Ритуал прощения врага
Шрифт:
Он снова постучал — в следующую дверь, и снова ему никто не ответил. Он прислушался — тишина стояла гробовая. Владения художника Игоря Плотникова находились в «нецивилизованной» части Посадовки, вдали от культурного центра, где были магазины, рынок и даже кафе. Зато здесь чистый воздух и нетронутая природа… Он поморщился — в сенях воняло тухлятиной. Шибаев вошел, стараясь ступать тише, в коридор, заваленный всякой дрянью вроде ведер, садового инвентаря, запыленных перекошенных холстов на подрамниках. Освещалось все это через окно под потолком.
Он вспомнил сказку, читанную когда-то сыну, о
Он рывком поднял самоубийцу на ноги, дотащил до старого дивана, опустил, подсунув под голову подушку. Потянул венок, но тот сидел крепко, из-под впившегося в кожу шипа сочилась кровь, и Шибаев оставил его в покое. Вернулся к мольберту и принялся рассматривать последнюю картину художника. После продолжительного стояния перед холстом ему показалось, он понял, что на ней. На первый взгляд это были шары фиолетового тумана с красными и черными кляксами в центре, потом он как будто различил фигуру человека, скрутившегося в клубок, прижимающего к животу руки, сквозь острые его пальцы с когтями сочилась кровь. Не нужно обладать богатым воображением, чтобы догадаться, что картина изображает убитого Плотникова…
Он поднял с пола табурет, уселся перед диваном и огляделся. Большая комната была скудно обставлена — несколько мольбертов, рулоны холстов в углу, синяя скамейка, принесенная из парка, с вырезанными ножиком разными словами. Большой кривой диван, который переплюнул по ветхости его собственный. На нем сейчас лежал без памяти художник-самоубийца. Два перекошенных окна без занавесок с видом на заросший старыми деревьями сад, с заклеенными бог весть когда рамами, нечистыми стеклами, с кладбищем высохших насекомых между стекол. Так выглядела мастерская художника Игоря Плотникова, человека своеобразного, необычного и талантливого, по словам Киры.
Игорь шевельнулся, и Шибаев наклонился над ним. Художник открыл глаза, уставился на гостя бессмысленным взглядом.
— Привет! — сказал Шибаев. — Ты меня видишь?
Губы Игоря шевельнулись, и Шибаев скорее догадался, чем понял, что тот произнес:
— Пить.
Он сходил на кухню, нашел чистую чашку, налил воды из-под крана. Художник пил жадно, закрыв глаза, захлебываясь, вода текла по тощей кадыкастой шее.
— Видишь, как хорошо, — сказал Шибаев. — А ты тут глупостями занимаешься.
— Я… ты кто?
— Шибаев, частный детектив. Кира тебе ничего не говорила?
— Кира… Кирюша… не помню. — Художник растерянно смотрел на него. — Частный… кто? Ты мент?
— Нет, я сам по себе.
— Они копают, меня допрашивали… Что случилось? — Игорь нащупал у себя на груди обрывок шнура,
уставился удивленно.— Я не присутствовал, но, по-моему, ты упал с табурета или оборвался с крюка.
— С табурета?
— Только не спрашивай меня, что ты делал на табурете, — сказал Шибаев, сдерживая ухмылку. — Меня здесь не было. Ты как?
— Нормально. А… что случилось?
— Когда?
— Ну, ты… пришел…
— Я пришел задать тебе пару вопросов. Ты не против?
— Я… нет.
— Может, встанешь? Кофе у тебя есть?
— Кофе?
Шибаев с сомнением смотрел на художника, прикидывая, соображает ли тот, что происходит, или все еще находится где-то за пределами реальности, и что делать дальше — пытаться поговорить или бросить эту зряшную затею и прийти еще раз. Если у него и были мысли о возможных близких отношениях Киры и Игоря, то сейчас они рассеялись, как утренний туман. Художника женщины, похоже, не интересовали. У него были в жизни другие задачи, как любит говорить адвокат Дрючин. Бледное худое лицо отшельника, недельная щетина — может, и правда голодает. А может, потерял интерес к еде, как многие законченные пьяницы.
— Ты вставай, я сделаю кофе. Есть у тебя кофе? — Шибаев подумал, что мог бы принести какую-нибудь еду — жаль, не догадался.
Художник неопределенно махнул рукой.
— Только без глупостей! Отдай веревку. — Шибаев осторожно снял шнур с шеи Игоря. Тот уставился на шнур, перевел взгляд на гостя. — Это не я, — сказал Александр. — Это ты сам. Может, объяснишь, что ты имел в виду?
— Все обрыдло, — Игорь махнул рукой.
— Как же ты Киру оставишь? А племянника? Как они без тебя?
— Они уедут в Германию… все равно.
— Брата ты убил? — выстрелил Шибаев.
— Кольку? — Художник задумался. — Не помню. Хотел, но… не помню. Он собирался племяша сдать в психушку. Сначала меня, потом Володьку. И я хотел его… понимаешь? — Он сжал кулак. — Кирюша перестала улыбаться, она была веселая, смеялась все время… Колька вампир, он кровь жрет и мясо! Хрустит костями…
Пораженный видом вампира, хрустящего костями, он уставился в пространство, забыв о Шибаеве.
— Как ты его убил? — напомнил тот о себе.
— Из ружья… выстрелил. Он кричал… Кирюша вышла, и я спрятался…
— Где ружье?
— Выбросил. В колодец!
Они смотрели друг на друга. Лицо у Игоря было серьезное, взгляд несфокусирован — он смотрел Шибаеву в переносицу, что придавало ему вид сумасшедшего мученика — терновый венок и кровь добавляли колорита. Художник не то бредил, все еще пребывая под влиянием алкоголя, не то фантазировал, обладая богатым воображением.
— Понятно, — молвил Шибаев наконец. — Покажешь колодец?
— Колодец? — удивился художник.
— Ладно! — Шибаев поднялся. — Иди, умойся, а я сделаю кофе.
Потом, когда они сидели на кухне за столом, очищенным Шибаевым от грязной посуды — он, недолго думая, свалил ее в раковину, — и пили очень крепкий кофе (Александру удалось найти в раскопках банку неожиданно хорошего кофе, и он подумал, что это, скорее всего, подарок Киры), Игорь вдруг разговорился. Возможно, на него подействовало умывание холодной водой. Венок, как ни странно, он не снял, из-под шипа на лбу по-прежнему сочилась кровь.