Роза для дракона

В несколько широких шагов мужчина преодолел оставшееся расстояние и, громко поздоровавшись, разделил с девушкой пространство под зонтом.

Она даже не посмотрела на него. Ее взгляд был прикован к светловолосому юноше в окне вагона.

— Удачи, — прошептала она.

— Береги себя, — закричал Драко.

Скорпиус, конечно, не слышал, да и улыбка его предназначалась только дрожащей, промокшей насквозь девушке, на отца он так и не взглянул.

====== И цветные стёкла ======

Вот девочки — им хочется любви.

Вот мальчики — им хочется в походы.

В апреле изменения погоды

объединяют всех людей с людьми.

О новый месяц, новый государь,

так ищешь ты к себе расположенья,

так ты бываешь щедр на одолженья,

к амнистиям склоняя календарь.

Да, выручишь ты реки из оков,

приблизишь ты любое отдаленье,

безумному даруешь просветленье

и исцелишь недуги стариков.

Лишь мне твоей пощады не дано.

Нет алчности просить тебя об этом.

Ты спрашиваешь — медлю я с ответом

и свет гашу, и в комнате темно.

Белла Ахмадулина «Апрель»

Драко раздражается, теряя время на проводы Розы в Мэнор. А то, что распоряжается драгоценными минутами зря, мужчина и не сомневается. Раздраженно опущенный уголок губ и презрение во взгляде заставляют девушку поежиться, хотя, возможно, виной тому лишь насквозь мокрая мантия.

Они трансгрессируют на порог поместья. Мужчина все еще удерживает над ее головой зонт. Он уже готов отправиться в путь, оставив ее перед дверьми, ведь будний день еще не окончен. Девушка же пристально смотрит на него, словно, ждет каких-то слов.

— Вы что-то хотели, Роза?

Переминается с ноги на ногу и кусает губы. Малфой только теперь замечает, какие они: два плотных ярких, как у пиона, лепестка, чуть обветренные, обведенные яркой, воспаленной каймой по краям.

— Хотела сказать… Я могу… могу я… пока моего Скорп… мужа нет дома… я могу пожить у родителей или у бабушки с дедушкой.

Драко надеется, что насмешка в глазах не выдает его истинного отношения к происходящему. Вслух же он произносит:

— Не говорите глупостей, миссис Малфой. Этот дом теперь принадлежит вам настолько, насколько и любому из членов нашей семьи. Вы чувствуете себя неуютно?

— Да, чувствую, — скороговоркой произносит она, — и не знаю, где мне можно бывать, а где нет. Вы не говорили об этом, да и Скорпиус тоже.

— Роза, — голос Драко неожиданно потеплел. Он не думал, что девушку озаботит граница его личного пространства настолько, чтобы вслух обсудить дозволенную дистанцию, — можете находиться там, где вам угодно. В доме нет закрытых дверей, кроме кабинета на втором этаже. Это моя территория. Если же вам неуютно — вся южная часть дома от центральной лестницы в вашем полном распоряжении. Можете устраивать в комнатах все по своему разумению.

— Вас это не смутит? — выразительно округляются глаза Розы.

— Я слишком редко бываю дома, чтобы мешать другим находиться в нем. Пожалуйста, не думайте о таких мелочах. Располагайтесь удобнее… Но на этой ноте я вынужден вас покинуть. Дела, знаете ли.

— Когда вы вернетесь?

— К ужину не ждите. Буду поздно. Да и вообще… не стоит подстраивать свой график под меня. Не скучайте, Роза, это не тюрьма.

— Спасибо, мистер Малфой.

Когда мужчина трансгрессировал, Роза заклинанием высушила одежду и волосы. Перспектива остаться одной в огромном, похожем на склеп, доме ее не прельщала. По правде говоря, ей хотелось бы услышать от свекра, что идея с переездом к родителям на время отсутствия Скорпиуса, является очень удачной. Но старший Малфой лишь разделил мнение младшего, озвученное накануне: «Вышла замуж, значит и ушла за мужем. И нет никакого пути назад. В отчий дом».

— Что будет угодно молодой хозяйке? — раздался высокий голос эльфа-домовика, вдруг возникшего прямо перед ней. От неожиданности Роза вздрогнула.

— Если можно, будьте добры… чашечку горячего шоколада, но только принесите ее, пожалуйста, в мою комнату.

Когда эльф вернулся с напитком, Роза уже сидела перед растопленным камином. На коленях у девушки лежала открытая папка. Она в задумчивости перебирала листы, пока не наткнулась на один старый, пожелтевший пергамент. По мере того, как девушка просматривала его содержимое, на лице ее расцветала мягкая улыбка.

Из синей папки Розы Уизли Малфой

«… А вчера мама здорово ругалась с нами: мало того, что я и отец опоздали на ужин, сели за стол с немытыми руками и наследили в кухне, так еще и отказались от еды. Папа еще может вытерпеть пытку стряпней жены, но лично у меня, когда на столе дымится запеченный с яблоками гусь, начинается депрессия. Хьюго столь же печально ковырял вилкой в предложенном ему кусочке.

— И в чем же проблема, господа? — в голосе мамы звучали недовольные нотки, — где вы откушали райских плодов, что теперь не голодны?

— Роза попросила купить ей пончик, — виновато пробурчал отец едва слышно, — я, конечно, не стал этого делать, и мы перекусили в трактире у Барлоу. Ничего ужасного — просто куриный бульон, пирог, чай с блинчиками…

Папа никогда не умел врать. Особенно маме. Особенно под рентгеном её взгляда. Вот и теперь он невольно поежился, а потом, поднявшись со своего места, все же отпилил от румяной тушки два щедрых куска, один из которых оказался передо мной.

— Вот, пожалуйста, твоя порция клюквенного соуса, — произнесла мама, обильно поливая жаркое из соусницы. Она, конечно, прекрасно понимала, КАК я ненавижу эту добавку. А еще все мы знали, что врать Гермионе Уизли нельзя. Ведь никакого трактира у Барлоу мы не посещали. Наелись пончиков и пирожных в кондитерской в Косом переулке…

Дело в том, что сегодня отец чувствовал себя виноватым передо мной. И началось все с того, что утро оказалось субботним, а это означало только одно: мне придется провести не один час за шахматной доской. Уже в течение полугода папа с переменным успехом пытался научить меня играть в волшебные шахматы.

Пока дело касалось передвижения фигур по полю, я обучалась

быстро, но когда встал вопрос о решении шахматных задач, часами засыпала над доской перед расставленной позицией. Терпеливый обычно, отец тогда выходил из себя и даже повышал голос, пока однажды я вдруг действительно не заснула. Это произошло резко и неожиданно. В момент, когда я размышляла над матом в три хода, голова вдруг закружилась, фигуры слились в едином черно-белом хороводе, и я провалилась прямо туда, в пульсирующую серую массу.

Очнулась от боли. Под встревоженным взглядом отца я поняла, что засыпая, уронила голову на доску и поранилась острой шахматной фигурой. Капнув на рану экстрактом бадьяна и прочтя заживляющее заклинание, отец смахнул слезу с моей щеки и поцеловал в лоб:

— Знаешь, Роззи, а ну их к чертям, эти шахматы, пойдем лучше наедимся сладостей и напьемся пукательной газировки.

— Пукательной? — пугаюсь я, вспоминая, как в прошлый раз употребление этого напитка чуть не стоило нам дисциплинарного взыскания от мамы в виде садовых работ.