Ритуал прощения врага
Шрифт:
Он проводил ее домой, и Алиса сообщила, что живет на пятом этаже в квартире восемнадцать. Она была не прочь продолжить праздник, но Шибаев узнал все, что его интересовало, — или почти все, и потерял к ней всякий интерес. Сказав, что непременно позвонит, он поцеловал Алису в щеку и был таков.
Он шел по улице, раздумывая, что предпринять. Он находился в состоянии «недоперепития», как называет подобное состояние Алик Дрючин, а также недовольства собой и смутного беспокойства, которые не умел объяснить. Во рту до сих пор чувствовался отвратительный сладкий привкус — Шибаев терпеть не мог шампанское, — в голове слегка пошумливало. Он вспоминал
Он уселся на низкую оградку парка, сидел, рассеянно глядя на прохожих. Посмотрел на часы — было почти десять вечера. И вдруг поднялся и зашагал в центр города. Купил по дороге коньяк — начисто отметая мысль о шампанском, — и громадный колючий ананас. Он пытался убедить себя, что ему необходимо довыяснить кое-что и обсудить, что визит его носит сугубо деловой характер, и, подчиняясь ускорению, лавируя, летел по улице, чувствуя, как его захлестывает нетерпение, как пересохли губы, как меркнет в глазах от желания… называя себя при этом последним идиотом. У него мелькнула мысль позвонить Алику… чтобы получить дозу дурацких нравоучений в качестве холодного душа и прийти в себя, но мысль эта, как рыбка, вильнула хвостиком и исчезла…
Он по памяти набрал код на двери, взлетел на ее этаж. Постоял под дверью, выравнивая дыхание, и решительно нажал на кнопку звонка.
Дверь распахнулась сразу, как будто его ожидали, и Шибаев увидел Ильинскую… в чем-то воздушном с кружевами. Он шагнул внутрь, ткнул под вешалку пакет с коньяком и ананасом и схватил ее… Нашел губы, впился, притиснул к себе, отметив краем сознания, что она отвечает. Рыжий щенок испуганно заскулил, не понимая, что происходит…
— Мы сумасшедшие, — сказала Жанна уже потом, когда они лежали в ее спальне.
— Согласен, — ответил Шибаев, запуская пальцы в ее волосы, такая была у него привычка — накручивать на руку пряди подруги. — Почему?
— Я же тебя совсем не знаю, ты первый встречный-поперечный! — Она рывком уселась на постели.
— Я тебя тоже не знаю — может, ты готовить не умеешь! — брякнул он, с удовольствием рассматривая ее.
— А тебе жареную картошку в постель, да?
— Не откажусь. А ты умеешь?
— Ничего, кроме кофе!
— Я так и знал! Что же мне с тобой делать, с такой неумехой?
Она рассмеялась, и Шибаев притянул ее к себе. Они снова целовались, и ему вдруг вспомнились арабские стихи, которые когда-то в припадке любовной лихорадки читал Алик Дрючин, что-то о «тепле колен прекрасной гурии»… Он, привстав, потрогал рукой колено Жанны — оно было теплым, изящно и сложно устроенным, — и рассмеялся.
— Что? — спросила она.
— У тебя колени как у гурии из райского сада.
— Что?! — Она смотрела на него с изумлением. В полутьме глаза ее казались огромными. — Как у кого?
Он закрыл ее губы своими, пробормотав:
— Иди сюда… что ты со мной делаешь, гурия!
— Послушай! — сказала Ильинская, уворачиваясь и смеясь, кладя пальцы на его губы. — Ты только послушай! — Она замолчала, словно настраиваясь, и прочитала нараспев: — Наш мир — аллея молодая роз, хор соловьев и болтовня стрекоз. А осенью? Безмолвие звезды и мрак моих распущенных волос… [4]
— До осени еще далеко, — сказал Шибаев хрипло, лишь бы ответить.
4
Омар Хайям. Рубаи. В оригинале: «…и мрак твоих распущенных волос…»
— Я знаю… — шепнула она, наклоняясь, — ее длинные волосы скользнули по его лицу. — Красиво, правда?
— Красиво, — согласился он. — У тебя красивые волосы…
Позже он спросил:
— Мне уйти? Ты снова не выспишься…
Она рассмеялась и сказала:
— Только попробуй!
Они лежали обнявшись и целовались…
Свой вопрос, один из пяти, кажется, придуманных сегодня утром, он задал ей в прихожей в семь утра, когда уходил.
— Жанна, кого ты видела?
По тому, как она вздрогнула и отпрянула от него, он понял, что попал в цель.
— Жанна, это очень важно! Ты же понимаешь…
— Никого я не видела! — ответила она, в голосе были упрямство и вызов.
Она не спросила «где?» или «когда?», она прекрасно поняла, о чем он спросил.
— Ни души! Ни единой души. А ты больше не считаешь, что я убийца? — Она смотрела на него исподлобья, настороженная и полная скрытой тревоги.
Шибаев притянул ее к себе и поцеловал в лоб. Значило ли это, что не считает, или это была попытка уйти от ответа и капитуляция — он не знал…
Он сбежал по лестнице, выскочил в солнечное утро и зашагал домой. Они не сговорились о новой встрече, но этого и не нужно — он знал, что она будет его ждать. Сейчас самым трудным было — дожить до вечера…
Он замедлил шаг, вспомнив об Алике Дрючине, и чертыхнулся.
Глава 20. Кира
Затрепыхался в кармане мобильник, запел-зашептал дурашливо: «Мот-торррролла, мот-тороррролла, мот-торрролла-а-а-а!» Номер был Шибаеву незнаком.
Это оказалась Кира Плотникова. Она назвалась и сказала:
— Александр, мне нужно поговорить с вами. Может, сегодня? — Голос у нее был неуверенный. Похоже, она сомневалась, что поступает правильно. — Приходите к нам, адрес вы знаете. Квартира восемь.
Шибаев не понял, что значит «к нам» — то ли по старой памяти, к ней и Плотникову, то ли к ней с мальчиком.
Он сказал, что придет через час. Ему показалось, она перевела дух…
…Квартира ему понравилась — просторная прихожая, красивая мебель в гостиной, много картин — интересно, кто автор, подумал Шибаев. Опальный брат Плотникова? Тот самый убийца, на которого намекала Алиса? Хотя что там намекала… говорила прямо. Плоский экран плазменного телевизора светил матово и таинственно, словно окно в параллельный мир, за полупрозрачными занавесками угадывался громадный балкон с деревьями в кадках.
— Прошу вас, Александр! — Кира указала рукой в сторону дивана.
Он уселся. Кира расположилась в кресле напротив, спиной к окну. Шибаев взглянул на нее вопросительно.
— Спасибо, что согласились прийти. Мне нужна ваша помощь. Понимаете… — Она замялась. — Понимаете, ходят всякие слухи… — Она посмотрела ему в глаза. — Насчет убийцы… арестован человек, но я думаю, он ни при чем…
— Чего вы ожидаете от меня, Кира? Что вас беспокоит?
Она взглянула испытующе, отвела глаза.