Росс Полдарк
Шрифт:
– Где Пруди?
– поинтересовался Росс. Скажи ей, что она мне нужна.
– Ее здесь нет, сэр, - ответил Джим Картер.
– Ушла, как только вы уехали. Сказала, что пойдет в Марасанвос повидаться с кузиной.
Росс тихо ругнулся. Пэйнтеры обладали редким даром - отсутствовать именно тогда, когда в них была нужда.
– Оставь Брюнетку. Я сам ей займусь. Джуд в двух милях отсюда, ведет волов, что я купил. Отправляйся и помоги ему. Если поспешишь, встретишь его до того, как он доберется до брода Меллингей.
Мальчишка бросил поводья, снова взглянул на девушку и быстро зашагал в сторону долины.
Росс на мгновение уставился на бродяжку, которую
– Идем, - сказал он.
Девочка последовала за Россом, а за ней и пес, к заднему двору, где между кладовкой и главным амбаром находилась водокачка.
– А теперь, - велел Росс, - если ты собираешься на меня работать, то первым делом тебе следует быть чистой. Ты меня поняла?
– Да... сэр.
– Я не могу позволить кому бы то ни было входить в дом грязным. Никто не будет на меня работать, если он не моется. Так что снимай одежду и встань под струю. Я буду качать воду.
– Да... сэр, - она послушно начала развязывать тесемки на шее рубахи. Справившись с ними, она остановилась и медленно повернула голову к Россу.
– И больше не надевай эти вещи, - произнес он.
– Я подберу тебе что-нибудь чистое.
– Может, я и сама справлюсь с водокачкой?
– И одновременно будешь мыться?
– оборвал ее Росс.
– Чепуха. Поторопись. Я не собираюсь потратить на тебя весь вечер, - он вернулся к ручке водокачки и нажал на нее.
Девочка на мгновение бросила на него вопросительный взгляд, а потом начала выскальзывать из рубахи. Под грязью лица мелькнул розоватый оттенок. Потом она скинула штаны и прыгнула под струю.
Росс энергично качал. Первый душ не смоет всё, но, по крайней мере, станет началом. В этом он останется непреклонным. Девушка обладала истощенным маленьким тельцем, которому женственность лишь начала придавать формы. Помимо следов порки Росс увидел на спине и ребрах синяки - там, где ее колотили мальчишки нынче днем. К счастью, они, как и Демельза, были босыми.
Она никогда раньше так не мылась. Девушка фыркала и глотала воздух, пока вода порциями выливалась ей на голову, обтекая тело, и бежала дальше, впитываясь в землю. Гаррик повизгивал, но отказался сдвинуться с места и получал свою порцию воды.
Через некоторое время, испугавшись, что может ее утопить, Росс остановился, а когда струя иссякла до тоненького ручейка, пошел в кладовку и притащил оттуда первую попавшуюся под руку тряпку.
– Вытрись этим, - сказал он.
– А я принесу тебе какую-нибудь одежду.
Войдя в дом, он задумался, что это может быть. Вещи Пруди, даже если и достаточно чистые, на девчушке будут висеть как на пугале. По размеру больше всего подошли бы вещи Джима Картера, если бы у него имелась какая-нибудь еще одежда, кроме той, что на нем.
Росс направился в собственную спальню и обшарил ящики, проклиная себя за то, что не подумал наперед. Он не мог вечно держать девчонку дрожащей на заднем дворе. Наконец, он подобрал собственную сорочку из голландского полотна, кушак и короткий халат отца.
Когда он вышел, то обнаружил, что Демельза пытается прикрыться той тряпкой, которую он ей дал, а ее волосы по-прежнему лежат мокрыми темными прядями на лице и плечах. Росс не отдал ей вещи, а приказал следовать за ним на кухню, где горел очаг. Ему всё-таки удалось не
впустить в дом Гаррика, он подкинул еще дров и велел девушке встать перед огнем, пока она не обсушится, а потом надеть импровизированное платье, как ей вздумается. Она моргнула со слезами на глазах, а потом отвернулась и кивком показала, что поняла.Росс отправился расседлывать Брюнетку.
Глава седьмая
Демельза Карн провела ночь в большой кровати-алькове, в которой прошли последние месяцы жизни Джошуа Полдарка. Сейчас её больше негде было разместить, а позже ей можно будет устроить спальню между бельевой и комнатой Пэйнтеров, но пока помещение забито хламом.
Демельзе, всю жизнь спавшей в крохотном коттедже на соломе и с мешком вместо одеяла, эта комната и постель казались немыслимой роскошью невообразимого размера. Одна кровать была размером с комнату, где она спала с четырьмя братьями. Когда Пруди с ворчанием и причитаниями показала девочке, где она проведет ночь, та решила, что остальные трое или четверо слуг позже разделят с ней постель, а когда никто не пришел и, похоже, ее оставили в одиночестве, она долго не могла заставить себя лечь.
Она была не из тех детей, кто заглядывает далеко вперед или глубоко задумывается, образ ее жизни этому не способствовал. В полном детей коттедже у нее не было времени просто рассиживаться и размышлять, даже работать и размышлять, да и какой был прок от того, чтобы думать о будущем, а не о настоящем, когда сегодняшний день отнимал всё время и всю энергию, а порой и все слезы? Так что инстинкт велел ей принять этот внезапный поворот судьбы как данность, пока он не закончится - с радостью, но философски, как она воспринимала драку на ярмарке.
Ее пугала лишь эта неожиданная роскошь. Она также не думала, что придется мокнуть под струей из водокачки, но грубость и наплевательское отношение к ее чувствам были для Демельзы вполне в порядке вещей, ее привычным опытом. Если бы после этого ей выдали пару мешков и отправили спать на конюшню, она бы подчинилась и решила, что всё идет как положено. Но такое развитие событий было скорее похоже на байки Старушки Мегги, которые ей, бывало, рассказывала мамаша Сампман. В этом заключалось нечто пугающее, что-то от ночного кошмара, а еще проблеск материнских сказок, где каждый спал на сатиновых простынях и вкушал с золотых блюд. Ее воображение радостно принимало такое в рассказах, но жизненный опыт ни за что не принял бы подобное в реальности. Странное одеяние было началом - оно бесформенно свисало, образуя смешные, пропахшие лавандой складки на ее исхудавшем теле, одежда была приятна, но подозрительна, да и спальня была приятна, но подозрительна.
Когда наконец-то Дмельза нашла в себе мужество испробовать постель, ее охватило странное чувство: она боялась, что большие деревянные дверцы кровати тихо захлопнутся и навсегда погребут ее здесь, она боялась, что человек, что привез ее сюда, несмотря на всю свою любезность и добрые глаза, это само зло, и как только она уляжется спать, он прокрадется в комнату с ножом или с плеткой. Да просто прокрадется в комнату. От этих страхов ее мысли перенеслись к узорам на истертом шелковом балдахине над постелью, к золотой кисточке колокольчика, к ощущениям чистых простыней под пальцами, к чудесным изгибам бронзового канделябра на шатком треногом столике у кровати, откуда свеча отбрасывала единственный огонек, стоящий между Демельзой и тьмой, огонек, который уже угасал и очень скоро совсем потухнет.