Ромашка с шипами
Шрифт:
— А где она живет? В нашем городке?
Он молчит. А потом отвечает еще более глухо:
— Она умерла.
— Ох! — вырывается у меня.
Горло сдавливает спазм, на глаза наворачивается слезы.
Это так ужасно! Потерять маму.
Я не знаю, что сказать. Я чувствую острую жалость. И глубокую печаль. И, почему-то вину…
— Извини, — выдавливаю я. — Я не знала.
— Тебе не за что извиняться. Это было много лет назад.
— Но тебе же все еще больно…
— Конечно. Но это привычная боль. Не переживай за меня.
Я опускаю глаза и смотрю на шерстяные носки. Почему он дал их мне? Это же память о маме. Он берег их столько лет…
Мне хочется вскочить и погладить печального Артура по голове. Пожалеть его, успокоить… Он сейчас, действительно, очень печальный. Никогда его таким не видела.
Возможно, ему это не понравится. Точно не понравится. Я его знаю. Наорет на меня…
Но я все равно это сделаю.
Глава 34
Ева
— Прекрати, — произносит он все тем же глухим голосом.
— Но я же просто…
— Перестань!
Он выше меня на целую голову, поэтому мне пришлось встать на цыпочки, чтобы погладить его по голове.
Я это сделала. Почувствовала стриженый ежик его жестких волос. Нечаянно прижалась к нему грудью — а как иначе дотянуться до макушки?
Оказалась с ним лицом к лицу. Увидела, как удивленно распахнулись его глаза. А потом потемнели. Предвещая грозу.
Артур берет меня за плечи и отстраняет от себя.
— Ну почему ты такой колючий? — бурчу я.
— У меня всегда были жесткие волосы.
— Я не про волосы.
— Чего ты хочешь? Чтобы я рыдал у тебя на груди?
— Да ничего я не хочу… Просто…
— Пей чай. Он остывает.
Он не рычит, произносит это спокойно. Почти мягко.
Я сажусь и берусь за кружку.
— А ты?
— Я разогрею котлеты.
— Сам лепил?
— Почти. Купил в кулинарии. У тебя-то в холодильнике пусто.
— Откуда ты знаешь?
— Заглянул, пока ты была в душе.
Артур хлопочет вокруг меня, как наседка. А я не могу перестать думать о его маме. Я знала, что у него умер отец. Помнила это с детства. Что был у папы любимый ученик, и в его семье случилась такая беда.
Я тогда и представить себе не могла, что судьба вот так вот сведет меня с этим самым учеником…
У меня в голове эти два человека никак не соединяются!
— Моя мама делает офигенные котлеты, — внезапно выдаю я.
И тут же замолкаю. Смотрю на Артура испуганно. Сама не знаю, почему я стала говорить о маме. Наверное, это неуместно…
— Моя тоже, — спокойно, даже с улыбкой, отзывается он. — Когда я рос, то был таким прожорливым, что мог заточить в одно лицо целый противень котлет.
— Ты был толстым? — поражаюсь я.
— Наоборот. Худым, как глист. И очень высоким. За одно лето, в восьмом классе, вымахал сантиметров на тридцать.
— А у тебя есть фотки? Я бы посмотрела на тебя худого
и длинного.— Не-а. Я их уничтожил.
— Зачем?!
— Теперь сам жалею. Это был порыв. Прощание с прежней жизнью.
— Круто… Наверное.
— Ничего крутого. Тупые юношеские понты.
— А помнишь, как ты приходил к нам, когда мне было лет десять? — спрашиваю я.
— Помню, — отзывается Артур.
Артур
Да, я помню. Как ни странно. Помню ту девчонку с тоненькими косичками, длинными худыми ногами, как у кузнечика, и задиристым взглядом.
Она уже тогда была дерзкой козой.
Как же непредсказуема судьба! И как она любит над нами посмеяться…
— Ты мне тогда не понравился, — заявляет Ева.
— Ты мне тоже.
— Еще бы! Я же тебя обстреляла шариками от дартса. А хотела стрелами… Тебе еще повезло. Скажи спасибо.
— Спасибо.
Ева вскакивает, лезет в холодильник. Изучает его содержимое.
Я тоже поднимаюсь. Сам не знаю, зачем.
— Там ничего не выросло, — говорю я. — У меня еды побольше. Пойдем ко мне.
Ева оборачивается. Смотрит на меня внимательно. Изучающе.
Я тоже ее изучаю. Мои глаза сами собой ныряют в вырез ее халата. Который немного распахнулся, обнажив шелковую кожу. В опасной близости от соблазнительных зефирок.
Блин.
Со мной творится какая-то неведомая фигня. Я не просто хочу ее. У меня что-то вроде острого приступа неконтролируемого желания.
Тело напряглось, почти до судорог. Натянулось, как струна. Во всех конечностях пульсирует адреналин и что-то еще.
Сумасшедшее и безбашенное.
В какой-то момент мои конечности перестают мне подчиняться. Ноги делают резкий шаг к Еве. Руки тянутся к ней. Одна к талии, вторая — к шее.
А губы… губы уже предвкушают восхитительный вкус…
Но в последнюю секунду я беру под контроль взбесившиеся части тела. И не целую Еву. Вместо этого я делаю очень странную вещь — прикасаюсь пальцами к ее носу.
— Холодный, — сообщаю я.
— И что? — недоумевает Ева.
— Ничего. Нос холодный, значит, здорова, — я выкручиваюсь, как могу.
— Я же не собака! — дуется Ева.
— К козам это тоже относится.
— Сам ты козел!
— Нет. Я другого вида.
К сожалению.
— Баран? Осел? — Ева выдвигает догадки. — А, нет. Ты же индюк.
Я молчу. Понимаю, к чему она клонит… К Рите.
— Да, я индюк, — соглашаюсь я. — Я того самого вида. Не твоего.
— Я как-то видела индюка, — произносит Ева. — Жопа веером, сопля под носом… Вылитый ты.
Смешно. Реально, смешно.
Но я не смеюсь.
— Ладно, я пойду.
— Иди. И не думай, что граница теперь открыта, — зло фырчит моя козочка. — Я закрою дверь на ключ.
Очень на это надеюсь! Дверь надо не просто закрыть, ее надо заложить кирпичами. Иначе я за себя не отвечаю.