Рим. Новый Порядок. Том 1

Как и ожидалось, Сенат не возражал против триумфа. Его назначили на Ante diem X Kalendas Januarias [десятый день до январских Календ](23 декабря). Услышав это, я ещё раз мысленно поморщился, вспомнив о необходимости календарной реформы.

— Сенат также одобрил строительство триумфальной колонны, — добавил довольный отец на очередном обеде.

Сейчас все разговоры только о триумфе. Я чувствую праздничное волнение, ожидание великого события.

Триумф! Это символ нашей культуры, он пережил саму Империю. Потомки будут вспоминать это как наследие прошлого. Кто бы отказался увидеть подлинный римский триумф? Это высшая точка признания усилий. Это невозможно отменить. От этого нельзя отказаться.

— Речь о колонне, подобной колонне Траяна? — уточнил я.

— Именно, — подтвердил отец. — Скоро ко мне придут архитекторы, будем обсуждать проект.

— А где установят? — спросила Фаустина.

— Из всех вариантов, самым очевидным и лучшим будет Campus Martius (Марсово поле), недалеко от храма Адриана.

— Отличное место, — задумчиво заметила мать.

Я слышал лишь о колонне Траяна. Не уверен, была ли колонна у Марка Аврелия. Но эта война заслуживает увековечения в камне.

***

929(176) 23 декабря, Рим, Марсово поле

Наконец наступил долгожданный день. Внешне я был спокоен, хотя внутри бушевали разные чувства — восторг, восхищение, волнение, страх.

Город был готов чествовать нас. Праздничное настроение витало в воздухе ещё с вечера, когда мы прибыли на Марсово поле и раскинули шатёр, чтобы провести ночь перед началом триумфа. Это было символическое действие — возвращение с похода прямо в сердце Рима.

Триумф начинался с раннего утра, и мы решили оставаться на месте, чтобы не нарушать порядок шествия. В шатре мы облачились в пурпурные тоги с золотой окантовкой — символ Императора. Генералы, в том числе Помпеян, Максимианус, Нигер и Пертенакс, находились рядом, поддерживая приподнятое настроение. Несмотря на то, что триумф был назначен нам с отцом, генералам были дарованы ornamenta triumphalia [триумфальные почести], и они сопровождали нас, следуя на своих богато украшенных конях. Мы же с отцом будем ехать в своих колесницах, с возчим и сопровождающим рабом. Ехали в двух, так как в одной не помещались.

Отец взял со стола лавровый венок и торжественно возложил его на мою голову:

— Ты заслужил это, Люций Аврелий Коммод, — произнёс он, заметив моё сомнение, добавил: — Поверь мне. Для своего возраста ты перенёс все тяготы войны, участвовал в советах, шёл с нами в походах. Мы все, — он обвёл взглядом окружающих, — считаем тебя достойным.

— Достоин! — подтвердил Максимиан.

Остальные генералы тоже выразили согласие. Я слегка успокоился, но до конца так и не поверил. Совесть подсказывала мне, что это скорее политический жест, чем подтверждение моих заслуг. Однако я знал одно: мой настоящий триумф ещё впереди, и я докажу своё достоинство честно, без притворства.

Выйдя из шатра, я огляделся. Уже с раннего утра улицы заполнились толпами горожан. Они переговаривались, шутили, делились мнениями. Истории о войне, о наших подвигах, о философии, которую мы несли, уже разошлись по всему Городу. Люди знали нас, и это добавляло торжественности моменту. Все пребывали в нетерпеливом ожидании начала шествия. Триумф в этот раз был нечто большим, чем просто военным.

Мы заняли свои места в колесницах. Я с отцом выглядели величественно, без излишней радости, как живые статуи. Моя колесница шла позади Марка Аврелия, за мной следовали генералы верхом на прекрасных скакунах в богатой сбруе. Нас окружали преторианцы в ослепительно дорогих доспехах, их блеск олицетворял величие Императора.

Позади нас следовали легаты всех участвовавших легионов, трибуны, а затем аквилиферы с аквилами легионов, сигниферы с боевыми знаками центурий, имагиниферы с образами Императора, драконарии, и вексиллярии с гордо поднятыми знамёнами, штандартами, все это было украшенно лаврами и лентами.

Трофеи войны — оружие, доспехи, штандарты варварских вождей, драгоценности и статуи — были нагружены на низкие телеги, охраняемые преторианцами. Музыканты — корницены, тубицены и буцинаторы обещавшие своим количеством заявить о триумфе до окраин Города.

Марк Аврелий молча подал знак, и шествие началось.

— Avante! — раздалось в колонне.

Музыканты заиграли, задавая ритм. Шествие двинулось с Марсова поля через первую триумфальную арку по Via Militari, направляясь к храму Юпитера Капитолийского. Арки, возведённые в честь победы, возвышались на каждой крупной площади. Жрецы шли впереди, окуривая путь благовониями, символизирующими очищение от варварской угрозы. Мы шли неспешным шагом, позволяя всем узреть наш триумф, всем поучаствовать в нем.

Марк Аврелий стоял монументально на своей позолоченной колеснице, запряжённой белоснежными конями в роскошной сбруе.

— Memento mori!
– за левым плечом я услышал раба.

Его роль заключается в постоянном повторении этой фразы, на протяжении триумфа, чтобы помнить о бренности славы. Хороший обычай, хотя и не помогает тщеславным властителям. Эти слова заставили меня задуматься. Они помогли отрешиться от волнений и обрести спокойствие. Для философа в этом триумфе было двойное значение: он делал тебя бессмертным в памяти потомков, но и напоминал о бренности всего сущего. И это помогло отрешится от происходящего, убрав волнение и страх, я был мыслями и здесь и в то же время далеко. Не знаю о чем думал отец, так как он тоже философ и, думаю, тоже смотрел на это философски. Видимо не совсем бесполезные слова эти были, раз помогли справится психологически.

Толпы встречали нас восторженными криками, бросая цветы и лавровые ветви под колёса. Повсюду звучали аккламации:

— Ave Imperator! Ave Domus Aurelius! Gloria Romae! Pax et Victoria! Victrixes!

Позади колесниц, понуро опустив головы, шли пленные варварские вожди одетые в грубые рубища, подчеркивающие их поражение. Их лица выражающие отчаяние и обреченность, жалкий вид подчеркивали силу Рима. Некоторые горожане выкрикивали угрозы и проклятия, другие швыряли в них мелкие предметы, но преторианцы жёстко следили за порядком, хотя скорее беспокоились за свой великолепный парадный вид, чтобы не пострадал ненароком.

Наконец добрались до храма Юпитера Капитолийского, где нас встречали жрецы и избранные сенаторы, отцы народа.

***

Триумфальное шествие приближалось, и хвалебный шум усиливался. Трубные звуки музыкантов, играющих триумфальные мотивы, заполнили улицы Рима. Этот торжественный гул заставил Секста Клавдия Публия, одного из сенаторов, избранных для приветствия у храма Юпитера, невольно скривиться.

Секст Клавдий Публий негодовал всей своей душой. Да, он радовался победе и миру, но, будучи опытным политиком, видел, как этот триумф меняет политические расклады. Само по себе участие Марка Аврелия уже укрепляло его влияние, но больше всего раздражал Коммод. Марк Аврелий добился того, чтобы его малолетний молокосос тоже участвовал в триумфе!

Марк Аврелий был уважаемым правителем, философом и администратором, и Клавдий не питал к нему отвращения. Однако непонятное решение провозгласить сына цезарем в пятилетнем возрасте насторожило многих сенаторов. Заставило это задуматься тогда и Клавдия. Ведь Марк мог бы продолжить проверенную практику усыновления достойных политиков, проверенных делами. Вместо этого — сын, и в столь юном возрасте! В кулуарах это решение уже тогда обсуждали с подозрением.

Когда Марк взял Коммода на войну, его чувства смешались. Можно было предположить, что молодой цезарь может погибнуть, как Люций Вар, и тогда вопрос преемника вновь станет открытым. Но с другой стороны, победа могла укрепить Коммода. И вот сегодняшний день этому подтверждение! Он чувствовал подвох в этом!