Роковые иллюзии

Артур Кристианович Артузов (ОГПУ, НКВД) 1930—1936

Абрам Абрамович Слуцкий (НКВД) 1936—1938

Владимир Григорьевич Деканозов (НКВД) 1938—1939

Павел Михайлович Фитин (НКВД, НКГБ) 1939—1940

КИ — Комитет информации

Под председательством Вячеслава Молотова, советского министра иностранных дел, этот комитет курировал деятельность в области внешней разведки, которую осуществляли как военный аппарат, так и аппарат государственной безопасности, его заместителями были:

Петр Васильевич Федотов (МГБ) 1946–1949

Сергей Романович Савченко (МГБ, МВД) 1949–1953

Василий Степанович Рясной (МВД) 1953

Начальники 1-го Главного управления (разведки) МВД, КГБ

Александр Коротков (МВД) 1953

Александр Семенович Панюшкин (МВД, КГБ) 1953—1955

Александр Михайлович Сахаровский (КГБ) 1955—1971

Федор Константинович Мортин (КГБ) 1971 —1974

Владимир Александрович Крючков 1974—1988

Леонид Владимирович Шебаршин (КГБ) 1988—1991

ПОСЛЕСЛОВИЕ

Доступ к архивным материалам КГБ, хотя он неизбежно оказался контролируемым и выборочным, позволяет теперь по-новому взглянуть на историю разведки, пользуясь разнообразными советскими первоисточниками. Впервые стало возможным через узкую щелку взглянуть на то, что происходило на самом деле в лагере противника в ходе тайной войны, которая велась беспрерывно на протяжении самых бурных десятилетий XX века. Поэтому теперь нам нет нужды гадать, что происходило в высших сферах на Лубянке, опираясь на реконструкции, выполненные по неполным воспоминаниям перебежчиков из КГБ, которые, возможно, очень стремились показаться всезнающими, чтобы заслужить благодарность западных хозяев.

Наша книга основана на дословных цитатах из материалов, которые имеются в настоящее время и существование которых раньше можно было лишь предполагать, исходя из отрывочных сведений — искаженного отражения событий в зеркале «официальной» советской истории. Что касается достоверности цитируемой документации, то сведения из некоторых архивных дел КГБ теперь удается проверить, сопоставляя их с информацией из рассекреченных документов британского правительства. К примеру, можно было проверить сообщения, которые Дональд Маклейн переснимал для Москвы, по материалам Министерства иностранных дел, хранящимся в Управлении государственной документации.

Разумеется, скептики опять будут утверждать, что любые добровольно предоставленные советские документы не содержат правдивой информации. Теперь можно доказать, что неразумно настаивать на таком мнении при наличии материалов, подтверждающих достоверность некоторых документов КГБ, например сообщений Маклейна о постановлениях британского кабинета, принятых в 1936 году, или переданного в 1941 году сообщения Мортона о Гессе, которому соответствует аналогичное сообщение из архива армейской разведки США. И все же в оценке событий, имеющих отношение к разведке, не может быть абсолюта — особенно если учесть, что британцы заявляют, что их документы должны остаться закрытыми навечно. В последнее десятилетие рассекречено большинство американских документов военного времени, а теперь появился и контролируемый доступ к архивам КГБ; все это приоткрывает двери перед историками и позволяет им составить более точное и целостное представление об истории разведки в XX веке.

Возможность «сказать, как было» стала одним из главных преимуществ идеи книги об Орлове, поскольку период его активной деятельности и его знания о советских операциях и агентах охватывали весь период, начиная с создания ЧК при Дзержинском и кончая первыми залпами второй мировой войны. Вот почему мы с Олегом решили, что можно лучше всего отдать дань истории, раздвинув жесткие рамки рассказа об Орлове и включив в книгу разделы, основанные на новых документальных материалах из советских архивов. Они касаются таких крупных операций, как формирование берлинской сети «Красной капеллы» (ранее считалось, что ею руководила разведка Красной Армии) и первые успехи, достигнутые в оперативной работе «тремя мушкетерами» из Кембриджа (за их вербовкой и первыми операциями Орлов наблюдал лично).

Историки, как правило, настаивают на неограниченном доступе к документальным архивам и на возможности беспрепятственно «просеивать» все их содержимое. Однако посторонним никогда не удастся получить свободный доступ к архивам СВР, равно как и к архивам ЦРУ, поскольку они считаются важным дополнением к оперативной базе данных. И все же, в то время как мне пришлось воспользоваться своими связями в разведывательных кругах США и сослаться на Закон о свободе информации, чтобы получить американские документы об Орлове, Олег как офицер разведки, находящийся на действительной службе, имел и возможность, и право знакомиться со всеми делами в архивах КГБ, которые нужны были ему для исследований. Поэтому, хотя мне разрешали просматривать не все документы из тех, которые изучал он, мы с самого начала договорились, что наша книга не будет рассказом «со слов», поскольку по крайней мере один из соавторов действительно видел все материалы.

В ходе работы возникало много вопросов, особенно когда при сравнении советских материале» с отчетами об опросах Орлова в Америке и с показаниями, которые он дал американцам, обнаруживались пробелы или противоречивые сведения. Для меня этот процесс представлял собой дистанционное исследование архива КГБ, наподобие исследования Луны с Земли путем обмена радиосигналами с луноходом. Курьезность ситуации состояла в том, что Хьюстонскому космическому центру уже двадцать лет назад было легче связаться с лунным роботом, чем мне — в 1992 году — почти ежедневно дозваниваться до Москвы. До появления телефакса и авиационной экспресс-почты написать такую книгу было бы невозможно, и не только по политическим причинам. За полтора года, которые ушли на написание этой книги, мы затратили сотни часов на телефонные переговоры и переслали в Соединенные Штаты и Россию многие килограммы бумаги. Наша совместная работа протекала на удивление гладко благодаря терпеливой работе Олега с архивистами, которые проявили горячее стремление помочь делу. Когда понадобились материалы об Орлове из архивов ФБР и ЦРУ, мне удалось получить только половину хранящихся там дел: остальные по-прежнему не выдают, хотя я неоднократно посылал запросы через FOIA. Однако в двух случаях научное везение помогло мне в общих чертах воссоздать содержимое недоступных дел из ФБР и ЦРУ.

Первая удача пришла, когда я обнаружил полное оглавление основного досье Орлова, которое прошло цензуру в варианте ФБР и полная копия которого находилась в Хранилище материалов армейской разведки в Форт-Миде. Второй раз мне повезло, когда в отчетах о беседах и в корреспонденции, которую вело управление с французской службой контрразведки (ДСТ) в 1965 году, обнаружилось много документов, которые проливали свет на содержимое дела Орлова в ЦРУ (оно так и не было рассекречено). Эти материалы предоставил мне надежный человек, который по понятным причинам хочет остаться неназванным. Ветераны управления, изучив материалы этих бесед" сотрудников ЦРУ с Орловым, подтвердили их подлинность. Во франко-американских материалах купюр не было; в других «официально» рассекреченных делах Орлова вырезались и вымарывались в основном те разделы, которые содержали информацию, полученную из секретных источников и секретными разведывательными методами. В бывших советских материалах купюр «по оперативным соображениям» сделано, по-видимому, значительно меньше, как можно видеть из примеров, приведенных в этой книге.

Всякий раз, когда мы встречались с такими купюрами или когда «по оперативным соображениям» не было возможности назвать источники или осветить те или иные события, мы оговаривали это в нашем совместно написанном тексте. Олег заверил меня, что купюры сделаны по необходимости — по тем же причинам, по которым то же делалось и с американскими материалами, — а не являются преднамеренными провокациями. Однако в случае с документами ФБР нередко можно было выяснить содержание вымаранных разделов, опираясь на внутреннюю логику и содержание соседних абзацев. Воспоминания ветеранов и параллельная информация из сообщений других агентств, которые были подвергнуты менее строгой цензуре, позволяют уверенно заполнить некоторые другие пробелы. Но при всей рациональности такой работы некоторые ключи, как и при решении какого-нибудь интригующего кроссворда, неизбежно приводят к логичным, но совершенно ложным выводам. В случае с архивами КГБ, напротив, мой соавтор знает, что именно его просили опустить. Поэтому, хотя Олег постоянно заботился о том, чтобы не выдать никаких секретных подробностей, он смог удержать своего соавтора от опрометчивых умозрительных выводов.

Поскольку определять, что имеет историческое значение, — дело историка, а не цензора, в этом разделе — его я писал один и поэтому чувствовал себя здесь более свободно — я позволю себе высказать ряд замечаний, которые возникли у меня при первом знакомстве с историческими материалами советской разведки. Прежде всего я должен подчеркнуть, что любые выводы, которые я делаю здесь, это мое личное мнение, на которое не влиял даже косвенно авторитет моего российского соавтора.

Ни я, ни те представители американских разведывательных кругов, с которыми я консультировался, в целом не сомневались в объективности, проявленной КГБ при рассекречивании материалов разведки. Не возникает впечатления, будто она предоставила лишь те материалы, которые характеризуют деятельность Орлова положительно. Лакмусовой бумажкой стало предоставление направленных Орловым в Москву донесений о проводившихся под его руководством операциях по ликвидации испанской троцкистской оппозиции. Столкнувшись с документальными свидетельствами того, что руки Орлова в- крови, КГБ все же согласился на обнародование документации, которая должна была наконец разрешить полувековой спор об обстоятельствах смерти Нина. Поскольку Орлов постоянно отрицал утверждения об убийстве как троцкистскую фальшивку и не раз показывал под присягой, что не участвовал в таких операциях по ликвидации, КГБ мог бы сохранить эту информацию в секрете. Но он не сделал этого, хотя такие сведения марали характер Орлова несмываемым пятном; так мир узнал еще об одном постыдном эпизоде сталинской эпохи.