Ринг за колючей проволокой

– Разбери и собери.

У Позывая радостно застучало сердце. Он уже догадался о том, кто эти узники. Александр взял пистолет, быстро и легко разобрал и собрал его.

Все остались довольны. Завязалась откровенная беседа. Позывай рассказал о себе, что с 1933 года работал в органах милиции, окончил курсы младших командиров, работал оперативным уполномоченным киевского уголовного розыска.

– Завтра к тебе придет наш товарищ. Будешь работать с ним, – сказал тот, который имел пистолет. – А о том, что видел здесь, никому ни звука. Понятно?

– Есть никому ни звука, – ответил Александр по-военному.

На прощание ему дали пайку хлеба.

– Иди отдыхай. О Косом забудь. Его убрали.

На следующий день в барак пришел Орлов. Как Александр обрадовался встрече! Они обнялись. За дни, проведенные вместе в вагоне, они сблизились, подружились.

– Выйдем поговорим, – предложил Орлов.

В короткие минуты перед отбоем возле бараков уныло бродили узники, дышали свежим воздухом, думали, мечтали. Это были редкие минуты, когда люди имели возможность побыть наедине.

Стояли сырые летние сумерки. Солнце недавно скрылось за вершины дальних гор, и сиреневый вечер окутывал лагерь. Далеко-далеко на краю неба розовели снежные вершины гор. Снизу, из долин, поднимались волны тумана. Они плыли над лесом, заполняя низины, и от этого отдельные вершины лесистых гор казались темными островками. Откуда-то издали доносился приглушенный лай собак. Узники всматривались в молочную даль, вслушивались. Там – мирная жизнь, там – воля. А здесь вспыхнувшие на вышках электрические прожекторы да фонари на столбах огненной петлей стягивали шею концлагеря.

Александр и Леонид шли вдоль барака. Орлов вполголоса рассказывал о себе.

– Меня погнали на работу в каменоломню. В первые же дни я обессилел. Но тут случайно встретил земляка. Он познакомил меня с Борисом Даниленко. Земляк, видимо, рассказал ему обо мне, что я работал слесарем-лекальщиком, знаком с точной механикой. Мы с ним раза два встретились, потолковали. Потом он спросил: «Нам нужен свой человек в оружейном цехе. Ты подходишь. Пойдешь?» Я ответил, что мои руки истосковались по работе, а сердце – по борьбе. Меня сначала положили в больницу, чтоб отдохнул, стал снова похож на человека, а через недельку направили на завод. Мастер немец, из вольнонаемных, встретил враждебно: «Откуда немецкий знаешь?» Отвечаю, что, мол, второй год в плену. «Чертежи знаешь?» Говорю, знаю. Он что-то пробурчал, принес чертеж новой мушки для пистолета. Вижу, работа сложная, но меня об этом и предупреждали. Мастер спрашивает: «Сколько времени на работу надо?» Отвечаю, что часа три. Он сказал: «Посмотрим», – и ушел. Я, конечно, постарался, выполнил точно по чертежу. Немец пришел ровно через три часа. Молча взял мушку и отнес к себе. Потом мне Борис сообщил, ведь он тоже волновался за меня, что мастер ходил по цеху и хвастался перед другими мастерами, что у него наконец появился настоящий специалист.

– Значит, вы «сработались», – сказал Александр. – Я рад за тебя.

– Нет, не сработались. Я узнал, что организуется пистолетный цех. Но как туда попасть? Борис сообщил, что в цех отбирает сам начальник, член нацистской партии мастер Вицман. Фашисты считают Вицмана крупнейшим специалистом по пистолетам. Своими руками он изготовил именное оружие Геббельсу, Гиммлеру, Кальтенбруннеру и самому Гитлеру. Это, конечно, осложняло дело. Но попасть в пистолетный нужно было позарез. Ведь только там, сам понимаешь, можно будет доставать части оружия, особенно корпуса. Остальные детали научились изготовлять вручную, а корпуса цельнометаллические, их не сделаешь. Однажды в наш цех явился сам директор завода и с ним целая свита. Видимо, инженеры и крупные чины эсэсовцев. Узники притаились на своих местах. Слышу, мастер докладывает обо мне, что вот, мол, неплохой специалист, но лентяй, чаще шляется по цеху, чем стоит у станка. А меня Борис предупреждал: «Будь осторожен. Если попадешься, пойдешь в крематорий». Ну, я подумал – была не была – и шагнул к директору. Сорвал по всей форме с головы шапку, стукнул ею по бедру, вытянулся и докладываю. Мол, так и так, господин директор, меня незаслуженно обвиняет мастер. Я являюсь специалистом, и работа по сборке совсем не влечет меня. Мое сердце и руки рвутся к настоящему, серьезному и сложному делу.

Все вокруг притихли. Шарфюрер смотрит на меня зверем, готовый разорвать в любую секунду. А директор как налетит на мастера и на старшего по цеху!

Так я стал форарбайтером, бригадиром то есть, в пистолетном цехе. Сейчас подбираю туда своих ребят. Тебя вчера предупредили, что я приду?

– Да, – ответил Позывай. – Сказали, что придет свой человек. Но я не догадывался, что им будешь именно ты.

– Завтра, ты не удивляйся, тебя переведут в другой барак, будем жить вместе. На работу пойдешь в оружейный цех. Будешь шлифовальщиком.

– Но я, Леня никогда им не работал. Я даже никогда не видел шлифовального станка. Понимаешь?

– Не беда. Я тебе помогу.

– Ну, если только чтобы портить, вредить, так это я смогу.

– Нет, вредить, портить смогут и без тебя. Ты должен войти в доверие к мастеру. Завоевать авторитет у надсмотрщиков. – Леонид помолчал и, понизив голос, зашептал: – Перед тобой центр ставит более серьезную задачу. Организовать доставку пистолетных деталей в лагерь.

По лагерю разнесся пронзительный сигнал отбоя. Орлов ушел.

Ворочаясь на жестком соломенном матраце, Позывай долго не спал, обдумывал каждую фразу, сказанную Орловым. Сначала, честно говоря, он был смущен таким доверием, таким ответственным поручением.

Позывай догадывался, почему подпольщики выбрали на эту сложную работу именно его. Видимо, ему, чекисту, знакомому с тем, как уголовники прячут украденные ценности, легче будет найти способ доставки в лагерь деталей пистолетов.

Да, задание слишком опасное. Позывай знал, что неделю назад фашисты повесили одного узника, у которого при обыске в воротах нашли деталь винтовочного затвора. А тех, кто шел рядом, расстреляли. Но разве его пугала опасность?

Утром Позывая перевели в тридцатый барак Большого лагеря. Несколько вечеров подряд Орлов инструктировал Александра, рассказывал об устройстве шлифовального станка, раскрывал его особенности, знакомил с производственным процессом.

А через неделю эсэсовец, которому подсунули личное дело Позывая, ругался на всю канцелярию, что специалистов используют не по назначению, и срочно перевел Александра в девятый цех военного завода «Густлов-верке».

Глава восемнадцатая

Бурзенко быстро освоился с больничными порядками. Жизнь ревира шла своим чередом. Андрей с каждым днем поправлялся, восстанавливал силы. К нему возвратились бодрость, энергия.

Его иногда навещал сам Гельмут Тиман, начальник хирургического отделения. Андрей помнит их первую встречу. Как он переволновался тогда!

Уборщик, издали заметив Тимана, крикнул «ахтунг!» – «внимание!» – и вытянулся по швам. Тиман не спеша обошел все нары, осмотрел каждого узника.

Андрей ждал своей очереди. Тиман подсел к нему, долго мял живот, бицепсы рук, слушал сердце. Потом вдруг произнес по-русски:

– Я знаю вашу болезнь.

У Андрея екнуло сердце. Он насторожился. Но Тиман тепло улыбнулся, дружески похлопал по загипсованной ноге.

– С такой штукой люди не встают. Ясно? Все надо делать лежа.

У Бурзенко словно гора свалилась с плеч. Он облегченно вздохнул.

– Понимаю, repp доктор.

Андрей смотрел на Тимана и не мог отделаться от навязчивой мысли, что они уже где-то встречались. Бурзенко видел, что начальник хирургического отделения немец, Андрей знал, что на родине у него не было ни одного знакомого немца. Где же они могли встречаться?