Роза Марена

— Боже правый, — сказал он растроганно. — Теперь уже я начинаю немного бояться.

К ним подошел служащий в смокинге. Рози не знала, называется ли он метрдотель, или иначе. Он спросил, какой они желают столик — среди курящих или некурящих?

— Вы курите? — спросил Билл, и Рози торопливо покачала головой. — Где-нибудь подальше от основного дымохода было бы замечательно, — сказал Билл человеку в смокинге, и Рози заметила, как серо-зеленая бумажка — ей показалось, что это пятидолларовая банкнота, — перекочевала из руки Билла в руку ресторанного служащего. — Может, в уголке?

— Разумеется, сэр. — Он повел их через ярко освещенный зал, под лениво крутящимися вентиляторами.

Когда они уселись, Рози спросила Билла, как он отыскал ее, хотя она догадывалась. Что действительно вызывало у нее любопытство, так это то, зачем он ее отыскал.

— Это Робби Леффертс, — сказал он. — Робби заходит каждые несколько дней — посмотреть, не появились ли у меня какие-нибудь новые книжки, — ну, разумеется, старые, у нас же букинистический отдел.

Она вспомнила Дэвида Гудиса: «Это был тяжелый случай, Парри был невиновен» — и улыбнулась.

— Я знаю, он пригласил вас читать романы Кристины Белл — он специально зашел, чтобы сказать мне об этом. И был очень взволнован.

— Правда?

— Он сказал, что у вас лучший голос, какой он только слышал с тех пор, как Кэти Бэйтс записала «Молчание ягнят», а это дорогого стоит. Робби молится на эту запись не меньше, чем на Роберта Фроста, когда тот читал «Смерть наемника». Фрост у него есть на старой пластинке, скорость — тридцать три и одна треть. Скрипит, но сама запись замечательная.

Рози молчала. На нее нахлынуло слишком много чувств.

— Итак, я попросил у него ваш адрес. Ну, может, это мягко сказано. Честно говоря, я так долго ходил вокруг да около, что просто вынудил его к этому. Робби один из тех, кто не выносит занудства. И надо отдать ему должное, Рози…

Но остальное пролетело мимо ее ушей. «Рози, — думала она. — Он назвал меня Рози. Я не просила его — он сам назвал».

— Кто-нибудь из вас, ребята, желает выпить? — спросил официант, возникший у локтя Билла. Пожилой, держащийся с достоинством, красивый, он был похож на профессора литературы из колледжа. Питающего слабость к приталенным костюмам, подумала Рози, и ей от радости захотелось хихикнуть.

— Я бы предпочел холодный чай, — сказал Билл. — А вы, Рози?

Вот опять. Он снова сделал это. Откуда ему известно, что по-настоящему я никогда не была Розой, что меня действительно зовут Рози?

— Я согласна.

— Отлично, два холодных чая, — произнес официант, а потом огласил короткое меню фирменных блюд. К облегчению Рози все они были на английском, а при словах «лондонское жаркое» она почувствовала слабый голод.

— Мы обдумаем и через минуту закажем, — сказал Билл.

Официант отошел, и Билл снова повернулся к Рози.

— Еще две вещи в пользу Робби, — сказал он. — Он предложил, чтобы я заехал в студию… вы сидите в «Корн Билдинг», верно?

— Да, студия называется «Тэйп Энджин».

— Словом, он предложил заехать как-нибудь в студию, чтобы мы втроем выпили по рюмочке после сеанса записи. Очень пристойно, почти по-семейному. Когда я сказал, что не смогу, он заставил меня пообещать, что я позвоню вам первый. И я пытался, Рози, но не смог отыскать ваш номер в справочной службе. Он не зарегистрирован?

— У меня еще нет телефона, — ответила она, слегка увиливая от ответа. Конечно, номер был не зарегистрирован. Это стоило лишних тридцать долларов — она с трудом могла позволить себе такой расход. Но еще меньше она могла допустить, чтобы номер ее телефона выплыл в полицейском компьютере там, дома. Она знала по злобному ворчанию Нормана, что полицейские не имеют свободного доступа ко всем незарегистрированным телефонным номерам в отличие от тех, что значатся в справочнике. Это незаконно и считается нарушением права на частную жизнь, от которого добровольно отказывались те, кто позволял телефонным компаниям регистрировать их номера. Именно такие постановления выносили суды. Как и большинство легавых, которых она встречала за время своего брака, Норман испытывал злобную ненависть ко всем судам и всем их постановлениям.

— Почему вы не могли подъехать к студии? Вы уезжали за город?

Он взял салфетку, расправил ее и аккуратно положил на колени. Когда он снова поднял на нее глаза, она увидела, что его лицо как-то изменилось, но ей потребовалось всего несколько мгновений, чтобы понять, в чем дело, — он покраснел.

— Ну, наверное, я не хотел встречаться с вами в компании, — с запинкой сказал он. — Так ведь невозможно толком поговорить с человеком. Я просто хотел как-то… ну… узнать вас.

— И вот мы здесь, — мягко произнесла она.

— Да, это верно. Вот мы здесь.

— Но почему вам захотелось узнать меня? Пригласить меня куда-то? — После мгновенного замешательства она закончила: — Я хочу сказать, я ведь слегка старовата для вас, разве нет?

На его лице отразилось удивление, а потом он, видимо, принял это за шутку и рассмеялся.

— Ага, — сказал он. — Так сколько же вам лет, бабуля? Двадцать семь? Двадцать восемь?

Сначала она подумала, что это он шутит — причем не очень удачно, — а потом поняла, что, несмотря на легкий, шутливый тон, он вполне серьезен. И даже не пытается ей польстить, а лишь утверждает очевидное. Во всяком случае, то, что очевидно для него. Это понимание поразило ее, и мысли ее снова разлетелись в разных направлениях. Лишь одна промелькнула достаточно ясно: перемены в ее жизни не закончились на том, что она нашла работу и жилье, они только начинаются. Все, что случилось с ней до нынешнего момента, было просто серией толчков перед настоящим землетрясением. Точнее, не землетрясением, а жизнетрясением. Неожиданно ее охватила жажда этой встряски, она ощутила возбуждение, природу которого не понимала.

Билл снова начал что-то говорить, но тут подошел официант с холодным чаем. Билл заказал себе бифштекс, а Рози попросила лондонское жаркое. Когда официант спросил, как его поджарить, она хотела сказать «средне» — она всегда ела такую говядину, потому что такую ел Норман, — а потом передумала.

— Слабо, — сказала она. — Чуть-чуть.

— Чудесно! — воскликнул официант, словно и впрямь так считал. Когда он уже отходил, Рози подумала, каким бы чудесным местом стала официантская утопия — местом, где любой выбор был чудесным, замечательным, восхитительным, выдающим тонкий вкус заказчика.

Она вновь взглянула на Билла и увидела, что он все еще не спускает с нее глаз — своих внимательных глаз с тусклым зеленоватым оттенком. Взволнованных глаз.

— Насколько он был неудачным? — спросил он. — Ваш брак?

— Что вы имеете в виду? — робко спросила она.

— Вы знаете — что. Я встречаю вас в отцовском «Займе и Залоге», я разговариваю с вами, быть может, минут десять, а потом со мной происходит какая-то чертовщина — я не могу забыть вас. Я видел такое в кино и иногда читал про это в журналах, но никогда по-настоящему в это не верил. А сейчас — ба-бах, и, пожалуйста, вот оно. Когда я выключаю свет, ваше лицо стоит передо мной. Я думаю о вас, когда ем. Я… — он запнулся и бросил на нее пытливо-тревожный взгляд, — я надеюсь, что не пугаю вас.