Римские игры

Видя, что его не перебивают, Захария осмелел и все уверенней продолжал нести чепуху. Командир вначале внимательно вслушивался в сбивчивый рассказ, но, в конце концов, ему надоело. Он поморщился, прервал поток красноречия зарвавшегося лавочника небрежно поднятой рукой и устало промолвил:

– Довольно, довольно молоть вздор! – и будничным тоном пообещал: – Просто, если лжешь, ты умрешь. А теперь скажи, передавали ли они что-либо друг другу?

– Как же, помню. Купец передал тому, другому, штуку отменного полотна. Я, господин, никогда не видел такой. Посмотри вокруг. Видишь, какие ткани в моей лавке? Старый Захария понимает толк в этих делах…

– Короче, старик! Зачем он передал ему ткань?

– И это я расслышал…, случайно. Он намеревается производить такое полотно здесь, в метрополии, и ему, дескать, необходимо содействие в этом начинании и…, и ссуда.

– Что было дальше?

– А дальше… дальше ничего, мой господин, – с наивным видом развел руки Захария. – Они пили вино и ели фрукты. Вот видишь, они все еще на столе.

Захария отступил на шаг, и извлек из-за стоявшей в углу корзины с пряностями предусмотрительно заготовленный для таких исключительных случаев мешочек и без лишних церемоний сунул командиру. Тот небрежно принял мзду и мешочек исчез под начищенными пластинами его лорики.

– Я проверю твои слова, лавочник, и, если солгал, берегись!

Он было развернулся, намереваясь уйти, но что-то остановило его.

– Надеюсь, ты заплатил иудейский налог, лавочник? – спросил он наигранно строго.

– Как господин может сомневаться?! – также с показным возмущением воскликнул старик. – На то есть записи…

Но солдат, видимо, удовлетворившись ответом, остановил его жестом и подал знак своим воинам. Отряд, демонстрируя отменную выучку, мгновенно вытек из лавки.

Захария вышел на порог и стал задумчиво глядеть им вслед. Он уже не казался таким жалким, как минуту назад. Спина распрямилась, голова гордо поднялась. Он вернулся в лавку, написал что-то стилусом на восковой дощечке. Жестом подозвал мальчишку-раба и что-то шепнул ему на ухо. Мальчик понимающе кивнул и поспешно выбежал.

Часом позже во дворце на Палатинском холме тайный советник, начальник секретной службы, он же доверенное лицо императора Домициана, держал доклад:

– Не соизволь гневаться, государь, – избегая взгляда своего господина, говорил он, – сегодня не могу порадовать тебя хорошими новостями. Мы идем по следу заговорщиков и вот-вот настигнем их. Но они хитры, изворотливы и, думаю, располагают, немалыми средствами.

– Луций, мне не нужны твои объяснения, мне нужны их головы. Слышишь?! Немедленно! – капризно воскликнул император. – Мне приснилось, что меня зарежут, как барана. Я даже рассмотрел меч. Он торчал в моем горле. Навершие его украшал огромный синий сапфир…

Он умолк, угрюмо уставившись перед собой. Неожиданно лицо его просветлело, и он проронил, гордо задрав безвольный подбородок:

– Обожаю сапфиры.

– Тебе надобно отдохнуть, государь.

– Я только и делаю в последнее время, что отдыхаю.

Домициан был высокого роста с близорукими глазами. В молодости он слыл красивым юношей. Но сейчас, в свои сорок пять, успел растерять былую стать. На голове появилась плешь. Тощие ноги и выпяченный живот выглядели смешно, когда он с пафосом примерял на себя свою будущую смерть, украшая ее драгоценными камнями и амулетами, подобно моднице, примеряющей новое платье.

– Я только и делаю в последнее время, что отдыхаю, Луций, – повторил он, подойдя к заваленному пергаментами столику. – Я хочу, чтобы ты проследил за Домицией. Она предала меня один раз с этим актеришкой, Парисом. Тогда я ее простил. – Он беззвучно пожевал губами, а вслух произнес: – Мне кажется, она участвует в заговоре против меня.

– Государыня любит тебя! А с Парисом, это был навет. Зря ты приказал казнить бедного мальчика.

– И ты не веришь! Никому нельзя верить, Луций! Все предали своего императора! – пожаловался царственный параноик, которому с недавних пор повсюду стали мерещиться заговоры.

– Я отдам за тебя жизнь не раздумывая, Государь наш и Бог! – поспешил отвести от себя подозрения Луций.

Хитрый слуга благоразумно назвал императора по титулу, который тот присвоил себе сам в специальной булле. Его слова, судя по всему, немного успокоили императора и он, поверивший в то, во что хотел верить, продолжил:

– Я тебе еще не все рассказал о своем сне. Слушай же… Еще я видел ворона, который каркал с крыши храма на Тарпейской скале. Это хороший знак?

– Несомненно, хороший, – успокоил его Луций.

– А на прошлой неделе мне приснилось, что на спине у меня вырос золотой горб. Что бы это значило? Где мои астрологи, где все эти ясновидящие, толкователи снов?!

– Государь запамятовал, что недавно уже поведал мне этот сон. И приказал переговорить с авгурами.

– Да? И что они говорят?

– Они утверждают, что золотой горб означает процветание и достаток в государстве.

– А меч с сапфиром?

– Я еще не успел спросить их об этом, император! Ты же рассказал мне о мече с сапфиром только что, – осторожно возразил Луций.

– Ах да… Так что же думаешь ты?

– Эта аллегория мне не совсем понятна, государь.

– А правда ли, что Домиция спуталась с этим Стефаном, управляющим матушки?

– Я тебе говорил не раз, что все это досужие сплетни и наговоры.

– Не успокаивай меня, Я чувствую, меня скоро убьют…Ты помнишь ту старуху?

– Сибилла, государь… Ее звали Сибилла, – смиренно опустив голову, напомнил Луций. Ему уже порядком надоело рассеивать навязчивые бредни императора.

– И она тоже, как когда-то халдеи, предсказала, что меня зарежут мечом. Зря я ее не казнил… Не понимаю, что меня остановило? Старуха сказала тогда: Остерегайся того, кого приблизил.

Он нервно забегал по комнате, потом, резко остановившись, вперил взор в Луция и сказал:

– Не доверяю преторианцам. И особенно их начальникам Секунду и Норбану. Не забывай, Луций, для чего я создал твою службу… теперь ты отвечаешь за мою жизнь.

– Я помню, государь. Хм… Мне кажется, старуха права… Не следует слепо доверять тому, кому сам вложил меч в руки. Он иногда способен обернуться против тебя самого.

– Будь осторожен с ними. Я полагаюсь на тебя, мой преданный слуга.

В голосе Домициана послышались заигрывающие нотки могущественного человека, шестым чувством почуявшего витающий в воздухе запах предательства. Задрав лицо к потолку, он погрозил кому-то воображаемому. Потом пожаловался на сильную головную боль и удалился в свою опочивальню, где рабы поджидали его с мазями и бальзамами. Но он прогнал всех и бросился на простыни.