Роза Марена

Ее левая рука и в самом деле потянулась тогда к ручке кастрюли, и ночью, когда она лежит без сна в постели, два слова снова и снова всплывают у нее в мозгу: Я отплачу.

6

В последующие дни ее все время тянет внимательно рассмотреть свои ладони, руки и лицо… Но в основном руки, поскольку это начнется с них. Что начнется? Она точно не знает, но… понимает, что узнает это, когда увидит. Она не может найти себе места.

Она находит заведение под названием «Крикетные поля Элмо» в восточной части города и начинает регулярно посещать его. Большая часть посетителей — мужчины средних лет, старающиеся сохранить юношеские фигуры, или мальчишки-старшеклассники, желающие за пять долларов получить возможность вообразить себя ненадолго Кеном Гриффеем-старшим или Большим Хэртом. Здесь мало женщин, катающих шары по дорожкам. Мало? На самом деле ни одной, кроме этой леди с короткими каштановыми волосами и бледным, печальным лицом, которой порядком за тридцать. Вот мальчишки и хихикают, и шушукаются, и подталкивают друг друга локтями, и напяливают кепки козырьками назад, чтобы показать, какие они бывалые. Но она совершенно не обращает на них внимания — ни на их смешки, ни на взгляды, обращенные на ее фигуру, изящно откинутую назад из-за таскания ребенка. Изящно? Для такого цыпленка, который подрастает у нее на закорках (говорят они друг другу), она просто молодая красотка, эта темно-рыжая лисица.

Проходит некоторое время, и шуткам приходит конец, потому что леди в безрукавке и свободных серых брюках после начальных неуклюжих попыток и промахов делает свой первый хороший, а потом и классный бросок.

— Она ничего работает, эта красотка, — говорит один из парней в тот день, когда Рози, тяжело дышащая и раскрасневшаяся, с влажными волосами, откинутыми назад, выдает один за другим три броска на всю длину крикетного туннеля с сетчатыми стенками. При каждом ударе по мячу она издает высокий странный крик, словно Моника Селеш, вытаскивающая мертвый мяч. Крики звучат так, будто шар сделал что-то, оскорбившее ее.

— Она уже заколебала эту машину, — говорит второй, когда подающий автомат в центре туннеля выбрасывает скоростной шар на восемьдесят миль в час. С головой, почти втянутой в плечи, Рози утробно вскрикивает и напрягает бедра. Шар молнией летит в обратную сторону. Он с лета ударяется о сетку в двухстах футах от нее в туннеле, заставляя зеленую ткань отозваться — п-п-у-х! — прежде чем падает в кучу остальных брошенных ею шаров.

— А-а, не так уж она и здорово бьет, — усмехается третий. Он вытаскивает сигарету, сует себе в рот, достает коробку спичек и зажигает одну. — Просто ей слегка ве…

При следующем ударе Рози издает вопль, похожий на крик какой-то голодной птицы, и шар несется по туннелю белой круглой молнией. Он ударяет в сетку и… проходит насквозь. Дырка, которую он оставляет за собой, похожа на след от выстрела пушки с близкого расстояния.

Парень с сигаретой застывает как вкопанный, горящая спичка жжет ему пальцы.

— Так что ты там вякнул, братишка? — мягко спрашивает его первый парень.

7

Месяц спустя, когда крикетные поля Элмо закрылись до следующего сезона, Рода Саймонс неожиданно обрывает читку нового романа Глории Нэйлор и говорит, что на сегодня хватит. Рози считает, что еще рано. Рода соглашается — да, по времени рановато, — но поясняет, что чтение Рози потеряло выразительность. Лучше сделать перерыв до завтра, считает она.

— Да, но я хочу закончить сегодня, — настаивает Рози. — Осталось всего двадцать страниц. Я устала от этой чертовой штуки, Ро, и хочу закончить.

— Все, что сделаешь сегодня, придется переделывать заново, — решительно говорит Рода. — Не знаю, как долго Памми не давала тебе заснуть прошлой ночью, но сегодня ты уже выдохлась.

8

Рози встает и проходит через дверь, распахнув ее с такой силой, что едва не срывает с петель. Потом в диспетчерской она хватает испуганную Роду Саймонс за ворот ее проклятой блузки «Норма Камали» и вминает ее лицо в контрольную панель. Рычажок переключателя протыкает ее греческий нос, как шампур для шашлыка. Кровь хлещет во все стороны, брызгая на окно студии и стекая по нему отвратительными розмариновыми струйками.

— Рози, остановись! — вопит Кэрт Гамильтон. — Бог мой, что ты делаешь?

Рози запускает свои ногти в дергающееся горло Роды и разрывает его, погружаясь в горячую струю крови, желая напиться ею, искупаться в ней. И нет нужды отвечать Кэрту; она отлично знает, что делает, она отплачивает, вот что, отплачивает, и помоги Господи каждому, кому она предъявит счет. Помоги Господи…

9

— Рози? — окликает Рода по селектору, отрывая ее от кошмара, который нарисовало ее воображение. — Что с тобой?

Сдерживай свой темперамент, Рози. Сдерживай темперамент и помни о дереве.

Она опускает взгляд и видит, что карандаш, который она держала в руках, сломан пополам. Несколько секунд она смотрит на половинки, тяжело дыша и пытаясь усмирить свое бьющееся сердце.

Когда Рози овладевает собой, она произносит:

— Ага, все нормально. Но ты права, малышка долго не давала мне спать, и я устала. Давай сворачиваться.

— Вот, умная девочка, — говорит Рода, женщина по другую сторону стекла. Рози, снимающая наушники чуть дрожащими руками, думает: «Нет. Не умная. И злая. Злая девочка».

Я отплачу, глубоко в ее мозгу шепчет голос. Рано или поздно, Рози, я отплачу. Хочешь ты или нет, я отплачу.

10

После такого взрыва эмоций она ожидает, что проведет всю ночь без сна, но засыпает вскоре после полуночи, и ей снится сон. Ей снится дерево, то дерево, и когда она просыпается, то думает: «Теперь понятно, почему мне так тяжело. Неудивительно. Я все время думала о другом».

Она лежит на спине рядом с Биллом, глядит в потолок и думает про сон. Во сне она слышала несмолкающие крики чаек на озере и голос Билла. «С ними ничего не случится, если они останутся нормальными, — говорил Билл. — Если останутся нормальными и не забудут о дереве».

Теперь она поняла, что должна делать.

11

На следующий день она позвонила Роде и сказала, что сегодня не приедет. Легкая простуда, объяснила она. Потом она поехала по шоссе 27, к зоне отдыха, на этот раз — одна. На сиденье рядом с ней ее старая египетская сумочка. В это время дня и года вся зона отдыха в ее полном распоряжении. Она сняла туфли, сунула их под столик для пикника и пошла по мелководью, вдоль берега озера, как ходила с Биллом, когда он привозил ее сюда в первый раз. Она думала, что ей будет трудно найти узкую тропинку, ведущую на берег, но нашла ее легко. Поднимаясь по ней, зарываясь босыми ногами в рассыпчатый песок, она вспоминала, сколько кошмарных снов приводило ее сюда с тех пор, как начались эти приступы ярости. Вот она и пришла.

Тропинка ведет наверх, где открывается лужайка, а на лужайке — рухнувшее дерево. То самое, которое она в конце концов вспомнила. Она никогда не забывала о том, что случилось с ней в мире картины, и теперь она видит, ничуть не удивившись, что это дерево и то, которое лежало поперек тропинки, ведущей к «гранатовому дереву» Уэнди Ярроу, совершенно одинаковы.

Ей видно убежище лисицы под вывернутым с землей корневищем дерева, но оно пусто и выглядит заброшенным. Все равно она подходит к нему и опускается на колени — она сомневается, что дрожащие ноги удержат ее. Она открывает свою старую сумочку и вытряхивает из кармашков остатки своей прежней жизни на рыхлую землю. Среди смятых квитанций из прачечной и просроченных рецептов, под старым списком необходимых покупок лежит голубой сверточек со следами пурпурно-красных пятен.