Ринг за колючей проволокой

Из каждого эшелона отбирали узниц и для бухенвальдского публичного дома. Отбором занимался лагерфюрер Шуберт. Каждую жертву тщательно осматривали врачи, а потом и сам начальник Гигиенического института майор СС Говен. Молодым, физически крепким и красивым женщинам трудно было избежать печальной участи.

Так было и на сей раз. Прибыл эшелон, в котором было около восьмисот женщин. Прямо из душевой мокрые, с распущенными волосами узницы попадали в просторное помещение, где шла своеобразная сортировка. Лагерфюрер Макс Шуберт совместно с Эрихом Густом отобрали для дома терпимости четырнадцать молодых женщин. Среди них были две польки, русские и еврейки.

Перепуганные, с широко раскрытыми от ужаса глазами, несчастные робко жались друг к другу. Они даже и не догадывались о том, что их ожидает.

После медицинской проверки Шуберт велел отобранных узниц выстроить. Шарфюреры с охотой выполнили приказание. Женщин выстроили в одну линию. Лагерфюрер важно прошелся вдоль строя и сказал краткую речь:

– Вам выпала счастливая доля. Вы не будете заниматься тяжелым физическим трудом. Ваши руки, ваше тело останутся такими же молодыми и здоровыми. Благодарите Всевышнего, что вы попали в Бухенвальд. Хотя каждая из вас и совершила тяжкое преступление против великой Германии, мы, немцы, умеем щадить. Мы даем вам возможность загладить свою вину. От вас требуется только одно: быть ласковой, чистоплотной и настоящей женщиной.

От этой речи у большинства несчастных женщин лица покрылись красными пятнами. Так вот куда их отобрали!

Женщины запротестовали. Трое, позабыв, что они нагие, решительно шагнули вперед. Одна, кареглазая, с толстой русой косой, потребовала, чтобы их немедленно отправили вместе с остальными в трудовой лагерь.

Шуберт, ухмыляясь, повернулся к начальнику канцелярии.

– Кто она?

Тот, нацепив очки, порылся в бумагах.

– Русская. Артистка из Смоленска.

– Двадцать пять, – приказал Шуберт.

Гауптшарфюрер Мартин Зоммер, начальник карцера, ринулся исполнять приказание. Он повалил артистку на лавку. Двое эсэсовцев сняли ремни и пристегнули жертву к доске. Зоммер отошел на шаг назад и взмахнул своим тяжелым ремнем. Толстая медная бляха сверкнула в воздухе.

Несчастная не издала ни звука. Это взбесило палача.

– Сейчас запоет! – прорычал Мартин и стал сам считать удары.

Эрих Густ наклонился к майору Говену.

– Объясните, пожалуйста, доктор, почему русские женщины такие твердокаменные?

Майор внимательно посмотрел на несчастную. Потом подошел к палачу и на сороковом ударе брезгливым движением руки отстранил Зоммера.

– Хватит!

Запыхавшийся гауптшарфюрер с недоумением смотрел на доктора. Говен наклонился к артистке, потом покачал головой.

– Какой вы болван, Зоммер! Я не помню случая, чтобы людей оживляли таким способом.

Зоммер вытаращил глаза.

– Я что-то не понимаю вас, доктор.

– Болван! Она давно умерла от разрыва сердца.

Эрих Густ раскатисто захохотал.

– Ха-ха-ха! Мартин колотил дохлую клячу… Напрасно тратил силы на сорок ударов! Ха-ха-ха!

Зоммер побледнел. Он видел, что все эсэсовцы смеются, смеются над ним, начальником карцера. Схватив дубовую табуретку, он ринулся на тех двух, которые ожидали порки.

Когда его оттащили, женщины были мертвы.

Остальных несчастных повели следом за обершарфюрером Бернхардом, старшим публичного дома.

Александр Позывай попал в пятьдесят шестой барак Малого лагеря. Немец-староста указал ему место в одной из клеток трехъярусных нар. Работать гоняли на строительство железнодорожной ветки.

Вечером, после проверки, барак заполнили узники. Александр присматривался к своим новым товарищам по несчастью. Может быть, отыщется знакомый или земляк?

Позывай направился в умывальню. В дверях столкнулся с худым высоким узником. На его куртке темнел зеленый треугольник. Тот, расставив ноги, загородил проход.

– Стой, энкаведыш! Узнаешь?

Александр остановился. Вокруг столпились обитатели барака. Позывай всмотрелся в худое костлявое лицо узника и узнал его. Это был Витька Косой, киевский вор. Трижды Александр отпускал его под расписку, трижды Косой клялся бросить воровство и снова попадался.

– Слушай, опер, заказывай панихиду, – Косой осклабился. – Ты фрицев провел, а нас не обкрутишь. Ночью с тобой потолкуем по душам. За все расплатишься, мильтон легавый!

Наступила ночь. Барак постепенно угомонился, только слышались тяжелые вздохи да стоны больных. Александр не смыкал глаз. Что делать? Из барака не убежишь. За хождение после отбоя – расстрел. В бараке не спрячешься. Погибнуть после того, как выжил в гестапо, погибнуть так глупо не хочется. Но тут ни друзей, ни товарищей.

Позывай почувствовал, что его дергают за ногу.

– Вылазь.

Что делать? Закричать, разбудить барак? Но есть ли среди узников единомышленники, смельчаки, которые встанут на его сторону?

– Вылазь, тебе говорят.

Александр не спеша слез с нар, готовый к самообороне.

– Пойдем в уборную.

Пошли. Александр осмотрелся. Косого среди них не было. Незнакомые лица. На полосатых куртках такие же, как и у него, красные треугольники. Только буквы разные. Привели не в уборную – в комнату старосты. Окна занавешены одеялом. Тишина. Подали табуретку. Один из незнакомцев спросил по-русски:

– С кем вечером разговаривал? Знаешь его?

Позывай не знал, что ответить. Кто это? Свои или провокация?

Второй, худощавый, с командирской выправкой, спросил прямо:

– Где до войны работал?

Позывай не ответил.

– Мы тебя вызвали не в молчанку играть, – сказал первый. – Время идет. Смотри, опоздаешь.

– Я вас никого не знаю, – ответил Позывай.

– А того, с кем вечером разговаривал, знаешь?

– Знаю, – ответил Александр.

– С какой стороны? С хорошей или плохой?

– Со всех сторон, – ответил уклончиво Александр.

– А за что он грозил?

– За то, что в свое время действовал правильно.

– Мы тоже действуем правильно. Косой сознался, что ты его отдавал под суд. За что?

– За квартирные кражи.

– Ясно. И еще вопрос. Какое знаешь оружие?

Вопрос был прямым. Позывай ответил, что всю жизнь имел дело с оружием, знаком с отечественным и немецким.

Один из заключенных, который до сих пор молча наблюдал за ним, вытащил из кармана немецкий пистолет и положил на стол.