Ринг за колючей проволокой
Шрифт:
Зрители – уголовники и политические – поражены. У Трумпфа, непобедимого Трумпфа, вожака «буйволов», оказался достойный противник! Один из «буйволов» вышел и стал исполнять обязанности судьи на ринге.
– Тайм! – закричал судья, когда Андрей стал теснить Трумпфа. – Кончилось время первого раунда!
Бойцы разошлись. Андрею подставили табуретку, и он сел. Гарри Миттельдорп стал обтирать его влажным полотенцем. Другой политический, Курт, сунул в рот Андрею маленький леденец.
– На, друг, подкрепись.
Это был дорогой подарок. Сахар люди не видели годами. Заключенным иногда удавалось выменять
Второй и третий раунды проходят так же напряженно. Темп боя высокий. Судья то и дело бросается вперед разнимать сцепившихся бойцов. То и дело слышны его возгласы: «Брэк!» – «Шаг назад!» Боксеры делают шаг назад и снова сходятся в ближнем бое. Ни тот, ни другой не уступает, обмениваясь быстрыми, беспорядочными ударами. Бьют по корпусу, по локтям, по перчаткам… Андрей устал, ему трудно дышать. Но и противник выдохся.
После третьего раунда зрители загудели:
– Кто победил?
– Объявляйте победителя!
Но судья поднял руку.
– Победителя объявлять не будем.
Он спасал репутацию Жоржа, «Буйволы» одобрили это решение:
– Гут, гут!
Трумпф, тяжело дыша, как загнанная лошадь, молча снял пухлые перчатки и швырнул их на землю. Потом натянул свой свитер и, ни с кем не попрощавшись, ушел. Уголовники последовали за своим вожаком.
Гарри помог Андрею одеться. У Андрея дрожали руки, на бледном лице выступила испарина. Никогда в жизни он так сильно не уставал. Даже после самых тяжелых поединков на первенстве Средней Азии он не чувствовал себя таким разбитым и обессиленным: ноги, казалось, стали ватными, а в жилах была как будто не кровь, а газированная вода…
– Идем, Андрэ, – Гарри взял его под руку.
Путь к нарам показался бесконечно длинным. С помощью Гарри и Каримова Андрей вскарабкался на свое место, не раздеваясь, плюхнулся на матрац и сразу заснул. Сколько времени он проспал, Андрей не помнит. Проснулся он оттого, что кто-то тормошит его за плечо. Андрей открыл глаза. К нему на нары влез Каримов. Пола его куртки оттопыривалась. Батыр, осмотревшись кругом и убедившись, что за ним никто не наблюдает, шепнул:
– На, земляк.
Он поставил перед Андреем чашку с густой брюквенной похлебкой.
– Рахмат, – ответил Андрей по-узбекски. – А ты сам-то ел?
– Это тебе от твоих друзей.
– Тогда садись, Батыр-ака, съедим вместе.
– Нет, – улыбнулся Каримов, – это все тебе одному. От друзей.
Андрей осторожно, чтоб не пролить похлебку, отодвинул чашку:
– Один есть не буду!
– Нет, будешь, – в шепоте Батыра звучали властные нотки. – Кто из нас старший, кому больше лет?
– Ты старше меня.
– Ага! Значит, старше тебя. Значит, имею право приказывать. И не я приказываю, а моим языком приказывают все старшие товарищи. Ясно?
– Не совсем.
– Это тоже пока хорошо. Так надо, – Каримов пододвинул чашку к Андрею. – Ешь, земляк, ешь. Набирайся сил! Твоя сила нам нужна. Нужна для борьбы.
Весть о поединке Андрея с Трумпфом, одним из самых свирепых бандитов, облетела все блоки. Незнакомые люди приходили к Бурзенко, пожимали руки. Один
из немецких заключенных принес Андрею пайку хлеба, группа чехов принесла вареной картошки.– Друг, это тебе от нашего блока.
Два дня спустя, после вечерней проверки, староста блока Альфред Бунцоль зашел в барак и приказал Андрею:
– Возьми чайник и принеси мне кипятку!
В маленькой каморке старосты за квадратным столиком сидели двое заключенных. Одного из них Андрей узнал сразу.
– Товарищ подполковник, здравствуйте!
Другой, в полосатой одежде с красным треугольником на куртке, в деревянных башмаках, был незнаком Андрею. Он смотрел на боксера карими глазами, в которых прыгали смешинки.
Иван Иванович представил его:
– Михаил Левшенков. Товарищ Михаил. Интересуется твоими спортивными делами.
Они познакомились.
– Какой тут, товарищи, спорт, – вздохнул Андрей. – Мне бы не перчатки, а автомат в руки…
– Всему свое время, – мягко возразил товарищ Михаил.
Он сказал просто, но в его голосе Андрей уловил нотки, присущие военачальникам. Андрей понял, что перед ним один из руководителей подполья. «Наконец-то, – у Андрея радостно забилось сердце, – наконец-то».
– Ну, что ты стоишь, давай сюда чайник, – Иван Иванович пододвинул табуретку. – Садись к столу.
Андрею дали большую вареную картофелину и налили кружку кипятку. Андрей с большим удовольствием откусывал неочищенную картошку маленькими кусочками и запивал горячей водой. Вкусно! И тут он заметил, что Иван Иванович и товарищ Михаил пьют без картошки. Иван Иванович перехватил взгляд Андрея.
– Ешь, ешь. Мы свои съели.
Однако Андрей есть не стал. Он осторожно разломил картофелину на равные части:
– Теперь я вас угощаю.
Они пили кипяток и беседовали. Андрей рассказал свою биографию.
– Я здесь долго быть не собираюсь, – закончил Бурзенко. – При первой же возможности убегу! Вот только товарищей надежных подобрать надо…
– Всему свое время, – Левшенков повторил свою поговорку и, посмотрев Андрею в глаза, сказал, что подпольный центр предлагает ему выступить в «боксерских соревнованиях», устраиваемых уголовниками.
Андрей категорически отказался.
– Развлекать гадов я не собираюсь.
– Нет, ты должен выступать, – возразил Левшенков. – Должен показать всем русскую силу и мастерство советского бокса. Ты должен доказать, что дух советского патриотизма сильнее всего!
Андрей задумался. Успешное выступление на этих «состязаниях», бесспорно, озлобит уголовников. Они донесут эсэсовцам, и те отправят в крематорий…
– Я солдат, – ответил он Левшенкову. – И готов выполнить любое поручение.
Глава двадцать первая
Старший санитар Гигиенического института Карл Пайкс был доволен началом дня. Хотя сегодняшнее утро мало чем отличалось от вчерашнего – такой же туманный рассвет и обычный для Бухенвальда сырой, пронизывающий до костей ветер, – но на этот раз пасмурная погода не влияла на настроение политического заключенного Карла Пайкса, в недавнем прошлом молодого, но уже довольно известного врача одной из клиник Ганновера, а ныне старшего санитара Гигиенического института концентрационного лагеря Бухенвальд.