Роковые иллюзии

Два месяца спустя Кривицкий решился бежать, узнав о ликвидации своего друга Рейсса. Покинув резидентуру в Гааге, он прибыл с женой и сыном в Париж и попросил защиты и убежища у французской полиции. Он тоже почти наверняка был бы уничтожен одной из «летучих групп» Ежова, не будь французское правительство обеспокоено скандальным похищением генерала Миллера. Средь бела дня 23 сентября 1937 г. Миллер, преемник Кутепова на посту руководителя белогвардейской организации РОВС, был схвачен группой захвата на перекрестке парижских улиц. Французское правительство приказало организовать самый тщательный розыск Миллера. Но генерала так и не нашли — ни живым, ни мертвым [634] . Впоследстии Орлов доверительно рассказывал Феоктистову, что он принимал участие в похищении Миллера, хотя и поссорился с Ежовым, так как, по его словам, не одобрял всю операцию в целом. В одном письме среди корреспонденции испанской резидентуры НКВД напоминает Шпигельглассу, что они в свое время нанимали самолет, «в котором вывозили „Фермера"». «Фермер» был псевдонимом генерала Скоблина, одного из видных деятелей РОВС. Он был главным действующим лицом (по словам Орлова) в операции И НО по [похищению Миллера, имевшей целью поставить его во [главе всей этой организации [635] .

634

В ходе собеседования по делу Миллера 15–16 апреля 1965 г. Орлов рассказал ЦРУ, что узнал подробности «из разговоров с участниками». Он сказал, что операция была осуществлена «под личным руководством резидента Ки слова и Шпигельгласса, заместителя начальника ИНО НКВД, который был направлен в Париж для этой цели. Участвовали также Белецкий и шофер посольства». Весь план держался на давно внедренном агенте НКВД — генерале Скоблине, который был ключевой фигурой в операции. Планом предусматривалось, что именно он сменит Миллера после его похищения на посту руководителя организации бывших царских офицеров. Однако, по словам Орлова, «никто не мог предвидеть, что Миллер подстрахует себя, оставив письмо у третьих лиц, не известных Скобли ну». Само похищение было осуществлено без затруднений, сказал Орлов, объяснив, что Белецкий «применил большую дозу наркотика, который использовался в Москве для обезболивания родов». Миллера усыпили, положили в ящик и на большой скорости перевезли из Парижа в Шербур, где ящик, запечатанный дипломатической печатью, погрузили на борт советского судна. Все похитители, кроме шофера, на борту того же судна возвратились в Москву. После допроса Миллера ликвидировали.

Когда Скоблин узнал о письме Миллера, которое его разоблачало, он бежал из своей квартиры через черный ход, оставив деньги, бумажник и записи жене, известной исполнительнице народных песен. Всю ночь он шел пешком и лишь на следующее утро связался с одним офицером бывшей царской армии, который дал ему 200 франков. Затем он связался с человеком из советского посольства, имя которого ему дал Шпигельгласс для контакта в чрезвычайном случае. Вопреки четкому указанию Сталина не привлекать дипломатический персонал, человек Ежова, по словам Орлова, неблагоразумно послал за Скоблиным посольскую машину и приютил его на улице Гренель, пока его не вывезли тайно в Москву. Ежов, по словам Орлова, присвоил себе весь успех операции, утаив от «Большого Хозяина» участие в ней посольства, сказав: «Если бы Сталин узнал об этом, это стояло бы мне головы».

В отчете ЦРУ отмечается, что, по утверждению Орлова, им были приняты меры, чтобы сообщить Сталину о неподчинении Ежова в письме, которое было написано им после побега в Канаду. Заявлешя Орлова становились постепенно все более и более эмоциональными, особенно когда речь шла о Ежове, которого он называл «кровавым убийцей», отмечается в протоколе беседы с ЦРУ. «В заключение он сказал, что он, наконец, посчитался с ним за убийство его кузена [Канцельсона] и что Ежов заслуживает своей участи». Орлов, генерал Миллер, досье ДСТ.

635

Как показывают документы НКВД, роль Орлова была не такой, как он ее описывал ЦРУ. Насколько удалось установить, существуют три отдельных документа, которые непосредственно связывают Орлова с делом генерала Миллера. Во-первых, во время второй встречи с Феоктистовым в 1971 году Орлов сказал ему, что одной из причин, по которой его невзлюбил Ежов, был его отказ одобрить план операции похищения. Во-вторых, в своем письме Ежову от августа 1938 года он заявляет, что в его руках находится кольцо «Фермера» (псевдоним генерала Скоблина). Дело Орлова № 103509, т. 1, с. 13–25, 205–221. В-третьих, 10 мая 1938 г. Орлов написал Шпигельглассу из Барселоны о возможности приобрести самолет: «За 15 ООО долл. мы могли бы купить самолет типа того, на котором мы с вами вывозили „Фермера"». «Переписка с испанской резидентурой», дело № 19897, т. 3, с. 121, АСВРР.

Операция провалилась, и Скоблин бежал только благодаря Орлову, хотя об этом факте тот не сообщил ЦРУ двадцать семь лет спустя, когда объяснял, каким; образом жена генерала осталась в Париже и была арестована французской полицией. Французское правительство предупредило Москву, что порвет дипломатические отношения с СССР, если советские агенты совершат еще одно убийство на французской земле. В то время, когда Гитлер предъявлял все более грозные требования на европейскую территорию, Сталину не хотелось портить отношения с Францией. Реальная политика, возможно, оказалась спасителем Кривицкого. Во время пребывания во Франции, по его словам, было совершено два покушения на его жизнь, что, однако, не подтверждается материалами дела в НКВД, но ему удалось благополучно добраться до Америки. Три года спустя, в 1941 году, Кривицкий совершил самоубийство при загадочных обстоятельствах в вашингтонском отеле. Многие, включая Орлова, считали его смерть доказательством того, что в конце концов ему не удалось укрыться от сталинской мести [636] . Но это также не подтверждается документами разведки. Согласно им, НКВД сняло наблюдение за Кривицким в 1939 году. Оно узнало о его самоубийстве из сообщений телеграфных агентств. Вернее было бы предположить, что Кривицкий, предав несколько известных ему агентов, покончил с собой в состоянии психической неуравновешенности.

636

Зборовский позднее признался ФБР, что передал в Москву адрес Кривицкого. Как следует из дела Кривицкого, его действительно держали под наблюдением агенты НКВД, но только до 11 февраля 1939 г. Как видно из документов, первые сведения о смерти этого перебежчика были получены через американские средства массовой информации, и это дает основание полагать, хотя и не доказывает неопровержимо, что НКВД не имел прямого отношения к его самоубийству.

«Летучие группы», которые базировались в Европе и Мексике, оставили после себя в 1937 году по обе стороны Атлантики вереницу нераскрытых покушений на лиц, которые, по всей видимости, стали жертвами ежовского расстрельного списка. Коновалец, один из лидеров украинского националистического подполья, был смертельно ранен взрывом бомбы перед кафе в Роттердаме, куда его пригласил на встречу сотрудник НКВД Судоплатов. Еще одной вероятной жертвой НКВД была Джульетта Стюарт Пойнц, бывшая активистка американской компартии, бесследно исчезнувшая в Нью-Йорке в июне 1937 года. Наверняка стал жертвой ликвидации бывший резидент ОГПУ в Турции Георгий Агабеков, который бежал к англичанам в Константинополе в 1931 году, а в июле 1937 года исчез по пути из Парижа на Пиренейский полуостров. Рудольф Клемент, бывший секретарь Четвертого интернационала Троцкого, исчез 12 июля 1938 г. [637] Вскоре после этого парижская полиция нашла, то, что, по их мнению, было его обезглавленным трупом, плывущим по течению Сены.

637

Dziak. «Chekisty», p. 81; Orlov. «Stalin's Crimes», pp. 227–228; Orlov. «Legacy», p. 76.

Первый намек на то, что роковая «чистка», которой руководили из Москвы, возможно, будет нацелена на него, Орлов получил в Испании еще в августе 1937 года в виде телеграммы от Слуцкого. В ней его предупреждали, что германская и франкистская разведслужбы, возможно, планируют его похищение, чтобы вырвать у него информацию о советской помощи республиканцам. Начальник Иностранного отдела сообщал, что Центр вышлет группу личных охранников для Орлова в составе двенадцати человек для обеспечения его безопасности. «Мне сразу же подумалось, что эти телохранители, возможно, получили приказ ликвидировать меня», — вспоминал Орлов. Он рассказывал, что телеграфировал в ответ Слуцкому: «Я не нуждаюсь в телохранителях, потому что мой штаб двадцать четыре часа в сутки охраняет испанская гражданская охрана и что вооруженные агенты испанской тайной полиции сопровождают меня во всех моих поездках» [638] .

638

Orlov. «Stalin's Crimes», p. xL

Отклонив предложение Центра, Орлов в качестве меры предосторожности отправил своего помощника Эйтингона в немецкую Интернациональную бригаду для отбора десятка самых надежных немецких коммунистов для своей личной охраны. «Эти люди стали моими постоянными компаньонами», — писал Орлов, отмечая, что они «следовали за мной повсюду, вооруженные автоматами и связками ручных гранат у пояса» [639] .

Орлов, подозревавший, что его фамилия продвигается к началу ежовского списка кандидатов на ликвидацию, еще более укрепился в этом подозрении в октябре 1937 года, когда его неожиданно посетил Михаил Шпигельгласс, заместитель начальника Иностранного отдела НКВД. Орлов утверждал, что он прибыл из Парижа, куда был направлен Ежовым, чтобы лично руководить охотой на Рейсса. Документы НКВД показывают, что Орлов скрывал истинные обстоятельства, поскольку Шпигельгласс был направлен в Испанию [640] Слуцким, чтобы организовать побег Скоблина из Франции на самолете.

639

Orlov. «Legacy», p. 25.

640

Дело Шпигельгласса № 21746, т. 1, с. 199, АСВРР.

Беспокойство Орлова за собственную безопасность возросло, когда он, по его словам, обнаружил, что Шпи-гельгласс встречался в Мадриде с агентом НКВД по фамилии Болодин, который, как его предупреждали, был направлен Ежовым для руководства «летучей группой» в Испании. Эта новость вызвала у него опасения в том, что, возможно, планируется похищение его жены и дочери в качестве заложников, чтобы гарантировать его возвращение в Москву, когда придет время для его отзыва [641] .

641

Orlov. «Stalin's Crimes», p. xii.

«Когда в двенадцать часов ночи эта мысль пришла мне в голову, я поехал на виллу и разбудил их, — писал Орлов. — Я отвез их во Францию, нанял для них виллу и оставил с одним агентом из испанской секретной полиции, который знал Францию, потому что в прежние времена работал водителем такси в Париже». В своих показаниях американцам Орлов утверждал, что в 1937 году он сам подумывал о том, чтобы бежать, однако, взвесив все варианты, решил, что время еще не настало. «Я ждал, оттягивая свой разрыв с Москвой, потому что чувствовал, что тем самым продлеваю жизнь своей матери и теще, — объяснял Орлов. — В глубине души все еще теплился слабый огонек надежды на то, что что-нибудь помешает этому, что что-нибудь произойдет в Москве и положит конец этому кошмару, этой нескончаемой цепи расправ» [642] .

642

Orlov. «Legacy», p. 26.

Кошмар не кончился и в 1938 году. Он стал более кровавым. Как только Ежов завершил ликвидацию большинства офицеров НКВД, принадлежавших к старой гвардии, он перестал нуждаться в символической фигуре Слуцкого. 17 февраля 1938 г. начальника Иностранного отдела вызвали в кабинет Фриновского, недавно повышенного в должности и ставшего одним из заместителей главы НКВД, куда полчаса спустя был вызван Шпигельгласс. Войдя в кабинет, он обнаружил своего начальника неуклюже лежащим поперек кресла, а рядом стоял пустой чайный стакан. Фриновский доверительно объяснил, что врач уже установил, что Слуцкий умер от сердечного приступа. Несколько офицеров НКВД, которым приходилось сталкиваться с симптомами отравления цианистым калием, обратили внимание на предательские синие пятна на лице покойного начальника Иностранного отдела, когда его открытый гроб стоял на постаменте в офицерском клубе НКВД. В связи Со смертью Слуцкого, известие о которой Орлов получил не по телеграфу, а по диппочте, его подозрения усилились. Весь этот период времени он продолжал посылать сообщения мертвецу [643] .

643

Orlov. «Stalin's Crimes», p. 232.

Ежов, как знал об этом Орлов, не был хорошо расположен к нему. Возвышение Шпигельгласса, занявшего место Слуцкого в Иностранном отделе, также увеличивало его уязвимость. Тем не менее, как показывают документы того времени, Орлов, по-видимому, всячески старался вызвать раздражение нового руководства с Лубянки. Он дал в руки своих недругов в Москве долгожданный повод для того, чтобы предпринять против него действия весной 1938 года, когда от него был получен целый ряд неосторожных сообщений. В одном он особенно критически отзывался о СИМ, испанской республиканской тайной полиции, созданию которой по образу и подобию НКВД Орлов способствовал. Тот факт, что он рискнул критиковать организацию, террористическую деятельность которой сам направлял против троцкистов в Испании, был плохо воспринят Ежовым. Но будучи бескомпромиссным, пусть даже и жестоким профессионалом, Орлов, по-видимому, счел своим долгом указать, что СИМ выходит из повиновения. Сыграв ведущую роль в операциях против ПОУМ, испанская тайная полиция стала выходить из-под контроля, когда ее старшие офицеры начали свою собственную смертоносную вендетту, которая привела к пролитию крови членов компартии, лояльно относившихся к Москве.

«В Испании существует произвол, не имеющий прецедента в Европе (исключая фашистские страны)», — писал Орлов Центру, поясняя при этом, что «любой агент Особого отдела имеет право арестовать любого без специального разрешения, даже целый штаб». Он жаловался, что «вместо подлинной борьбы со шпионами и фашистами создаются „липовые дела"». В частности, он отмечал, что заместитель начальника СИМ даже ввел в обиход электрический стул, «на котором арестованные подвергаются пыткам» [644] .

644

Доклад Орлова Иностранному отделу НКВД от июля 1938 года. Дело Орлова № 32476, т. 1, с. 112, АСВРР.

Сообщение Орлова о том, что власть террора в Испании, которую он помогал создать, принимает тревожное направление, пришлось не по нраву Лубянке, где приспешники Ежова проводили допросы методами, почти не отличавшимися от тех крайностей, которые в тюрьмах СИМ. Ежов поджидал удобного случая, чтобы расплатиться с Орловым, поскольку затаил на него злобу из-за невыполнения им операции по выводу высокопоставленного коминтерновского деятеля, в которой Сталин был лично заинтересован. Пресловутая мстительность «Карлика» (так за глаза называли Ежова) разгорелась еще больше, когда Орлов вступился за командира Красной Армии, уроженца Польши, которому предстояло предстать перед судом по обвинению в якобы троцкистских симпатиях.