Ричард Львиное Сердце
Шрифт:
Выстроенный на Рейне город Гент имел прекрасный порт, приносивший герцогству неизменные доходы. Здесь постоянно устраивались ярмарки. Да и как их было не устраивать, если купеческие корабли круглый год доставляли сюда самые разные товары, как французские, так и германские. В Генте были и свои ремесленные цеха, изделия которых пользовались спросом в других герцогствах и графствах.
Прочие города Брабанта не пользовались такой же известностью, зато герцогство славилось своими лесами и охотничьими угодьями. Поохотиться сюда нередко приезжали знатные рыцари из соседних земель, а раз так, то устраивались и турниры, и состязания миннезингеров, особенно любивших эти места за их загадочную красоту.
В самом деле — первобытная мощь Рейна, густые леса, подступающие к его берегам, древние
Всем было известно, что герцогиня Эльза искренне покровительствует миннезингерам, а они платят ей обожанием и посвящают свои сочинения, соревнуясь в самых красочных восхвалениях её красоты, добродетели и мудрости.
И если во всех этих восхвалениях встречались преувеличения, то лишь самые небольшие. Даже лютая зависть не могла бы заставить благородных дам назвать Эльзу Брабантскую некрасивой, а о мнении мужчин нечего и говорить!
Высокая, статная, полногрудая, с белой, как свежее молоко, кожей и угольно-чёрными волосами, с ярким румянцем, будто нарисованным кистью, и с серыми озорными глазами, которые умели быть и суровыми, и надменными, — эта женщина нравилась всем. У неё была плавная, горделивая походка, и что бы она ни носила, все наряды шли ей. Ну просто на удивление!
Однако больше всего окрестные дамы завидовали Эльзе из-за её мужа, очень подходившего Брабанту с его таинственностью. Правда, её муж был нездешним, но это только добавляло ему загадочности, а история его появления и женитьбы на Эльзе сделала его легендарным. О Лоэнгрине (его странное имя вызывало у местных красавиц дрожь восхищения!) сложили уже не одну балладу, а много ли есть рыцарей, которые могут похвалиться балладами, сложенными о них ещё при жизни?
Да и герцогом он был неплохим, по крайней мере им оставались довольны и мелкие вассалы, за то, что Лоэнгрин не ущемлял их права, и свободные крестьяне, которым при нём не увеличивали дани, и крестьяне зависимые, потому что оброк не возрастал. А о том, что это было вовсе не заслугой герцога, а лишь следствием нескольких подряд хороших урожаев, владельцы мелких гуф даже не задумывались.
Единственным человеком, который, кажется, питал к Лоэнгрину неприязнь, был Антверпенский епископ Доминик. Всех это удивляло: Доминик — вовсе не из тех священников, кто порицает в мирянах малейшую любовь к развлечениям или пристрастие к искусству. Напротив, он слыл человеком просвещённым, любителем музыки и даже рыцарских турниров (в которых, разумеется, не участвовал, но охотно на них приезжал). Этот жизнерадостный благообразный старик шестидесяти пяти лет, подвижный и добродушный, пылкий проповедник и добрый самаритянин, не уставал собирать пожертвования, на которые при антверпенском монастыре уже была построена больница, а в Генте, с помощью монахинь обители святой Екатерины, основан сиротский дом. Отец Доминик был добр и приветлив со всеми. Казалось — он искренне любит всех ближних, как самого себя.
Но именно он выказывал странную нелюбовь к герцогу. Это никогда не проявлялось явно, однако в присутствии Лоэнгрина епископ вдруг становился замкнут и скуп на слова, а в лице его появлялась несвойственная ему обычно аскетическая суровость. Он, охотно принимавший (а нередко — просивший) от всех богатых рыцарей и баронов приношения для храмов и монастырей, никогда ни о чём не просил герцога, и если даже тот сам жертвовал на нужды церкви, то отец Доминик присылал за его даром кого-либо из монахов, сам же под любым предлогом отказывался от визитов в замок Лоэнгрина. За десять лет правления герцога эту странность замечали не раз и не два, но никто не решался прямо спросить у всеми любимого епископа, чем вызвано такое отношение.
Эльза была счастлива в замужестве. Безоблачная жизнь рядом с красивым и добрым мужем, трое детей — две дочери
и сын — чего ещё может желать любая женщина, будь она хоть двадцать раз герцогская дочь? (Покойный отец Эльзы, герцог Готфрид Брабантский, мечтал сам выдать свою любимицу, единственную наследницу замуж, но нежданная болезнь и кончина помешали ему.)Лишь немногие, с завистью взиравшие на безоблачное счастье прекрасной пары, подметили труднообъяснимую метаморфозу: до замужества красавица Эльза была хоть и надменна, однако весела — умела шутить и часто смеялась. За последние десять лет её смех слышали всего несколько раз, а шутки она, казалось, и вовсе позабыла. И больше уже не ездила на охоту, которую прежде так любила...
...В то утро герцогиня проснулась раньше обычного. Это было воскресенье, она собиралась в церковь и надеялась, что муж отправится вместе с нею. Лоэнгрин, как и подобает благородному рыцарю, иногда посещал храм, хотя в воскресные дни предпочитал часовню замка и ходил туда один — жена не решалась мешать его молитвенному уединению.
Но в минувшую субботу, услыхав, что из Антверпена приезжает сам епископ Доминик, дабы отслужить мессу в Гентском храме, Эльза настоятельно попросила мужа сопроводить её в город и пойти на службу. Втайне она всё время надеялась: странное отчуждение, которое благочестивый священник питает к герцогу Брабантскому, постепенно пройдёт, если Лоэнгрин будет появляться на церковных службах и выказывать перед епископом настоящее христианское рвение.
Белокурый рыцарь встретил просьбу жены, более похожую на требование, без особой радости. Однако уступил, как это делал обычно, если видел, что Эльзе очень чего-то хочется.
Служанки принесли своей госпоже воду для умывания и подали одежду. У себя в замке она одевалась всегда просто, но когда случалось куда-то ехать, выбирала туалет тщательно. Тем более что рождение третьего ребёнка заметно изменило её фигуру: Эльза похудела, а худоба не шла ей, и нужно было по возможности скрывать эти изменения.
На тонкую, сшитую из лучшего голландского полотна алую камизу [100] Эльза надела белое атласное платье, чуть не достающее до пола спереди, но более длинное сзади. Оно было нарядно расшито золотистым шёлком — рисунок в виде небольших роз шёл по подолу, вороту и по краям широких рукавов, из которых изящно выступали узкие рукава камизы. Поверх платья красовалась короткая, немного ниже колен котта [101] — бардовая, расшитая золотым шнуром и украшенная жемчугом. Головной убор молодой женщины был изыскан и достаточно смел: маленькая шапочка из бардового бархата оставляла открытыми виски и шею, не скрывая уложенных валиком справа и слева роскошных чёрных волос герцогини. Но сзади из-под шапочки спускался длинный шёлковый рукав, в котором, словно меч в ножнах, пряталась толстая, свисавшая едва не до пят, коса.
100
Камиза — тонкая нижняя рубашка, обычно из льняного полотна. Женская камиза отличалась от мужской только длиной — женские доходили до щиколоток, мужские шились чуть длиннее колен.
101
Котта — верхняя одежда, как мужская, так и женская, — род длинного камзола или широкого платья.
Посмотрев на себя в зеркало, Эльза осталась довольна. Целый год, с тех пор как родился её маленький сынишка, она чувствовала себя неважно, была бледна, словом — имела повод себе не нравиться. Но сейчас её лицо как будто вернуло былую округлость, а на щеках вновь расцвёл её знаменитый пламенный румянец. Пускай попробует Лоэнгрин заупрямиться и остаться в замке, пускай только помыслит отказать такой красивой жене!
Эльза спускалась по узкой каменной лестнице, ведущей со второго этажа угловой башни, где были устроены её покои. И тут снизу, из зала, до неё долетели голоса. Один принадлежал её мужу, второй... Она вздрогнула и остановилась. Эльза пыталась себя убедить, что ошиблась. Но нет, слух у неё хороший! С Лоэнгрином говорил его отец.