Роза Марена

— Если хочешь, хоть завтра. — Анна наклонилась и подняла картину. Она внимательно посмотрела на слова, выведенные углем на заднике, а потом перевернула ее.

— Ты назвала ее странной, — сказала Рози. — Почему?

Анна постучала ногтем по стеклу.

— Потому что женщина находится в центре, и все же она стоит спиной. Это необычно для такого рода картин, во всем остальном она выполнена очень традиционно. — Анна взглянула на Рози, и в ее тоне послышались нотки извинения. — Кстати, здание у подножия холма нарисовано с нарушением перспективы.

— Да. Тот, кто продал мне эту картину, говорил об этом. А мистер Леффертс сказал, что это, вероятно, было сделано нарочно. А то какие-то детали не были бы видны.

— Пожалуй, верно. — Анна снова задержала свой взгляд на картине. — Что-то в ней есть, правда? Какая-то тревога.

— Не понимаю, что ты имеешь в виду.

Анна засмеялась.

— Я тоже… Только в ней есть что-то, заставляющее вспомнить эти вот любовные романы в мягкой обложке. Властные мужчины, романтические женщины, сильные страсти. Тревога — единственное слово, которое я могу подобрать, чтобы выразить то, что чувствую. Затишье перед бурей. Быть может, просто небо такое. — Она снова перевернула раму и опять уставилась на выведенные углем слова.

— Вот за что ты сразу зацепилась взглядом? Твое имя?

— Нет, — ответила Рози, — к тому времени, когда я увидела надпись «Роза Марена» сзади, я уже знала, что хочу купить картину. — Она улыбнулась. — Наверное, это случайное совпадение — того сорта, какие случаются в жизни, а не в твоих любовных романах в мягкой обложке.

— Понимаю, — кивнула Анна. Она провела подушечкой большого пальца по выведенным углем буквам. Они легко смазывались.

— Случайное совпадение, — повторила Рози. Вдруг, без всяких на то причин, она ощутила сильную тревогу. Словно где-то там, в том временном поясе, где уже начинался вечер, о ней думал какой-то мужчина. — В конце концов Роза — довольно распространенное имя, не то что какая-нибудь Евангелина или Пенелопа.

— Наверное, ты права. — Анна протянула ей картину. — Но все равно есть что-то занятное в этой надписи углем.

— Занятное? Как это?

— Уголь очень легко стирается. Если надпись углем ничем не защищена — как слова на заднике твоей картины, — она скоро превращается в грязное пятно. Слова «Роза Марена» были написаны незадолго до твоего прихода в магазин. Но почему? Сама картина не выглядит новой, ей по меньшей мере лет сорок, а может, и все сто. Есть в ней и еще одна странность.

— Какая?

— Нет подписи художника, — сказала Анна.

Луч Манты

1

Норман выехал из своего родного города в воскресенье, за день до того, как Рози должна была приступить к новой работе. У нее еще не было полной уверенности, что она сможет ее выполнить. Норман выехал, как и она, в 11 ч 05 мин на «Континенталь-экспрессе». Он выбрал этот рейс, потому что ему было жизненно важно проникнуть в мысли Розы. Норман все еще не мог признаться себе в том, как здорово подкосил его ее неожиданный побег. Он пытался убедить себя, что расстроен из-за кредитной карточки — только это, и ничего больше, — но сердце подсказывало иное. Дело в том, что у него ни разу не возникло никаких подозрений. Даже тени предчувствия.

Очень долго на протяжении их семейной жизни он знал каждую ее мысль, когда она бодрствовала, и почти все ее сны. Тот факт, что это изменилось, сводил его с ума. Его страшила мысль, что она могла строить планы своего побега за недели, месяцы, а может, и целый год. Если бы он знал правду — как и почему она ушла (другими словами, если бы он знал про одно-единственное пятнышко крови), он, наверное, успокоился бы. А может, наоборот, оказался бы перед неразрешимой загадкой.

Не зная про это, он все же понял, что его первая идея — снять фуражку мужа и нахлобучить шляпу детектива — была неудачной. После звонка Оливера Роббинса он сообразил, что ему нужно снять обе и попытаться ощутить себя на месте Розы. Ему придется думать, как она, и началом должна стать поездка в том автобусе, в котором ехала она.

Он поднялся в автобус через переднюю дверь с дорожной сумкой в руке и встал рядом с местом водителя, оглядывая проход. Однако за ним поднимались и другие пассажиры.

— Не хочешь посторониться, приятель? — спросил мужчина за его спиной.

— Не хочешь узнать, каково ходить со сломанным носом? — мгновенно отреагировал Норман. Парень, стоявший за ним, промолчал — очевидно, такого желания у него не было.

Норман постоял еще несколько секунд, прикидывая, какое место она заняла бы, а затем прошел к нему по проходу. Она не стала бы проходить через весь автобус к задним местам. Никогда не села бы рядом с кабинкой туалета, если были свободны другие места, а Оливер Роббинс (у которого он купил свой билет, как это раньше сделала она) заверил его, что одиннадцатичасовой уходит почти пустым. Не стала бы она садиться и над колесами (здорово трясет) или в самом начале (слишком заметно). Нет, ее устроило бы местечко как раз в середке и на левой стороне автобуса, поскольку она была левшой, а люди, думающие, что выбирают наугад, в большинстве случаев идут в направлении своей главенствующей руки.

За годы работы полицейским Норман стал верить, что телепатия вполне возможна, но это трудное дело… просто невозможное, если на тебе не та шляпа. Нужно отыскать способ проникнуть в голову человека, которого преследуешь. Пока тот, как зверек, роет свою норку, ты должен все время прислушиваться к чему-то, не более уловимому, чем мысленные волны. Строго говоря, улавливать не сами мысли, а способ мышления. Когда в конце концов настроишься на это, то сможешь сделать рывок, — помчишься по зигзагам мыслей своей добычи. И однажды ночью, когда она будет меньше всего ожидать этого, ты окажешься там выходящим из-за двери или… лежащим под кроватью с ножом в руке, готовый вздернуть его вверх, через матрас, в тот момент, когда скрипнет пружина и зверушка уляжется на него.

— Когда она будет меньше всего меня ожидать, — пробормотал Норман, садясь, как он надеялся, на ее место. Ему понравилось, как это прозвучало, и он повторил фразу снова, когда автобус тронулся со стоянки, готовый направиться на запад: — Когда она будет меньше всего меня ожидать.

Поездка оказалась долгой, но он получил от нее удовольствие. Дважды он вставал и выходил в туалет на остановках, хотя на самом деле не испытывал потребности в этом. Он знал: ей это понадобилось бы, и она не стала бы пользоваться туалетом в автобусе. Роза привередлива, а кроме того, у нее слабые почки. Наверное, подарочек от ее покойной матери, которая всегда казалась Норману сукой того сорта, что не может пробежать мимо куста сирени, чтобы не пописать под ним.

На второй из двух остановок он увидел с полдюжины людей, сгрудившихся возле большой урны для окурков у здания автовокзала. Несколько секунд он жадно смотрел на них, а потом прошел мимо и вошел внутрь. Ему до смерти хотелось курить, но Роза не стала бы: она не курила. Вместо этого он задержался, чтобы потрогать несколько чучел животных, потому что Роза любила эту дрянь, а потом купил детектив в мягкой обложке на лотке у входа, поскольку иногда она читала такое говно. Миллион раз он говорил ей, что настоящая полицейская работа не имеет ничего общего с галиматьей в таких книжонках. Она всегда соглашалась с ним, — раз он так говорит, значит, так и есть, — но все равно продолжала читать их. Он бы не очень удивился, узнав, что Роза подходила к этому же лотку, брала с него книжку… а потом неохотно положила ее обратно, не желая тратить пять долларов за три часа развлечения, когда у нее так мало денег и так много проблем, которые надо решать.

Он съел салат, заставляя себя читать книжку за едой, а потом вернулся на свое место в автобусе. Вскоре автобус тронулся. Норман сидел с книжкой на коленях и смотрел, как поля вокруг становятся все более обширными по мере продвижения автобуса на запад. Он перевел свои часы назад, когда водитель объявил, что настала пора сделать это, — его не колебала вся эта мутотень с временными поясами (следующие тридцать дней или около того ему предстояло жить по собственным часам), но так сделала бы Роза. Он раскрыл книжку, прочел про викария, нашедшего мертвое тело в саду, и, заскучав, отложил ее. Однако все это было лишь на поверхности. Там, в глубине сознания, он вовсе не скучал. Подкоркой он чувствовал себя до странности похожим на Крошку Золотой Локон из старой детской сказки. Он сидел на стульчике Маленького Мишки, держал книжку Маленького Мишки у себя на коленях и собирался отыскать домик Маленького Мишки. Уже скоро, если все пойдет нормально, он будет прятаться под кроваткой Маленького Мишки.