Римские игры

Первые годы Альберис провел в непрерывных баталиях. Он был солдатом и вел себя, как подобает солдату – служил верой и правдой тем, кому принадлежал, не задаваясь лишними вопросами. Слава его множилась. И, как часто бывает, вскоре люди наделили его сверхъестественными способностями, доказав тем самым, что истинное положение дел далеко не всегда является важным. Суть вещам и событиям придают люди.

Альберис заслужил славу непобедимого.

Годы спустя, он попал к одному римлянину из сенаторского сословия. Этот человек не пользовался мечом сам, поскольку страдал ожирением, и мозги его заплыли жиром, как часто бывает у сенаторов. Даже руку при голосовании в сенате он поднимал с трудом. Этот римлянин погиб от перемежающейся лихорадки, спустя год. После смерти меч перешел по наследству к его сыну, лоботрясу и повесе, который проиграл меч в кости какому-то проходимцу в таверне. Тот, в свою очередь, проиграл меч еще кому-то.

Трудно проследить, каким образом Альберис очутился в одной из восточных стран, пополнив коллекцию тамошнего деспота. Заговорщики зарезали деспота его же мечом.

«Ты предал меня!» – вскричал истекающий кровью владыка. Но это было неправдой. Альберис не предавал его. Его предали люди, которым он верил. Альберис никогда, никого не предавал. Еще при рождении, с каждым ударом молота, придававшим ему форму, в него капля за каплей вливалось и содержание: не колеблясь повиноваться руке, в которую вложен.

Шли годы. Великая Империя достигла расцвета своего могущества, покорив половину Ойкумены. Но римлянам этого было мало. Военные кампании, затеваемые очередным императором, одна за другой сотрясали мир, и неутомимым воином следовал за ними в потоке времени отважный Альберис.

Люди зачастую не верят в чудеса и силу наговора, но можно не сомневаться – многих, кто обращал этот меч против безвинных и слабых, постигало возмездие. Одни погибали в бою, другие умирали от внезапных болезней, третьи срывались со скал или сходили с ума. Смерть настигала неправедных в самых неожиданных местах. Мало кому выпало спокойно умереть от старости в своей постели. Были и такие, кто погибал, как тот восточный царь, от жала самого Альбериса.

Судьба бросала меч из края в край обширного пространства, на котором простиралась Империя. Мечом сражались вожди многих племен, населявших эти земли; сражались простые воины, сражались и полководцы.

Отважный, презирающий смерть германец Арминий пронзил Альберисом сердце своего сводного брата Маробода – почти библейская история! – а сам погиб от руки женщины, отомстившей за смерть своего любимого.

Хитрый парфянин Готарз отбивался Альберисом от набегов кочевников-алан и сарматов, без счета покрошил черепов, а умер от колик в животе, съев холодные фрукты после жирного плова, приготовленного в честь праздника местного бога Ормазда.

Один из потомков Хасмонеев сражался этим мечом и положил немало врагов прежде, чем пасть в неравном бою.

Бритт Каратакус Бешеный, прозванный так за свой необузданный нрав, заколол двадцать человек в драке, затеянной из-за сущего пустяка – не поделили девчонку. Поплатился и он. Будучи пьяным, напоролся на свой же меч. Излишне говорить, что это был Альберис.

Позднее, почти через полтысячи лет, великан Кунимунд, славный король гепидов, любил забавляться этим мечом, протыкая несчастных пленников, как кусок коровьего масла. Вскоре он погиб, так и не сумев одолеть лангобардов и аваров, – заклятие старого мастера было столь жестоким к нему, что даже после смерти он продолжал подвергаться унижению. Альбоин, убивший его, приказал изготовить кубок из черепа бедняги и заставил его дочь, красавицу Розамунду, выпить кровь своего отца из этого сосуда. Но злодей поступил весьма опрометчиво – мстительная Розамунда прикончила обидчика, подослав к нему двух своих любовников.

Доподлинно известно, что меч попал к Ариовисту, предводителю диких свевов. Немало человеческой крови пролил этот душегуб. Но вскоре и он пал от укуса детеныша гадюки – малюсенькой безмозглой рептилии, – когда гнал вандалов и гутонов по леденящим кровь болотам Лемовира.

Летели годы…

На долю Альбериса выпадали и безмятежные времена. Однажды его купил купец по имени Гирейра из Тарраконской Испании, торговавший киноварью и оловом, и увез к себе на родину. Там Альберис успокоился в одном из монастырей.

Через несколько столетий забвения он вновь вынырнул на Востоке, но окончательно след его затерялся в пустынных нагорьях Серединной Азии.

Глава 7. Невольник из Коринфа

Дом Аррецина Агриппы располагался на западном склоне Целийского холма, в двух шагах от Палатина. Когда-то здесь жили плебеи, но с начала века, с тех пор как Целий облюбовала знать, на его склонах поселились представители сенаторского и, реже, всаднического сословий. Отсюда открывался роскошный вид на Большой цирк, называемый горожанами «Старым», и в дни, когда проходили ристания, Агриппа мог наблюдать за их ходом с верхней террасы.

Утром, накануне праздника, в доме царила порядочная суматоха. Мужчины готовились к любимому зрелищу. Объектом же хлопот для женской половины являлась молодая наложница, красавица Гера. Хозяин приобрел девушку за баснословную сумму после похода против свевов четыре года назад. С тех пор она стала фактической хозяйкой в доме. Но злые языки поговаривали, что хозяин равнодушен к ней.

Действительно, молодой человек проводил время весело, и чего-чего, а женской ласки ему хватало с лихвой. Девушка скорее была предметом престижа, этакой дорогой игрушкой, какую может позволить себе лишь богатый человек. Ему доставляло удовольствие наряжать ее в богатые одежды, дарить дорогие безделицы и похваляться ею, когда случалось закатиться домой с подвыпившими друзьями.

Однако, несмотря на заботу, которой по приказу хозяина окружили ее домашние, Гера так и не смогла внутренне примириться с положением рабыни. Она практически не выходила из гинекея. Как не старалась, она не могла не думать о позоре рабства и часто ночами просыпалась вся в слезах, умоляя богов послать ей смерть.

Пока домашние, как одержимые, носились по комнатам невольник Захарии, торопливо семенил с донесением за пазухой по узким городским улочкам.

Вначале он спустился по Аргилету до Переходного Форума, повернул налево и по задворкам базилики Эмилия выбрался на Священную Дорогу. Здесь мальчишка припустился быстрее, то и дело боязливо оглядываясь – не увязался ли кто за ним. Изрядная толчея, царящая среди бесчисленных лавок, предоставила ему возможность проскользнуть незамеченным. Следуя наставлениям хозяина, мальчишка свернул направо за аркой Тита и по кривым переулкам обогнул с запада Палатинский холм. Слева возвышались величественные, отделанные мрамором стены императорского дворца. Вдоль них выстроился караул из преторианских гвардейцев – ни для кого в Риме не было секретом, что с недавних пор император стал опасаться заговоров. Впрочем, разморенные на солнцепеке воины не обратили внимания на прошмыгнувшего мимо них мальчишку. И поэтому он, по иронии судьбы как раз и являющийся для них весьма любопытным объектом, беспрепятственно спустился к Тибру и продолжил путь к Коровьему рынку, где окончательно затерялся в пестрой толпе. Немного погодя его можно было заметить пересекающим Аппиеву дорогу у Капенских ворот. Вскоре гонец был у цели.

Осмотревшись для пущей верности, он стукнул массивным кольцом о ворота. Сухое дерево гулко отозвалось, и через мгновение тяжелые створки медленно разошлись, пропуская его внутрь. Еще через минуту он стоял у перед хозяином дома.

Прочитав сообщение, Агриппа спросил у мальчишки, обучен ли тот грамоте и, получив отрицательный ответ, отпустил его.

Оставшись один, молодой человек вышел на балкон и, обратив взор на раскинувшийся перед ним город, долго стоял, наблюдая как солнце плавило крыши домов, прокладывая путь к горизонту. Не отрывая глаз от этой картины, он поднес донесение к жаровне с тлеющими угольями. В задумчивости он не заметил, как жар, съедающий восковые буквы, добрался до пальцев. Ожог вернул его к реальности. Агриппа скинул восковую табличку на угли и выбежал из комнаты. Он спешил на женскую половину.

Две спальные рабыни, совсем юные, прислуживали сегодня Гере, сидящей у зеркала на отделанной слоновой костью скамье. Когда в комнату влетел Агриппа, одна из них расчесывала бронзовым гребнем ее длинные, благоухающие амброй волосы, цвета высушенных солнцем колосьев. Вторая умащивала алебастровую шею девушки родосской мазью.

Агриппа приблизился к девушке, и тоном, не терпящим возражений, распорядился:

– Собирайся, Гера!

– Но…, я…, я не рассчитывала выходить сегодня из дому, господин, – опустив свои синие глаза к полу, смиренно промолвила девушка.