Россия и Запад
Шрифт:
Эпизод относится к 1920 году:
С 1 по 14 августа. В доме отдыха на даче Чернова, на правом берегу Невы, против фарфорового завода живет в одной комнате с В. А. Пястом. Редактирует переводы, несколько раз выступил перед рабочей аудиторией с докладами и чтением стихотворений, участвовал в концертах. Играет в шахматы. В. Пяст. Примечание. Одновременно с Н. Гумилевым в доме отдыха жили Волковыский, Б. А. Гидони, Браудо и др. [1066]
1066
Лукницкий П. Н. Труды и дни Н. С. Гумилева. СПб., 2010. С. 619.
Имя автора воспоминаний и некоторые сопутствующие рассказанному сюжету детали становятся понятнее из повести Н. Яблоновской «Двадцать первый», напечатанной спустя почти тридцать лет в парижском журнале «Возрождение» [1067] . В состав повести с небольшими изменениями вошла эта газетная заметка, и соответственно этот эпизод перенесен в заглавный для повести год (впрочем, уже и три года спустя мемуаристка ошибалась в хронологии), характеристикой которого она открывается:
1067
Возрождение. 1953. № 30. С. 44–66.
В тот год был урожай на яблоки и на поэтов. Яблоки были спелые, румяные, наполняли собою пустые до того кооперативы. Радостно становилось глазу от яркого, веселого, неожиданного
Чьи это строчки? Не все ли равно: одной из них [1068] .
А вот другая:
Я вполне олитературена, Хотя мне всего пятнадцать весен. Как Александр Блок несносен: Я им и день, и ночь одурена.Это девушки. У них и в стихах кокетство, желание задеть, понравиться. Юноши солиднее; у них тоже желание понравиться, но не кокетством, — оригинальностью, глубокомыслием.
Замечено: если сидеть, думать, грызть ногти, зачастую ничего не вытанцовывается. А иногда стоишь за хлебом час, другой, третий: хлеб не везут, мерзнут ноги, а в душе поется:
Синяя ласточка в розовом небе…И пойдет, и пойдет. И оттого, что как будто вытанцовывается, сейчас и другое дальше само подворачивается, только лови.
1068
Цитируется (неточно) стихотворение И. Одоевцевой 1918 г.
Герой повести, Юрий Быстрицкий, автор строчки о синей ласточке — вероятно, alter ego автора.
Автор — Наталья Ивановна Потресова-Яблоновская (1897?— 1978), член эмигрантского Союза русских писателей и журналистов, печаталась в журналах «Новоселье», «Новый журнал», в газете «Русская мысль» [1069] , и до того, как в 1945 году вышла замуж за известного журналиста и театрального критика Сергея Яблоновского-Потресова (1870–1953) [1070] , носила фамилию Давыдова. Она появилась на Западе, вероятно, в 1922–1923 годах (два ее рассказа из петроградского быта напечатаны в рижской газете «Сегодня» во второй половине 1923) [1071] .
1069
Русская мысль. (Париж). 1978. 9 ноября; Российское зарубежье во Франции. 1919–2000: Биографический словарь. Т. 3. М., 2010. С. 634.
1070
Переписка Тэффи с И.А. и В. Н. Буниными: 1939–1948 / Публ. Р. Дэвиса и Э. Хейбер // Диаспора: Новые материалы. Вып. II. СПб., 2001. С. 520.
1071
Давыдова Н. Пе-Пе-Ка // Сегодня. 1923. 5 августа; Давыдова Н. Медуза // Сегодня. 1923. 9 декабря. В 1920-х годах она сотрудничала в редакции газеты «Руль». Об одном эпизоде этого периода, связанном с попыткой вербовки ее советским агентом И. С. Коноплиным, см.: Арбатов З. «Ноллендорф-платцкафе» // Грани. 1959. № 41. С. 111.
Мать ее, Лидия Михайловна Давыдова, урожденная Мамчич (1865–1943) [1072] , была издавна знакома с А. Ф. Кони, дружившим еще с ее матерью, переводчицей Марией Александровной Мамчич (1842–1872), и с ее теткой В. А. Даниловой [1073] . Она оставила мемуарные записки, несколько фрагментов из которых цитировала Н. Яблоновская, например:
В тяжелые 1918–1922 годы приходилось видеть А.Ф. довольно часто. Бывая на его лекциях, мы с дочерью, в числе других, не раз провожали его по темным обледенелым улицам до его дома, на Надеждинскую 3. На восьмом десятке лет, совсем сгорбленный, он с трудом передвигался, опираясь на две палки. <…> Перед отъездом за границу (кто думал, что навсегда?) зашли к нему проститься. <…> — Уезжаете? — обратился он ко мне. — Что ж, в добрый час!.. Я? Нет, я никуда не поеду.
И, помолчав, добавил мягко и просто:
— Мне кажется, что в это тяжкое время я еще и здесь могу быть сколько-нибудь полезен. Внимание, с каким слушает меня молодежь, мне огромная награда. А лично мне уж больше ничего не нужно [1074] …
1072
Потресов В. А. Бунин и Яблоновский. История их доброго знакомства и разрыва // Московский журнал. 2010. № 9 (237). С. 51.
1073
Ср. в дневнике К. Чуковского за 1914 г. о тетке Давыдовой: «Кони с увлечением рассказывает о письмах Некрасова, к-рые ему подарила наследница Ераковых — Данилова» (Чуковский К. Собр. соч.: В 15 т. Т. 11. М., 2006. С. 196).
1074
Яблоновская Н. Анатолий Федорович Кони. К 25-летию дня смерти // Русская мысль. 1952. 19 декабря. Ранее, за подписью «Л. Мамчич» очерк Л. М. Давыдовой «Встречи с А. Ф. Кони» был опубликован в «Руле» (1927. 6 ноября). За той же подписью в той же газете были перепечатаны ее воспоминания о Н. А. Некрасове в застолье у Ераковых — «Дом прежних времен» (1926. 15, 20 августа).
Видимо, именно через А. Ф. Кони мать и дочь Давыдовы были связаны с Домом литераторов. Адрес Дома (Бассейная, 11) указывает в июле 1920 года как свой личный Л. М. Давыдова в заявлении о приеме во Всероссийский профессиональный союз писателей (из своих работ называет вышедшие под псевдонимом «А. Дуссек» книжки «Игры и занятия для детей всех возрастов», «Пир на весь мир. Подарок юным поварам и поварихам»). Тогда как Н. И. Давыдова указала адрес Кирочная, 3 (она перечисляет свои рассказы, напечатанные в «Огоньке», «Светлом луче», «Сцене и жизни») [1075] . В журнале, издававшемся Домом литераторов, напечатаны мемуарные очерки Л. М. Давыдовой о семье Н. А. Некрасова [1076] . В связи с некрасоведческими штудиями с ней в Доме литераторов встречался в 1921 году К. Чуковский:
1075
ИРЛИ. Ф. 291. Оп. 1. № 419. Л. 28 и 29. Этой справкой я обязан любезности Т. М. Двинятиной. Ср. письмо Давыдовой председателю правления Общества взаимопомощи литераторов и ученых А. Е. Кауфману от 7 июля 1921 г.: «Состоя членом Общества Взаимопомощи Л. и Уч., не имея никакого пайка, прошу о разрешении выдачи мне из присланных продуктов. <…> Состояла переводч<ицей> в Вест<нике> Иностр<анной> лит<ературы> и Н<овом> Вест<нике> Иностр<анной> лит<ературы> под редакцией <Ф.И.> Булгакова» (РГАЛИ. Ф. 252. Оп. 1. Ед. хр. 43).
1076
Давыдова Л. Сестра поэта // Вестник литературы. 1920. № 6(18). С. 3–4; Она же. Культ Некрасова (Памяти старого дома) // Вестник литературы. 1921. № 11 (35). С. 3–4. В сводном указателе мемуаров (Зайончковский П. А. История дореволюционной России в дневниках и воспоминаниях: Аннотированный указатель книг и публикаций в журналах. Т. 3. Ч. 4. М., 1982. С. 102) автор идентифицирован неверно и снабжен неверным вторым инициалом.
Ко мне прибежала
внучка Еракова, Лидия Михайловна Давыдова, и сказала, что в Питере найдена ею «Луша», дочь Некрасова, с которой она вместе воспитывалась и т. д. [1077] .20 марта 1922 года он записывает:
…В Госиздат — хлопотать о старушке Давыдовой — пристроить ее детские игры, оттуда в Севцентропечать — хлопотать о старушке Некрасовой [1078] .
Быт этого заведения, не столь легендарного, как Дом искусств, но несомненно нуждающегося в исторической реконструкции его трудов и дней [1079] , в общих чертах обрисован в известном, неоднократно публиковавшемся очерке Александра Амфитеатрова «Дом Литераторов в Петрограде 1919–1921 годов». Мемуарист, в частности, объясняет феномен сравнительно продолжительного существования такого скопища недовольных новым режимом интеллигентов:
1077
Там же. С. 369.
1078
Чуковский К. Собр. соч. Т. 12. М., 2006. С. 21 (почему-то «старушкой Давыдовой» побрезговал именной указатель).
1079
См. основополагающую публикацию: Мартынов И. Ф., Клейн Т. П. К истории литературных объединений первых лет советской власти (Петроградский дом литераторов. 1918–1922) // Русская литература. 1971. № 1. С. 125–134).
Обед литературной столовки стоил вдвое дороже советского, но был впятеро питательнее. Надбавка стоимости как бы заменяла былой членский и кооперативный взнос и содействовала образованию оборотного фонда. Клиентура литературной столовки выросла в несколько сот душ. Конечно, она не имела права профессионального подбора едоков, но он сделался сам собою. Простою записью сложилось и замкнулось крепкое писательское кольцо, настолько значительное численно, что обвело едва ли не весь петроградский литературный мир. Расторгнуть это кольцо советская власть, хотя и очень им недовольная, почла неловким и невыгодным. Ведь продовольственный кризис все обострялся, коммунистическое хозяйство фатально стремилось к краху, разрушение кооперативов уже обнаружило свою вреднейшую нелепость. Организацию с претензиями автономной самопитаемости коммуна могла отрицать и гнать по принципу, но должна была бы, собственно говоря, приветствовать ее по существу, как избавление шеи своей от обузы в несколько сот голодных ртов. К тому же Комиссариат народного просвещения в лице Луначарского и его петроградского заместителя, фамилию которого я, к сожалению, сейчас не вспоминаю, — кажется <З.Г.> Гринберг, — был бесконечно сконфужен дикостью коммунистического гонения на литературу, и если не помогал ей, то, по крайней мере, и не распинал ее, умывая руки, как Пилат. Таким образом, Дому литераторов удалось найти, правда, зыбкое, но все же равновесие — в состоянии «незамечаемости». В тени ее он и начал развиваться [1080] .
1080
Встречи с прошлым. Вып. 8. М., 1996. С. 150.
Некоторые живые картины домлитовской [1081] повседневности рисовала эмигрировавшая в 1921 году Татьяна Сергеевна Варшер:
Я оказалась богачкой: принесла с собой восковую свечу «трехкопеечную».
— Смотрите, смотрите, Т.С. буржуйка.
— Ради Бога, где Вы свечку достали? В церквах не дают «на вынос»…
Вокруг моей свечки собирается компания… в руках мисочки с варевом или стаканы с кофеем.
— Мне кажется, что это кофе из голубиного помета, — говорит поэт.
— А вам раньше приходилось есть голубиный помет?..
— «Лопай, что дают». Чехов еще сказал.
— Позвольте, да ведь это же порция для воробья, и то для несовершеннолетнего воробья, — кипятится <А.А.> Измайлов. Бедный, не удалось ему дожить до лучших дней…
— Представьте, — говорит ему молодой поэт, — обещали мои стихи напечатать, а цензор — бывший боцман, надписал: «Оные стихи не могут быть напечатаны, так как содержание оных не соответствует мировой гармонии…» <…>
— По-моему — хуже всего темнота.
— А — по-моему — так холод.
— Голод — тоже ничего себе [1082] .
1081
Словечко, бытовавшее уже тогда. См.: Одоевцева И. На берегах Невы. Passim.
1082
Варшер Т. Дом литераторов (советские миниатюры) // Сегодня. (Рига). 1922. 14 февраля.
В том же очерке выведена неназванная М. В. Ватсон, с которой Гумилев сталкивался в Доме литераторов и к которой относился весьма уважительно [1083] , — одна из самых активных деятельниц Литературного фонда, жившая под лозунгом «мы писательницы, а не дамы!» и «исполненная боевого задора» [1084] :
Т.С.! Т.С.! Скорее ко мне со свечкой!
— Ну, что еще случилось?
Зовет меня старая писательница. Даже в «Всемирную литературу» не пошла работать — там Горький, «лакей большевиков». Голова трясется, руки немытые, на ногах тряпки, рваная вязаная кофта…
«Не подкупишь меня» — это не фраза! Отказалась от академического пайка — «не хочу от них подачки»… Подхожу со свечкой.
— Что?
— Скажите, — тычет пальцем на благообразного старика с длинными седыми волосами. — Это Ясинский?
— Ясинский.
— Иероним Ясинский?
— Наверное.
Подходит ближе.
— Тьфу! А я в темноте не разобралась, а он мне руку опоганил… взял да поцеловал…
— Слушайте, ведь это же неделикатно, ведь он же тоже старик…
— Ну что же, что старик… большевикам продался, так тьфу, — еще с большим азартом.
Больше Ясинский не появлялся в «Доме литераторов».
1083
Гильдебрандт-Арбенино О. Н. Девочка, катящая серсо…: мемуарные записи, дневники. М., 2007. С. 117, 121.
1084
Фидлер Ф. Ф. Из мира литераторов: Характеры и суждения / Изд. подгот. К. Азадовский. М., 2008. С. 195, 364, 429.
Гумилева на заднем плане при выходе М. В. Ватсон мы видим в «Двадцать первом»:
В прихожей Дома Литераторов в этот час пусто, гулко хлопает за Юрием входная дверь. Пусто и во второй прихожей. Этот реквизированный особняк, как и Гукасовский [1085] , раскидистый, комфортабельный. Дальше в зале слышится оживленное щебетанье контрольных барышень и еще взволнованный, убеждающий голос Марии Валентиновны Ватсон, друга Надсона, свято берегущей память поэта.
Ватсон пропагандирует. Это обычная картина. Стоя перед группой поэтов, с Гумилевым во главе, маленькая, седая, стриженая старушка продолжает возбужденную речь:
— Надо идти на улицу!.. Кричать! Слово — сила!.. Я останавливаю встречных солдат, — ведь это же младшие братья наши. Я говорю им: опомнитесь! Что вы делаете?!
Поэты — их два-три — в подражание Гумилеву бесстрастны. Только поводят глазами на нее, на него. А он — прямой, важный, в своей сибирской дохе, слушает с высоты своего роста. Ничего не прочесть в бледном, сером лице, в убегающем, косящем взгляде. Он некрасив, и в этой некрасивости тоже обаяние. Другим, красивым, хотелось бы быть такими, как он — некрасивыми и значительными [1086] .
1085
Герой повести служит в бывшем особняке нефтепромышленника Павла Гукасова (Литейный пр-т, 46-а), где находился Театральный отдел (Тео) под руководством М. Ф. Андреевой, комиссара театров и зрелищ Союза коммун Северной области.
1086
Возрождение. 1953. № 30. С. 48–49.