Россия и становление сербской государственности, 1812–1856
Шрифт:
Даже с началом военных действий в российских правящих кругах бытовала уверенность в дружественном расположении Австрии. В таком случае от Сербии требовалось немного; во-первых, соблюдения нейтралитета, а во-вторых, сербские власти должны были отклонить возможность «покушения со стороны Порты открыть путь войскам своим через Сербию» [579] . Таким образом, ввиду угрозы новой войны с Турцией Россия вновь оказалась перед выбором: привлекать ли православных христиан Балканского региона к военным действиям или занять прежнюю позицию неодобрения любого несанкционированного освободительного движения «изнутри» Османской империи.
579
АВПРИ. Ф. Гархив V – А2. 1853. Д. 236. Л. 125–130 об. Инструкция Н. Я. Мухину от 11 сентября 1853 г.; Л. 145 об. К. В. Нес сельроде – Александру Карагеоргиевичу. 21 ноября 1853 г.
Совместное участие православных подданных Порты и русской армии в военных действиях против Турции имеет давнюю традицию. Хорошо известны военные выступления сербских и русских соединений в период Первого сербского восстания и русско-турецкой войны 1806–1812 гг. Есть все основания говорить об участии сербских и болгарских добровольцев в русско-турецкой войне 1828–1829 гг., несмотря на негативное отношение
К началу Крымской войны обстановка на Балканах изменилась. Россия утратила свое преобладающее влияние в Османской империи, которое она имела после заключения Ункяр-Искелессийского договора. Изменилась и внешняя политика Сербского княжества, которое теперь все более ориентировалось на западные державы. Произошли глубокие преобразования во внутренней жизни Сербии – у руля власти встали уставобранители, покончившие с авторитарным режимом Милоша Обреновича.
Казалось бы, все эти преобразования во внутри – и внешнеполитической жизни княжества должны были изменить подход царского правительства к вопросу о привлечении сербского населения к начавшимся военным действиям. Однако этого не произошло. Николай I по-прежнему считал возможным легко вызвать восстание православного населения Турции для помощи русской армии. Еще летом 1853 г. император делился своими планами на этот счет в письме к Францу-Иосифу. «Я не могу больше удерживать в мире болгарский, греческий и другие народы, раздраженные и нетерпеливые. Возможно, если не наверное, что они все восстанут…» – писал Николай I [580] . Результатом этого восстания станет разрушение Османской империи «без какого-либо содействия нашего оружия». Для России в таком случае не остается ничего другого, как признать независимость каждого нового государства, которая будет завоевана самостоятельно. Таким образом, российское руководство как бы снимало с себя многолетнее бремя по удерживанию православного населения Турции «в мире и спокойствии», и одно это устранение от постоянного надзора над славянскими провинциями Османской империи должно было бы привести к созданию небольших самостоятельных национальных государств. Все это могло бы совершиться безо всякого участия России, которой нужно было лишь «устраниться».
580
Зайончковский А. М. Восточная война 1853–1856. Т. II. СПб., 1912. Приложения. С. 243. Николай I Францу-Иосифу. 20 июня (2 июля) 1853 г.
Еще более откровенным выглядит письмо К. В. Нессельроде русскому посланнику в Англии Ф. И. Бруннову, также написанное летом 1853 г. Российский канцлер, все долгие годы службы выступавший против любых освободительных движений, делает неожиданное заявление. «Есть факт, – пишет он, – которого не устранят никакие предосторожности, никакие недоверия дипломатии. Этот факт – сочувствие и общность интересов, связующих наше пятидесятимиллионное православное население с двенадцатью и более миллионами, составляющими большинство подданных султана. От нас, вероятно, не потребуют, чтобы мы отказались от этого влияния… Впрочем, если бы даже мы и согласились на подобное требование, то на деле исполнить его оказалось бы не в нашей власти» [581] . Эти признания, зазвучавшие в минуту опасности для России, многое приоткрывают в истинном отношении державы-покровительницы к православным христианам Османской империи.
581
Цит. по: Богданович М. И. Венские совещания и Парижский трактат 1854–1856 // РС. Т. 17. 1876. С. 381.
Ту же мысль высказывал главнокомандующий армией фельдмаршал И. Ф. Паскевич в подготовленной для императора записке: «У нас есть… более страшное для Турецкой империи оружие… это влияние наше на христианские племена. Меру сию нельзя, мне кажется, смешивать с средствами революционными: мы не возмущаем подданных против своего государя; но если христиане, подданные султана, захотят свергнуть с себя иго мусульман, когда мы с ними в войне, то нельзя без несправедливости отказать им в помощи» [582] . Это высказывание, безусловно, отличается от приведенных выше фраз. В нем отчетливо звучит момент отстранения России от возможных революционных выступлений на Балканах. К этому же плану пришел и Нессельроде, в докладе Николаю I: «…Мне кажется, – писал он, – что наше положение стало бы лучше, если бы восстание [христиан] было самопроизвольным и было бы вызвано ходом военных событий, но не было бы провоцировано или возбуждено нами, в особенности в то время, когда наша удаленность и недостаточность наших средств не позволили бы нам оказать им существенную помощь» [583] . По первоначальному замыслу вся эта операция должна была предстать как помощь восставшим славянам; действительное же положение дел существенно отличалось от строившихся планов. Паскевич первым отказался от мысли о восстании и в дальнейшем уклонялся от высказывания каких-либо суждений, касавшихся возможной поддержки православного населения Турции русской армией. Однако ему пришлось столкнуться с нежеланием российского императора трезво оценить сложившуюся на Балканах обстановку.
582
Тарле Е. В. Крымская война. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 268.
583
Тарле Е. В. Крымская война. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 276.
План Николая I заключался в том, чтобы, не возбуждая специально православных подданных Порты к восстанию, «воспользоваться» им, если оно произойдет. С этой целью на Балканы были отправлены русские агенты [584] . Против их присылки открыто возражал императору российский посланник в Вене Мейендорф. По его мнению, эта акция могла быть расценена в Турции
и Австрии как прямое вмешательство российских властей во внутренние дела Османской империи. Рост недружественных настроений Вены был отчетливо виден русскому посланнику в австрийской столице: Габсбургская монархия по-прежнему оставалась основной противницей России, когда дело касалось славянского населения Турции. Мейендорф в Вене не прекращал попыток доказать, что Николай I не стремится поднять славян Османской империи. Австрийские власти имели основания не доверять словам посланника, ибо вспоминали высказывания императора о том, что он не позволит вернуть христиан под османское иго, если они восстанут и присоединятся к воюющей России [585] .584
Тарле Е. В. Крымская война. М.; Л., 1950. Т. 1. С. 499.
585
Тарле Е. В. Крымская война. С. 500.
Посланный в ноябре 1853 г. в Черногорию Е. П. Ковалевский докладывал о том, что в надвигающейся войне нельзя рассчитывать на Боснию и Герцеговину, а Сербия, в свою очередь, «решительно отдаляется от дела славян». Нессельроде следующим образом откликнулся на известие Ковалевского: «Последние наши известия из Белграда еще не вселяют в нас пылкой веры в намерения князя Карагеоргиевича соединить дело Сербии с общим делом прочих славянских племен Румелии» [586] . Командующий Южной армией М. Д. Горчаков в письме Николаю I высказался еще более откровенно: «Я не думаю, чтобы сербское правительство много подалось на нашу сторону» [587] .
586
Никитин С. А. Русская политика на Балканах и начало Восточной войны // Очерки по истории южных славян и русско-балканских связей в 50–70-е годы XIX в. М., 1970. С. 129.
587
Богданович М. И. Венские совещания и Парижский трактат… С. 823. М. Д. Горчаков – Николаю I. 27 февраля 1854 г.
Сербское княжество к началу Крымской войны оставалось в устойчивом «кольце» сходящихся интересов России, Австрии и Османской империи. Главной задачей для Сербии с началом военных действий было сохранение достигнутого положения путем невмешательства в распрю держав. Следствием этой задачи стало стремление не допустить вторжения армий борющихся сторон в пределы княжества. Летом 1853 г. это желание сербских правящих кругов вписывалось в планы внешней политики России на Балканах. Посланный в Сербию И. Фонтон был уполномочен предупредить сербских руководителей о нежелательности преждевременных выступлений.
Со стороны Австрии и османского правительства также выдвигались определенные условия по отношению к Сербии. Так, австрийские власти были готовы ввести в Сербию войска в случае восстания. Министр иностранных дел Австрии заявил: «Мы с Россией в дружбе, но не потерпим, чтобы Сербия сделалась русскою провинциею» [588] . Турция требовала отражения русского наступления в случае возможности такового в Сербии. В ответ руководство княжества предупреждало османское правительство, что во время вторжения турецких войск на территорию княжества сербы, напротив, вынуждены будут обратиться к России за помощью. Выходом из этого сложного для Сербии положения стало объявление нейтралитета.
588
Никитин С. А. Русская политика на Балканах и начало Восточной войны. С. 134.
Ознакомившись с запиской начальника дипломатической канцелярии Мариновича, подтверждавшей решение сербского правительства о нейтралитете, Николай I сделал для себя неутешительный вывод: «Эта бумага ясно доказывает, что от сербов никакой помощи не будет» [589] . В то же время находившийся на русской службе племянник Александра Карагеоргиевича был послан в Сербию с целью убедить правительство соединиться с Россией. Этот шаг свидетельствовал о том, что в российских правящих кругах отсутствовало четкое понимание сложившейся ситуации: российское руководство заблуждалось не только относительно позиции, занятой Австрией, но и опиралось на устаревшие представления об обстановке в православных провинциях Османской империи. Расчет на использование освободительных движений балканских народов в качестве средства достижения собственных военно-политических целей не оправдывал себя. Однако есть все основания полагать, что славянская составляющая будущей военной кампании представляла собой реальное звено военных планов русского командования. Так, Николай I самостоятельно сформулировал в письменном виде планы военных действий на 1854 и 1855 гг. Ко времени написания первого из них император уже отчетливо видел те проблемы, которые могли возникнуть в связи с неустойчивой позицией австрийского двора. «Расположение Австрии из двусмысленного делается более и более нам враждебным, – говорилось в «Новом плане кампании на 1854 год», – и не только парализует расположение сербов нам содействовать, но угрожает нам самим» [590] . При развертывании восстаний в Сербии и Болгарии все обстоятельства войны должны были принять для России «более выгодный оборот».
589
Никитин С. А. Русская политика на Балканах и начало Восточной войны. С. 135.
590
Богданович М. И. Венские совещания и Парижский трактат… С. 359. Новый план кампании на 1854 год, собственноручно начертанный императором Николаем Павловичем.
Поскольку война продолжалась, а никакого отклика со стороны славян не было, Николай I переносил потенциальную возможность этого события на будущее. «Начало 1855 года укажет нам, какую надежду возлагать можем на собственные способности христианского населения Турции, – размышлял император. – Мы не иначе должны двинуться вперед, как ежели народное восстание за независимость примет самый обширный и общий размер, без сего общего содействия нам не следует трогаться вперед, борьба должна быть между христианами и турками, мы же как бы оставаться в резерве» (выделено в тексте) [591] .
591
Зайончковский А. М. Восточная война 1853–1856. Т. II. Приложения. С. 276. Собственноручная записка императора Николая I о войне с Турциею.