Российские спецслужбы. От Рюрика до Екатерины Второй

А чем они могли его привлечь? Только доказательством того, что кругом плетутся против него самого заговоры! Ничем иным нельзя объяснить ту «мозаику», которая складывалась при сопоставлении материала, отложившегося в архивах Тайной канцелярии: кто только не прошел через его стены, порой даже диву даешься, что делали эти люди в столь страшном заведении [214] .

Подавляющая часть задержанных оказывалась в застенках по доносам, отсюда и такое «человеческое разноцветье». С другой стороны, необходимо же было занять всех «заплечных дел мастеров», подвизавшихся в Тайной канцелярии и в Преображенском приказе. И последние свой хлеб отрабатывали сполна: допрашивали подозреваемых в государственных преступлениях, проводили очные ставки, строчили многостраничные протоколы и регулярно представляли отчеты о своей работе на стол царствующей особы [215] .

214

Голикова Н.Б. Политические процессы при Петре 1. М., 1957?

215

Новомбергский Н. Слово и дело Государевы Томск, 1909 Т.2.

Е. Анисимов, правда, утверждает, что «не всегда розыски при царе фиксировались на бумаге, как бы ло в деле Монса в 1724 году. Петр вообще был свободен в выборе решений по каждому делу. Все было в его воле: дать указ арестовать, допросить, пытать, выпустить из тюрьмы. Он отменял уже утвержденный им же приговор, направлял дело на доследование или приговаривал преступника к казни. При этом он исходил не из норм тогдашнего права, а из собственных соображении, оставшихся потомкам неизвестными» [216] .

216

Анисимов Е. Указ. соч.

Дело Монса, во-первых, это особый случай, поскольку здесь была замешана сама царица. А, во-вторых, самоуправство царя в ведении дел (по-другому и не назовешь) является еще одним подтверждением нашей мысли о том, что Петр сам определял все связанное с процессуальными нормами [217] .

То же утверждение мы найдем и у исследователя: «Впрочем, ссылки на законы и процессуальные нормы тогда не были обязательны — традиция и право позволяли самодержцу выносить любой приговор по своему усмотрению. В 1720 году Петр указал о подавшем ему челобитную старообрядческом дьяконе Александре и его сообщнике, старце Ионе:

217

Павленко Н И Петр Первый М, 1975.

„Дьякона пытать к кому он сюда приехал и приставал, и кого здесь знает своего мнения потаенных; а по важных пытках, послать с добрым офицером и солдаты от гвардии в Нижний, и там казнить за его воровство… Другого, Иону, пытать до обращения или до смерти, ежели чего к розыску не явится".

Мы видим, как понимал царь весь сыскной процесс: еще до следствия вина Александра для Петра очевидна, требовалось лишь узнать о его сообщниках в столице, а потом отвезти преступника в Нижний и казнить. Сообщника же дьякона нужно было пытать до смерти, если тот не откажется от своей «ереси» и не вернется в лоно православной церкви. При этом Петр исходил из общих представлений о праве государя как верховного вершителя судеб подданных. Любопытно дело бывшего фискала Санина. Вначале Петр вынес резолюцию о его казни, потом распорядился, чтобы казнь Санина „умедлить для того, что Его величество изволил иметь тогда намерение сам его Санина видеть". Затем царь встретился с Саниным, выслушал его… и повелел ужесточить казнь: вместо отсечения головы он предписал колесовать преступника. Нужно согласиться с В. И. Веретенниковым, который писал, что в подобных случаях „личная воля монарха является высшей и в данном случае единственной нормой"» [218] .

218

Анисимов Е. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М., 1999.

В сущности, два разных дела, которые Петр Алексеевич решил сам, без привлечения каких-либо структур дознания и суда. И зачем? Для царя эти дела вообще не представляли каких-либо сложностей: он, как оказывается, больше верил доносам, чем следственным действиям.

Но вто же время, как известно, «в принципе в системе самодержавной власти ни одно государственное дело не должно было миновать государя. Однако на практике смотреть все дела царь не мог, и происходила их неизбежная сортировка. В обычных, маловажных делах критерием решения служил закон, регламент, инструкция. Если же подходящего к делу закона не было, дело должно было поступать на рассмотрение государя. Эту схему Петр довольно последовательно проводил во время реформы государственной власти.

Эта же схема действовала в целом в делах политического сыска, хотя они, в силу особой важности их, подлежали рассмотрению государя. Кроме общей сортировки наиболее существенных дел по „двум первым пунктам" от прочих, менее важных, сложилась устойчивая классификация рассматриваемых дел по степени их важности. В служебном языке политического сыска при Петре появилось определение „важность", которое использовали в классификации дел. „Важность" — это обобщенная оценка значимости дела, это же и общее определение преступления как перспективного для расследования в сыске, а также достойного внимания государя: „вымышленные им (преступником) важные непристойные слова", „важные их вины", „важные письма", „затейные важные непристойные слова", „дела важные…". Иные преступления и дела считались незначительными, „неважными", „посредственными": „Из распросных ево речей важности никакой не явилось…"; „По тем письмам важности не касается"; „Сказал, что имеет… великую важность по первому пункту, а распросом такой важности не показал", „То дело Его и.в. изволит считать за неважное", „Здесь вновь важных дел нет, а имеются посредствен-ные"» [219] .

219

Анисимов Е. Указ. соч.

Интерес представляет предпринятое Е. Анисимовым «препарирование» термина «важность», появившегося (применительно к сыскным делам) в эпоху Петра: «общее определение преступления как перспективного для расследования в сыске, а также достойного внимания государя».

Но, по-моему, для петровского времени между этими частями можно было поставить знак равенства. Все то, что было представляемо на внимание государя, являлось важным (зачем же информировать Петра о всякой ерунде). И в то же время перспективно то, на что указал сам император [220] .

220

См.: Голикова Н.Б. Политические процессы при Петре 1. М„19–57.

Цитируемый нами исследователь, однако, продолжает:

«„Важность" понималась и как конкретные преступные действия или „непристойные слова", и как криминальная суть, самое существо преступления: „Чтоб вы при себе окончили самую важность". „Важность" соседствовала с „тайностью", „секретом", доступным только сыску и государю. Дела „по важности" почти всегда были «секретные", „тайные". В 1723 году Тайная канцелярия отчитывала членов Главного магистрата за то, что они, исследуя какое-то дело по извету, совершили проступок: „Самую важность открыли, чего весьма чинить им не надлежало". Только знающие суть отличий „важного" дела от „неважного" руководители сыска могли точно определить, какие из дел следует подносить государю, а какие к „важности не касаются" и могут быть решены в самом сыскном ведомстве по формуле „По указу Его и.в.

Поток таких, не содержащих „важность" дел — а речь идет о тысячах их — и шел, минуя государя, через постоянные сыскные органы XVIII века. (Преображенский приказ, Тайную канцелярию и Тайную экспедицию). Поэтому для политического сыска разбор „маловажных" дел о пьяной болтовне, непристойностях, ложном кричании „Слова и дела" быстро стал рутиной. Сыскное ведомство являет собой некий конвейер по порке и ссылке „болтунов" по „маловажным" делам. Как писал П. А. Толстому оставшийся за старшего в Тайной канцелярии А. И. Ушаков, „в Канцелярии здесь вновь важных дел нет, а имеются посредственные, по которым також, яко и прежде, я доносил, что кнутом плутов посекаем, да на волю выпускаем"» [221] .

221

Анисимов Е. Дыба и кнут. Политический сыск и русское общество в XVIII в. М., 1999.

Но кто брал на себя смелость (при жестком царском единоначалии) определять, какое из дел важное, какое второстепенное, а что и вообще, можно оставить без внимания со стороны «государева ока?» [222]

Не дай Бог, получится так же как с «изменником Мазепой»: проморгали же…

«Впрочем, эта рутинная работа могла быть резко прервана. (Вот! — В. Т.) В любой момент самодержец мог взять к себе любое из дел, в том числе имеющее для приговора твердую законодательную основу, и решить это дело так, как ему заблагорассудится; даже вопреки закону и традиции. И тогда в какой-то момент, казалось бы, второстепенное, типично „неважное" дело вдруг становилось по воле разгневанного государя „важным", сверхважным. Тогда некую „бабу Акулину", сказавшую в 1721 году в гостях нечто „непристойное" о государе, разыскивали по всей стране многие месяцы как особо опасную государственную преступницу. Поймав же ее, как и не донесших на нее свидетелей, страшно пытали, заботливо лечили, чтобы опять пытать, хотя никакого угрожающего целостности России и власти самодержца преступления за бабой Акулиной Ивановой явно не числилось. Но именно в таком повороте дела, придании ему „важности" и проявлялась воля самодержца и страшная сила политического сыска — орудия самодержавия» [223] .

222

Веретенников В. И. История Тайной канцелярии Петровского времени // Записки Харьковского университета. 1910. № 4.

223

Анисимов Е. Указ. соч.

Хорошо еще, если удавалось эту «бабу Акулину» найти, покуда она не ударилась в бега или не ушла к раскольникам. Все ведь могло быть. И тогда голова бы полетела со следователя, который, посчитав преступление «бабки» малозначительным, отпустил ее, отделавшись ударом кнута по ее горбатой спине.

Быть может поэтому, всегда особое внимание уделялась людям, привлекаемым для работы в сыске: они должны были видеть на десять шагов вперед и так же — просчитывать ситуацию [224] .

224

Семевский М. И. Тайный сыск Петра I. Смоленск, 2001.