Ринг за колючей проволокой

Из операционной Бурзенко отнесли в блок тяжелобольных хирургического отделения лагерной больницы. Уложили на верхние нары.

Когда носильщики удалились, к боксеру подошел санитар отделения.

– Будем знакомы. Николай. Николай Тычков.

Бурзенко кивнул. Санитар влез на нары, сел рядом.

Андрей всмотрелся в его лицо. Простое, русское, с упрямо сжатыми волевыми губами и вдумчивыми глазами. Кто он? Свой или предатель? Как понимать его поведение?

– Привет от Ивана Ивановича, – тихо сказал санитар.

– Не знаю такого, – Андрей пожал плечами.

– Но он и Пельцер тебя знают.

– Спасибо, – Бурзенко улыбнулся.

Значит, и этот свой.

– Нам надо поговорить. Нервы у тебя в порядке?

– В порядке, – ответил Бурзенко и добавил: – Выдержу.

– Верим. – Николай положил ладонь на кулак боксера. – Слушай внимательно. Ты должен знать все.

Николай осмотрелся и, наклонившись к самому лицу, зашептал:

– В канцелярию поступил приказ. Штрафная команда «Новые ботинки» пойдет в расход.

От его шепота у Андрея похолодела спина. Он спросил одними губами:

– Когда?

– Завтра. Но ты, возможно, останешься. Мы на тебя уже поставили крест.

Андрей недоуменно поднял брови. Как понять последние слова?

– Какой крест?

– Обыкновенный, на карточке. В канцелярию доложили, что ты сегодня отдал концы. Понятно? Утром твой труп отвезут в крематорий. У нас их хватает. Все решится завтра. Если дежурный эсэсовец примет акт о твоей смерти, значит, ты спасен.

Андрей с благодарностью посмотрел на санитара. «Спасибо, товарищи!»

– А если нет, – Николай Тычков сделал паузу, – то нам крышка. Повесят. Но ты не отчаивайся, парень! Ты будешь висеть в хорошей компании. Вместе со мной и нашим доктором, депутатом рейхстага.

С первых же дней пребывания в больничном блоке Андрей понял, что он попал к друзьям.

Но кто они? Почему именно его выбрали из тысячи узников? Чем он заслужил это? Ни на один из этих вопросов он не находил ответа.

О нем заботились постоянно. То дадут лишнюю пайку хлеба, то нальют еще одну чашку брюквенной похлебки, то отнесут на «перевязку», и там суровый и неразговорчивый врач немец вдруг сунет в руку кусок мармелада. Андрей ни от чего не отказывался, жадно поглощал еду и глухо стонал, когда врач фашист Эйзель делал ежедневный обход.

Пельцер часто навещал Бурзенко и рассказывал ему о том, что делается в больнице. Теперь Андрей знал, что главный врач Говен – зверь, которого нужно опасаться. Большую часть дня этот фашист проводил в другом отделении больницы, находившемся под особой охраной. Что он там делал, никто не знал. Пельцер заметил одно: в то отделение направляют почти здоровых заключенных, но оттуда никто не возвращается. Иногда Говен сам отбирал узников для своего закрытого отделения больных. И эти тоже исчезали навсегда.

В отделениях Говен появляется раз в сутки, а то и вовсе не заглядывает, поручая делать осмотры своему помощнику фашисту Эйзелю и лечащим врачам – заключенным Крамеру и Соколовскому.

Крамер – немец, старый врач. Его сухая фигура, седина и строгость внушают уважение. Как он попал в концлагерь, Пельцер не знал. Но у Крамера на груди был красный треугольник. Значит, немцы считают его политическим противником. А о втором враче, Соколовском, Пельцер сказал: «Он наш, одессит». Соколовский был разговорчивым и веселым. Он умел пошутить, подбадривал больных и держался подчеркнуто просто.

Соколовский попал в плен под Киевом, когда танковые части фашистов отрезали путь к отступлению. Гитлеровцы окружили госпиталь, перестреляли раненых, а медперсонал, угнали в концлагерь. Там Соколовского допрашивал следователь, который был каким-то важным фашистским деятелем. Он приходил на допросы в штатском костюме и вел любезные беседы с заключенными. А между этими допросами его «подопечные» подвергались зверским пыткам.

Фашисту удалось узнать, что Соколовский не комиссар, а крупный хирург, у которого много печатных трудов. На следующем допросе появился представитель немецкой медицинской службы, и после беседы с Соколовским он подтвердил предположения следователя. Соколовского отделили от других узников, создали сносные условия. А через пару недель следователь попытался продать хирурга какому-то исследовательскому институту. Предвкушая солидный куш, следователь сам отправился к представителям института вести переговоры, но в институте ему ответили, что арийская наука не нуждается в услугах евреев.

Фашист грозился повесить «проклятого еврея». Но выполнять свою угрозу он не стал. Ему неудобно было публично признаваться в том, что он попал впросак, – ведь его могли привлечь к ответственности за укрывательство еврея. Чтобы оправдать себя, фашист создал специальную комиссию из немецких врачей. Они по всем правилам и законам расистской «науки» долго измеряли Соколовскому лоб, череп, нос, подбородок. Потом полученные сантиметры и миллиметры складывали, делили, сверяли по какой-то таблице и по договоренности со следователем вынесли официальное заключение: «Хирург с карими глазами не еврей». Однако это решение не спасло Соколовского. Его отправили в Бухенвальд.

Глава семнадцатая

Публичный дом, который был создан на территории Бухенвальда специально для эсэсовцев, постоянно пополнялся молодыми узницами. Концлагерь Бухенвальд имел несколько филиалов, среди которых были и женские. Узницы сначала попадали в Бухенвальд, проходили санитарную обработку. Их регистрировали в канцелярии, после чего отправляли в бухенвальдские филиалы: в трудовые лагеря при фирме «Гуго Шнейдер А.Г.» в Лейпциге, Шлибене, Альтенбурге, в лагерь при заводе «Польте-верке» под Магдебургом. Это были наиболее крупные филиалы, где находилось свыше десяти тысяч женщин. Их, как и мужчин, заставляли работать на военных заводах до изнеможения по четырнадцать часов в сутки.

Вновь прибывших женщин эсэсовцы заставляли проделывать все то, что полагалось всем новичкам. Их заставляли раздеться, направляли в баню, потом длинным коридором гнали через весь подвал вверх по лестнице в вещевой склад, где им выбрасывали лагерную одежду. Эсэсовцы хорошо понимали, что для женщин этот путь был чудовищной моральной пыткой.

Заключенные, работавшие при бане, старались по возможности облегчить душевные муки узниц. Словак Гершик попытался было раздавать женщинам нижнее белье в каморке при бане. Он хотел избавить пленниц от унизительного пути. Но это заметил шарфюрер бани. Он избил до полусмерти Гершика и отправил его в штрафную команду.

Когда поступал новый транспорт с женщинами, то все эсэсовское начальство собиралось в бане. Оно толпилось на лестнице, слонялось по коридору. Это было одним из массовых развлечений. Пьяные лагерные фюреры бесцеремонно рассматривали несчастных, глумились над ними, оскорбляли самыми похабными словами, били их и гнали к вещевому складу.

Тут же в бане происходила и «сортировка». Наиболее крепких и здоровых отправляли в трудовые лагеря военных предприятий, старых и немощных – в лагеря уничтожения.