведь там — Филипп-Август, у которого с ним свои счёты. А главный счёт — родственники они, и смерть Ричарда Филиппу была бы как нельзя на руку. Потому как младший Ричардов братец — осёл ослом! Вот и решил его промокшее величество ехать через Германию. Но опять же не стал называться величеством. Выплыл-то он всего с тремя слугами и с одним-единственным мечом. Правду сказать, когда мои воины его окружили, он и одним этим мечом перекрошил восемь человек. Пришлось в сеть ловить, как рыбку!

Леопольд усмехнулся, как ни в чём не бывало подлил себе вина и продолжал, уже не глядя на Парсифаля и обращаясь только к Генриху:

— Так вот, ваше величество, эта самая рыбка мне досталась дорого, и я действительно не спешу с ней расставаться.

— И что вы намерены делать с королём Англии? — выказал некоторое удивление император. — На поединок его вызывать не решаетесь, а выкупа за него не возьмёте, даже если и наберётесь дерзости объявить его своим пленником: просто у Англии сейчас нет казны! Разве только королева Элеонора отыщет, что продать. В любом случае, это вызовет гнев Папы Римского и недовольство иных ваших же соседей: каков бы ни был Ричард, но многие почитают его как героя.

— Только не в Германии! — с яростью возразил герцог.

— И в ней тоже, — покачал головой Генрих. — Слава есть слава. Так вы мне не ответили: на что вам сдался король Англии?

— Я ещё не решил, — отрезал тот. — Просто мне приятно сознавать, что он в моей власти. И хотелось бы дождаться того дня, когда англичане уверятся в его смерти и передадут корону глупцу Иоанну. А я с радостью сообщу эту весть Ричарду и посмотрю на его лицо!

— Этого не случится, пока нет твёрдой уверенности в смерти короля, то есть пока он не предан земле, — вновь заговорил Парсифаль. — Такого не допустит Элеонора Английская. Она слишком сильна. Среди гороскопов, которые я составлял недавно, её гороскоп выделяется твёрдостью знаков. Её звёзды самые сильные. А всего несколько дней назад к ней прибавился ещё один очень сильный знак — знак другого человека. И сделал её просто несокрушимой. Не усмехайся, герцог! Ты думаешь, королева стара и скоро умрёт? Смотри — сам не умри раньше! Звёзды сказали, что она проживёт ещё не менее десяти лет [92] .

92

В данном случае звёзды оказались правы: Элеонора Аквитанская умерла в возрасте восьмидесяти двух лет, что для эпохи Средневековья является своеобразным рекордом долгожительства.

Леопольда передёрнуло. Он не решился спорить с магистром, тем более в том, что касалось астрологии, перед которой он всегда испытывал трепет. Герцог ограничился тем, что пробурчал под нос:

— Грааль, Грааль, а сам всякой чертовщиной занимается... Хорош христианский рыцарь!

— Тамплиеры — не христиане! — встрял вдруг шут Клюгхен, неизвестно как ухитрившийся услышать шёпот хозяина. — Они же построили замок на месте Соломонова храма, синагогу себе построили, Лео, дурачок! И каббалу [93] изучают, и гаданиями занимаются. А ещё они за столетие насобирали столько золота, сколько и за пятьсот лет не накопать во всех рудниках Германии, Италии и Франции! А кто может дать людям так много золота, да ещё так быстро? А? Бог, что ли?

93

Каббала — одно из течений в иудейском учении. Именно с каббалой связаны древнейшие представления о тайных знаниях и мистической связи с тёмными силами.

— Ты позволяешь своему шуту оскорблять рыцарей? — резко спросил Генрих, в то время как Парсифаль лишь пристально из-под своих лохматых бровей поглядел сперва на шута, затем на покрывшегося пунцовой краской Леопольда.

— Да кто же слова шутов принимает за оскорбление?! — воскликнул герцог. — Я кормлю и пою этого дурака именно за то, чтобы он мне дерзил и говорил всякую чушь. Не знаю, что там сказали звёзды господину хранителю, но мне они, как видно, говорят, что зря я привёз свою добычу в Дюренштейн. Слишком заметное место! Так что, пойти пригласить его английское величество разделить с нами трапезу? Если я пошлю за ним кого-то из придворных, он ведь и не явится — гордый! Надо это сделать самому. Если уж император повелевает своему вассалу передать пленника в более надёжные руки, то вассал не смеет противиться. Однако я бы хотел тогда выпить на прощание с Ричардом. Он тут уже чуть ли не год, а мы так ещё и не пили вместе. Я схожу за ним?

Леопольд не без удовольствия заметил, что Генрих слегка побледнел.

«Ага, боишься Ричарда! — злорадно подумал он. — И безоружного боишься... Тебя бы в лагерь под Птолемиадой или на стены Мушиной башни, когда там шла крепкая бойня! Это тебе не бабские побрякушки на шее таскать!»

— Не будем торопиться! — примирительным тоном заметил император. — Вы принимаете меня с таким радушием, с такой роскошью и с таким вкусным столом, что я не хотел бы спешить с отъездом. Предпочту задержаться здесь дня на три-четыре. И за это время мы бы обо всём договорились. Я вовсе не стремлюсь ущемлять ваших прав вассала, и в обмен на пленника готов выполнить какие-либо ваши пожелания, предложить новые привилегии вашему герцогству. Мы обсудим это, скажем, завтра, после охоты. Вы ведь любите охотиться?

— Люблю, ваше величество.

Леопольд перевёл дыхание, понимая: следует успокоиться и смириться с волей сюзерена. А если он и впрямь предложит выгодный договор, то, в конце концов, пускай сам возится с Ричардом и навлекает на себя гнев Папы! Всё равно тайна раскрыта. Ладно, охота так охота. Только хорошо бы, чтоб Генрих не брал с собой охотиться проклятого колдуна! От одного его взгляда мороз продирает по коже. И от взгляда, и от голоса, и от всех его разговоров про звёзды, гороскопы и прочую чертовщину! Как ни велика была дерзость шута, но Клюгхен, как видно, прав: какими-то не сильно христианскими делами занимаются братья-тамплиеры!

Глава 7 «Мне нужно сердце героя!»

Обед закончился спокойно. Придворные мирно беседовали между собой, а император как ни в чём не бывало расспрашивал хозяина о его любимых охотничьих угодьях и обсуждал, что предпочесть — взять гончих или устроить соколиную охоту. Магистр молчал, изредка бросая взгляды на герцога, но тот старался их не замечать.

Что до Клюгхена, который, по мнению не только самого герцога, но и всей его свиты, в этот раз наглостью превзошёл сам себя в несколько раз, то он благоразумно исчез из-за стола, и до конца дня его так и не видели.

Витражи в узких окнах совсем потускнели, стали тёмными — вечерело. Слуги зажгли ещё несколько факелов и принесли пару глиняных чаш с горячим вином.

Однако продолжать застолье никому уже не хотелось, и вскоре император поднялся, давая понять: трапеза окончена.

Леопольд сам проводил его величество на второй этаж донжона, где в просторной комнате, сплошь увешанной коврами, были приготовлены ванна и постель.

Но спать Генриху, как видно, ещё не хотелось. Скинув верхнюю одежду и набросив парчовый арабский халат, который он, не стесняясь, носил иногда и в своём дворце, император спустился во двор. И, не позвав с собою ни пажей, ни воинов, направился к воротам. Впрочем, выйти из замка он мог, лишь окликнув стражу: мосты у всех трёх ворот были подняты.

Однако Генрих не думал покидать цитадель. Он прошёл под длинной широкой аркой, что так поразила его ещё при въезде в замок, миновал поднятую наполовину массивную бронзовую решётку и, не доходя до моста, свернул на узкую тропу, проложенную вдоль полного до краёв рва. В темноте тут можно было легко оступиться и полететь в воду, но вверху, на стене стража уже зажгла факелы, и в их свете кромка рва проступала достаточно чётко. Не так давно прошли дожди, поэтому вода лишь немного не доходила до тропинки и до растущих вдоль неё то там, то здесь кустов шиповника, по-летнему покрытых большими огненными цветами. В этих кустах проснулись цикады, их задумчивые песни нарушали воцарившуюся вокруг замка тишину, но от этого она была ещё глуше и тревожней.