Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Затем Давтян вернулся к вопросу польского «раздражения» из-за внешней политики СССР и «к той враждебной работе, которую поляки ведут против нас по всем дипломатическим вопросам и во всех других европейских странах». Теперь советская пресса нанесла ответный удар, возможно чересчур сильный. Поляки это заметили. «Что же будет дальше? — задал риторический вопрос Давтян. — Мы прекрасно знаем агрессивные намерения поляков, их “чувства” к нам, знаем, что они упорно готовят войну против нас, сколачивают блок против нас, везде нам гадят и т. д. Но ведь мы сейчас воевать с Польшей не собираемся и вообще хотим, чтобы были нормальные и спокойные отношения». На тот момент польская пресса более или менее сдерживалась, за исключением тех моментов, когда хотела использовать советские сложности, в особенности на Дальнем Востоке. «Поляки, сближаясь с Германией, отнюдь не хотят рвать сейчас с Францией и портить отношений с нами. По всем данным, Бек все время оглядывался на Францию и СССР, избегая всего того, что бы могло усилить наше недоверие. Это заметили и немцы». Давтян предложил разработать «какой-нибудь план действия» и придумать «какой-нибудь “жест”», чтобы сделать первый шаг, понимая, что Литвинов и Стомоняков могут вспылить из-за подобной идеи. Поэтому он добавил, что это просто «мысли вслух» [1103] .

1103

Я. Х. Давтян — М. М. Литвинову. 12 июля 1935 г. // СПО. Т. III. С. 343–346.

Вскоре Давтян вернулся в Москву в отпуск. Наверняка он встречался с Литвиновым и Стомоняковым, чтобы обсудить свои идеи, но вряд ли об этом сохранился письменный отчет. На самом деле Стомоняков с готовностью признал, что сторонники Пилсудского уже прощупывали почву и проявляли интерес к смягчению отношений и снижению критики в советской прессе. Он объяснил этот интерес «давлением со всех сторон» на германофильскую политику польского правительства, и в особенности на Бека. Стомоняков отмечал, что Польша находится в изоляции, «и на страницах мировой печати все чаще и чаще ее называют в числе государств, стремящихся к войне, наряду с Японией и Германией». Даже внутри страны росло давление на внешнюю политику, которую проводили сторонники Пилсудского, и «авантюризм Бека». С учетом обстоятельств было неудивительно, что желание «пилсудчиков и в особенности Бека и его друзей» было отключить звук у внешних и внутренних источников критики польского внешнеполитического курса. Пусть поляки помучаются, считали в НКИД. «Мы не заинтересованы конечно, — написал Стомоняков советскому поверенному в Варшаве Подольскому, — в том, чтобы облегчить положение Бека и пилсудчиков, и в ответ на всякие попытки добиться подобного смягчения нужно указывать на то, что наше отношение к Польше и отношение нашей прессы являются лишь слабым отражением антисоветской политики Польши». Тем не менее Стомоняков добавил в качестве шутливой инструкции, что Подольский может сказать, если его спросят, что советская пресса ведет себя очень умеренно, когда речь заходит о Польше, чего нельзя сказать про «злобные статьи против СССР» в польской прессе, в особенности в полуофициальных источниках [1104] . Если польская пресса и пыталась остановить поток желчи в адрес СССР, то в Москве не отнеслись к этому серьезно.

1104

Б. С. Стомоняков — Б. Г. Подольскому. 4 августа 1935 г. // СПО. Т. III. С. 348–349.

Кроме ежедневного обмена гадостями в газетах были и другие проблемы, из-за которых было трудно реализовать идею Давтяна в Варшаве. Самолет СССР пролетел над польской территорией, что привело к ряду проблем и взаимной высылке советских и польских журналистов. В начале сентября на выборах правящие «пилсудчики» неожиданно потерпели фиаско. Стомоняков надеялся, что из-за этого в Варшаве сменится правительство, хотя он и не ожидал серьезных сдвигов во внешней политике или ухода в отставку министра иностранных дел. НКИД внимательно следил за деятельностью Бека и его положением в польском правительстве и не терял несмотря ни на что надежды, что министра все-таки заставят уйти. Кроме Бека были и другие небольшие инциденты. Они все вместе усиливали сложившееся в Москве впечатление о польской враждебности по отношению к СССР. Таким образом, инициатива Давтяна не имела ни малейших шансов на успех [1105] . Видимо, ему пришлось вернуться к задаче-минимум и пытаться избежать дальнейшего обострения, которое могло возникнуть в польско-советских отношениях. Стомоняков не беспокоился по этому поводу, но он не понимал, куда двигаться дальше. В Москве произошел еще один инцидент. Шофер польского посольства небрежно вел машину и сбил нескольких пешеходов. Лукасевич потребовал для шофера дипломатической неприкосновенности, НКИД в этом отказал [1106] .

1105

Б. С. Стомоняков — Я. Х. Давтяну. 19 сентября 1935 г. // СПО. Т. III. С. 355–357.

1106

Б. С. Стомоняков — Я. Х. Давтяну. 7 октября 1935 г. // Там же. С. 360–362.

Польша и Румыния

Проблемы следовали одна за другой. Как сообщала внешняя разведка НКИД, «Польша и Германия принимают все меры к срыву переговоров между СССР и Румынией о взаимной поддержке». Поляки грозились разорвать польско-румынский союз, если румынское правительство не откажется от политики Титулеску и не сделает выбор в пользу сближения с Германией. Кароль II даже заявил, что он выступит за «активное сближение с Германией», а если правительству это не нравится, то он сменит правительство. В своей копии донесения Сталин отметил все вышеупомянутые пункты красным карандашом [1107] .

1107

ИНО ГУГБ НКВД. Отчет агента из Бухареста, тесно связанного с польским МИД. Не позднее 3 мая 1935 г. // РГАСПИ. Ф. 558. Оп. 11. Д. 188. Л. 93–94, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1935 г. URL:item/1296905 (дата обращения: 07.12.2023).

НКИД получил отчеты о том, что польский полномочный министр Мирослав Арцишевский встречался в Бухаресте с румынским королем, чтобы отговорить его от «союза с СССР» — страной, стремившейся к мировой революции. Советское посольство в Бухаресте получило полную информацию об этой встрече и отправило длинный отчет в Москву. По словам советских информаторов, Арцишевский упрекнул Титулеску за то, что он втягивает Румынию во франко-советско-чехословацкую «орбиту». Даже Югославия не осталась в стороне, или, по крайней мере, так казалось. По словам Арцишевского, эти события могли стать причиной возникновения проблем в отношениях между Польшей и Румынией [1108] .

1108

Беседа румынского короля Кароля II с польским посланником М. Арцишевским. Выдержка из донесения Б. Д. Виноградова. 18 октября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 0125. Оп. 17. П. 111. Д. 1. Л. 221–215.

Существует несколько версий того, как король ответил польскому министру. Некоторые версии были в пользу коллективной безопасности, некоторые — нет. Кароль не хотел отталкивать Германию, а его придворные поддерживали антисоветский курс румынской миссии в Варшаве. Советский полпред Островский назвал эту борьбу противоборством между польским полномочным министром и Титулеску, причем румын, по-видимому, проигрывал, в особенности из-за длительного отсутствия в Бухаресте. Арцишевскому позволили прийти в ярость, и он так «ловко машет призраком коммунизма и советизации Румынии», что даже самые верные сторонники Титулеску начали сомневаться. Однако единственное, что, судя по слухам сделал Титулеску, это задумался об отставке. Он надеялся, что к нему отнесутся с сочувствием и он укрепит свои позиции, но ничего не вышло [1109] . Конечно, учитывая зигзаги Лаваля, нельзя было полагаться даже на Францию, что мог сделать король маленькой балканской страны, кроме как перестраховываться? То есть не торопиться с выбором.

1109

М. С. Островский — Н. Н. Крестинскому. 26 октября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 109. Д. 72. Л. 106-15.

Тем временем Арцишевский встретился с министром внутренних дел Румынии и сделал ему похожее предупреждение. На что получил ответ: «Поскольку поляки связались с немцами, они будут вынуждены уступить Германии [Польский] коридор и искать компенсаций на востоке и юго-востоке… польская экспансия будет направлена не только в сторону Украины, но и Буковины и Бессарабии» [1110] . Полякам трудно было довериться кому-либо, даже Бухаресту. Они беспокоились, что Румыния может согласиться на прохождение по своей территории Красной армии, для оказания помощи Чехословакии в случае нацистской агрессии. Из-за польско-румынского союза Польша полагала, что у нее есть право вмешаться в дела Бухареста с целью заблокировать советский пакт о взаимопомощи. Румынии он не нужен, говорили поляки, и он может «нанести неисчислимый ущерб Польше и Германии» [1111] . Отношения Польши с Чехословакией тоже ухудшались, и польские официальные лица не пытались скрыть, что причиной тому была «просоветская политика Бенеша». Давтян узнал об этом от чехословацкого поверенного в Варшаве и сообщил в Москву. «Меня это нисколько не удивляет, — ответил он своему чехословацкому коллеге, — ибо такие разговоры уже ведутся поляками с румынами и французами, и они стараются убедить эти страны в необходимости отказаться от сближения с СССР». Давтян засмеялся, так как не верил, что Польша добьется успеха с помощью своих интриг. По его мнению Францию, Малую Антанту и СССР объединяли общие интересы, и никто ничего не мог с этим поделать [1112] . Давтян серьезно ошибался. У поляков были все шансы на успех. С учетом их действий невольно возникал вопрос: на чьей стороне была Польша?

1110

Г. Н. Шмидт — Я. Х. Давтяну. 10 октября 1935 г. // СПО. Т. III. С. 363.

1111

Г. Н. Шмидт — Я. Х. Давтяну. 19 ноября 1935 г. // СПО. Т. III. С. 376–378.

1112

Диалог с чехословацким поверенным в делах Я. Смутным. Выдержка из дневника Я. Х. Давтяна. 5 ноября 1935 г. // Там же. С. 370–371.

Частично благодаря полякам у Титулеску начались неприятности в Бухаресте. В ноябре он ушел в отставку с поста министра иностранных дел из-за оппозиции, которая выступала против его просоветской политики, однако премьер-министр Георге Тэтэреску вместе с королем убеждали его изменить решение. Титулеску согласился и продолжил борьбу, но он находился в изоляции и потерпел политическое поражение [1113] .

Давтян и Анатоль де Монзи

1113

М. М. Литвинов — Я. З. Сурицу. 17 ноября 1935 г. // Там же. С. 374–375.

В Париже у власти все еще находился Лаваль. Таким образом, во французской столице была благодатная почва для польских диверсий. В конце ноября 1935 года Давтян дважды встретился с Анатолем де Монзи в Варшаве. Он узнал хорошие и некоторые плохие новости из Франции. Монзи приехал из Бухареста, где встретился с Островским. Французский политик тогда с большим оптимизмом относился к ратификации франко-советского пакта, но его настроение немного изменилось, когда он прибыл в Варшаву [1114] . Возможно, он получил новости из Парижа. Давтян и Монзи давно знали друг друга. Они встречались во Франции на переговорах в 1926–1927 годах во время обсуждения финансовых и торговых соглашений. Встреча в Варшаве прошла сердечно, и Монзи держался свободно. Он утверждал, что по крайней мере семь из десяти французских политиков выступают в поддержку сближения. Никто не сомневается в необходимости ратификации пакта о взаимопомощи. Однако в этом деле возникла задержка, из-за чего создавалось впечатление, что что-то идет не так. Давтян спросил, как обстоят дела сейчас. Монзи пожал плечами, показав, что он не одобряет поведение Лаваля, но не стал открыто его критиковать. Однако Монзи прямо сказал, что Лаваль специально затягивает ратификацию и что ему не нравится политика Лаваля в отношении Германии. Никакого результата эта политика не даст и дать не может. Это было похоже на то, что сообщил Ванситтарт Майскому в Лондоне. Очевидно, что немецкая политика была направлена на захват всей Центральной Европы. То есть это предполагало аншлюс, раздел Чехословакии, установление прямого контроля над Венгрией и затем нападение на Польшу. Давтян был согласен с Монзи.

1114

М. С. Островский — М. М. Литвинову. 20 ноября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 109. Д. 72. Л. 141–143.

Затем разговор зашел о франко-польских отношениях. Монзи попросил Давтяна дать честный ответ и получил его: Польша сильно сблизилась с Германией, с Францией — не особенно. «Краеугольным камнем европейской политики сейчас является германская агрессивность и борьба с ней». А Польша продолжала вредить. Давтян заметил: «Уйдет Бек или нет, по-моему, ничего не изменится во внешней политике Польши, поскольку у власти находятся те же пилсудчики. Очень возможно, что поляки из-за тактических соображений и заменят Бека для того, чтобы создать дополнительные иллюзии в Париже. Но это ничего не изменит по существу». Что касается франко-советских отношений, Монзи полагал, что они очень хорошие, но сближение еще не дошло «до глубины души». Можно было и так сказать [1115] .

1115

Беседа с А. де Монзи. Выдержка из дневника Я. Х. Давтяна. 25 ноября 1935 г. // СПО. Т. III. С. 379–381.

Монзи встретился с Давтяном через три дня, и у них состоялся долгий разговор за обедом в посольстве. Монзи сообщил о переговорах с польскими чиновниками и политиками, в том числе с Беком и Арцишевским, которые находились в тот момент в городе. Неудивительно, что поляки очень стремились увидеться с Монзи и организовали встречу. По словам Давтяна, Монзи довольно категорично заявил, что поляки настроены против СССР (что не было неожиданностью), и ему, помимо всего прочего, озвучили старые жалобы на Восточный пакт и «опасность коммунизма». В ответ на эти жалобы Монзи прояснил свою позицию, сказав, что поддерживает франко-советский союз. Это не могло понравиться его польским коллегам, хотя они и отмахнулись от его слов. По словам Монзи, поляки твердили об «опасности для Европы советской политики, в особенности для Франции и Румынии». В результате разговор зашел о франко-польских отношениях, к которым Монзи относился скептически. «Тон» отношений стал лучше, но это было лишь напоказ, потому что Польше все еще был нужен франко-польский союз в качестве рычага давления на Берлин, а также на Париж для получения «денег». Монзи снова заговорил о Румынии и отметил, что Арцишевский развернул полномасштабную кампанию против Титулеску. Монзи предупредил, что насколько ему известно, местные фашисты «готовили или готовят покушение как против Титулеску, так и против Островского». У него не было подробной информации, но он попросил предупредить Островского [1116] .

1116

Беседа с А. де Монзи. Выдержка из дневника Я. Х. Давтяна. 28 ноября 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 109. Д. 68. Л. 231–234, опубл.: СПО. Т. III. С. 382–384.