Робеспьер. В поисках истины

— Ничего не могу тебе сказать вперёд, всё зависит от вдохновения и от обстоятельств. А что я как тем, так и другим умею пользоваться, в этом тебе может служить порукой авантюра с твоим братом... Кстати, давно что-то о нём нет известий, не пора ли извлечь его из заточения? По моим расчётам, он уже давно должен быть готов.

— Нет, ещё опасно. Минутами к нему возвращается сознание; он узнает своих сторожей, расспрашивает их и рассуждает, как человек в своём уме.

— И меня проклинает, конечно? — спросила она.

Но ответа на вопрос её не последовало, и она не настаивала. Они расстались молча.

XXIV

В эту ночь не один принц Леонард, но также и супруга его до рассвета не смыкала глаз. За утренним кофе принцесса Тереза жаловалась на удушье, тяжесть в желудке и галлюцинации. Всё ей казалось, что кто-то прохаживается взад и вперёд по замку.

Среди ночи, когда она поднялась с постели, чтоб завесить потемнее окна (противная луна раздражала её своим холодным, неприятным блеском), она увидела человека, пробиравшегося из замка к каменной ограде. Тут призрак, в котором она узнала своего супруга, исчез, чтоб минуты через три снова промелькнуть за рвом и скрыться за деревьями парка. А в пятом часу утра ей ясно послышался лай сторожевого пса, тотчас же смолкнувшего при скрипе маленькой двери, что вела в башню. Узнал, значит, хозяина в ночном пришельце.

Всё это так её взволновало и взбесило, что её в дрожь ударило, и она уже не могла больше заснуть.

— Зубы стучали у меня, как в лихорадке, а голова горела, как в огне, а когда закрывала глаза, страшные призраки являлись.

— И ваша светлость меня не позвали! — сокрушённым тоном вскричала Марта, одна из фрейлин, выслушав с испуганной физиономией жалобы своей госпожи.

— Перестань глупости говорить, точно ты не знаешь, что тебя невозможно добудиться! — брезгливо возразила принцесса. — Глухота твоя с каждым днём усиливается. Каждый раз, когда я с тобой говорю, у меня болит грудь.

— Так вы бы сестру мою разбудили, — скрывая досаду и обиду под любезной улыбкой, заметила Марта.

— Ещё лучше! Чтоб она, как недавно, тыкалась спросонья о мебель, точно летучая мышь, попавшая в освещённую залу, и перебила бы у меня все вещи на ночном столе. Нет уж, спасибо за такие услуги, я лучше как-нибудь одна обойдусь. И как подумаешь, — вновь заговорила принцесса после продолжительного молчания, не обращая внимания на смущение оскорблённых фрейлин, — как подумаешь, что жена каждого сколько-нибудь зажиточного бюргера в моём герцогстве имеет заботливого мужа и пользуется услугами внимательной и ловкой прислуги, а я, принцесса, призванная над ними владычествовать, должна проводить жизнь в одиночестве, болезнях и скуке, есть с чего с ума сойти от досады!

Последние слова она с умыслом произнесла громче, чтоб они достигли ушей принца Леонарда, шаги которого гулко раздавались по широкому пустому коридору, что вёл из его апартаментов на половину принцессы.

Как всегда, когда он был в замке, принц приходил здороваться с супругой в то время, когда она кушала свой утренний кофе.

Так поступил он и в этот день, и, невзирая на бессонную и полную самых разнообразных ощущений ночь, вид у него был бодрый, а глаза сверкали ярче и веселее обыкновенного.

— Сейчас видел в саду нашего Макса, — объявил он, целуя руку жены и отвечая ласковым кивком на церемонные книксены её фрейлин. — Он становится молодцом, сыпь на лбу как будто проходит и за ушком стало подсыхать...

Его с раздражением прервали на полуслове.

— Вздор! Около носика у него опять опухоль, желваки у горла, как камень, твёрдые, а ножки так тонки и так слабы, как у трёхмесячного ребёнка, — объявила принцесса, сердито сдвигая брови и отворачвиаясь от мужа.

— Неужели? Мне кажется, что ты преувеличиваешь, моё сердце! Право же, наш Макс уж не так плох, как ты себе представляешь. Есть дети гораздо слабее и болезненнее его. Да вот у тайного советника Рейнике, например, девочка совсем не может ходить, её возят в тележке, а у лесничего третий мальчик кретин.

Но попытка утешить супругу принцу не удалась.

С удвоенной злобой накинулась она на него с упрёками:

— Молчи, пожалуйста! Ты только и умеешь, что глупости говорить. Что мне за дело до чужих уродов и кретинов! Я хочу, чтоб мой ребёнок был здоров, силён и красив, а остальные хоть поколей все от золотухи, мне всё равно! Сразу видно, что ты дома не живёшь и о семье своей не заботишься, — чужие тебе дороже своих. Вот я так о чужих никогда не вспоминаю, мне бы только, чтоб в моей семье всё было благополучно, а ты... Тебя каждый паршивый щенок на улице интересует гораздо больше жены и ребёнка...

— Перестань, Тереза, ты сегодня, верно, плохо спала ночь и потому не в духе...

Но каждое его слово подливало масла в огонь.

— А кто виноват, что я не спала ночь и больна? — вскричала она запальчиво.

И, выслав из комнаты повелительным жестом своих фрейлин, она продолжала, пронизывая злобным, подозрительным взглядом смущённого супруга:

— Уж не воображаешь ли ты скрыть от меня твои шашни? Точно я не догадываюсь, что ты опять стал навещать по ночам какую-нибудь шлюху вроде Мальхен! Берегись, Леонард, ведь мне стоит только сказать слово деду, и твою новую пассию выгонят из наших владений или засадят в смирительный дом для распутных девок, как ту, с которой ты путался три года тому назад, помнишь? — шипела она, колотя согнутым костлявым пальцем по столу.

У слушателя её отлегло от сердца. При её первых словах он похолодел от страха, ожидая услышать имя Клавдии, но чем дальше, тем больше убеждался он, что ей ничего ещё неизвестно про его отношения с графом Паланецким и его супругой. Она воображает, что и теперь, как и раньше, он увлекается ничтожной мещаночкой вроде бедной Мальхен, в которой, кроме невинных голубеньких глазок, розовых щёчек да непроходимой глупости, ничего нет.

О как далеко ушёл он в деле волокитства с тех пор, как такие беленькие уточки заставляли биться его сердце! Стоило ему только прожить с полгода в Париже, чтобы понять, чего надо искать в женщине для счастья.

Но того идеала, к которому ближе всех подходила его теперешняя любовь, даже и парижанкам никогда не достичь.

В Клавдии он нашёл то, чего до сих пор ни в одной женщине не встретил. Невзирая на жизнь, полную самых странных и изумительных приключений, невзирая на то, что её подготавливали к самому тонкому разврату, она осталась чиста и невинна, как голубка. И чистота эта, просвечивающая сквозь условную грацию, приобретённую светской дрессировкой, в каждом её движении, в каждом слове и мысли, подействовала на него особенно обаятельно сегодня ночью, когда он с нею остался вдвоём на террасе, выходившей в старый, заросший сад, и когда, мало-помалу поддаваясь счастью быть наедине с любимым человеком, она забыла всё, чему её учили, перестала сдерживать порывы чувств, обдумывать каждое слово и сделалась самой собой, какой она была дома с сёстрами, с нянькой и с отцом, — милым, откровенным ребёнком, ласковым, жалким и беспомощным. Совсем не то нашёл он в ней, чего ожидал; ни единого слова любви не было произнесено между ними в эту достопамятную ночь, ни единым поцелуем не обменялись они, а между тем он ушёл от неё очарованнее прежнего.

Да, никогда ещё не встречал он такого существа, как Клавдия, да и не встретит, вероятно, никогда. Как чудно то, что она ему рассказала про свою родину, про семью и про обстановку, среди которой она родилась и росла до четырнадцати лет! Ему теперь противно вспомнить про то, с какими грязными помыслами шёл он за нею по пустым, освещённым луной комнатам к террасе, утопавшей в душистых цветах и со всех сторон окружённой густым, старым садом с заросшими диким кустарником аллеями и дорожками.

Для новых обитателей успели только посадить цветы перед домом и выполоть небольшое пространство у террасы, всё остальное, по желанию графини, было оставлено в том же виде, в котором находилось до её приезда сюда.