Роза Марена

Как только его мысли вернулись к банковской кредитке, они переключились на нее целиком, как случалось почти всегда в последние дни, будь то во сне или наяву. Этот кусочек пластика словно превратился в жуткую зеленую реку, большую, как Миссисипи, тогда как бег его мыслей вливался в нее ручейком. Все его мысли теперь неслись под гору и в конце концов утратили всякий зримый образ, влившись в мутный поток наваждения. Снова всплыл кошмарный вопрос, на который не было ответа: как она посмела? Как она вообще посмела взять его кредитку? То, что она ушла, сбежала от него… Это он в состоянии понять, даже если и не может примириться с этим и знает, что ей придется умереть уже за то, что она так одурачила его и так хитро скрывала предательство под видом покорности и страха в своем вероломном бабском сердце. Но то, что она посмела взять его кредитку… Посмела взять то, что принадлежало ему по праву, как тот парнишка из сказки, который сорвал бобовый стебель и спер золотую курицу у спящего великана…

Не сознавая, что делает, Норман сунул указательный палец левой руки себе в рот и начал кусать его. Должна была возникнуть боль — причем не слабая, — но на этот раз он не почувствовал ее; слишком глубоко он окунулся в собственные мысли. На указательных пальцах обеих рук у него были толстые подушечки мозолей, поскольку кусать их в моменты стресса было его застарелой привычкой еще с детства. Поначалу мозоль выдержала, но он продолжал думать о кредитной карточке, и ее зелень стала все глубже проникать в мозг Нормана, пока не превратилась в почти черный цвет хвойного дерева в сумерках (цвет, совершенно не похожий на настоящую светло-зеленую окраску кредитки). Мозоль прорвалась, и кровь потекла по его руке и губам. Он вонзил зубы в палец, наслаждаясь болью, ощущая вкус крови, соленый и такой же терпкий, как вкус крови Тампера, когда он вгрызался в вену у него в паху…

— Мамочка? Что тот дядя делает со своей рукой?

— Не обращай внимания, идем!

Голоса вернули его к реальности. Он неторопливо оглянулся через плечо, словно пробудился от дремы — короткой, но глубокой, — и увидел молодую женщину и мальчика лет трех, удаляющихся от него. Она тащила ребенка за собой так быстро, что тот почти бежал и, спотыкаясь, чуть не падал. И когда женщина оглянулась, Норман увидел, что она смертельно испугана.

Что же он в самом деле тут делает?

Он взглянул на свой палец и увидел на нем глубокие кровоточащие ранки. Из-за нервного напряжения он может откусить эту проклятую штуковину, откусить и проглотить ее. Правда, это будет не первый раз, когда он откусит что-то. И проглотит.

Однако сейчас этого делать нельзя. Нужно контролировать себя. Он вынул из заднего кармана носовой платок и обмотал им кровоточащий палец. Потом поднял голову и огляделся вокруг. С удивлением отметил, что уже темнеет; в некоторых домах зажегся свет. Как далеко он забрел? Где сейчас оказался?

Он прищурился на уличный указатель, висевший на углу следующего перекрестка и прочитал: «Дирборн-авеню». Справа от него виднелся маленький семейный магазинчик с велосипедом перед входом и вывеской в окне: «СВЕЖЕВЫПЕЧЕННЫЕ БУЛОЧКИ». В животе у Нормана заурчало. Он понял, что впервые по-настоящему проголодался с тех пор, как сошел с «Континенталь-экспресса» и съел холодную овсянку в кафетерии автовокзала, — съел, потому что ее заказала бы она.

Вдруг ему захотелось именно пару булочек — это было единственное на всем белом свете, чего он желал, но… не просто булочек. Ему захотелось свежевыпеченных булочек, вроде тех, что обычно пекла его мать. Она была вечно скандалившей толстой свиньей, но готовить умела дай Бог каждому. Это бесспорно. И сама была главным потребителем своей продукции.

Лучше им оказаться свежевыпеченными, подумал Норман, поднимаясь по ступенькам. Он видел, как внутри какой-то старик снует за прилавком. Лучше им оказаться свежевыпеченными, приятель, а не то помоги тебе Бог.

Он уже тянулся к дверной ручке, когда взгляд его упал на один из плакатиков в витрине ярко-желтого цвета. Норман никак не мог знать, что именно Рози наклеила сюда эту листовку, он почувствовал, как что-то напряглось в нем еще до того, как он разобрал слова: «Дочери и Сестры».

Он нагнулся, чтобы прочесть листок. Глаза его вдруг сузились и стали очень внимательными, а сердцебиение усилилось и сделалось четким.

ПРИХОДИТЕ И ОТДОХНИТЕ С НАМИ В ПАРКЕ НА ЧУДЕСНОЙ НАБЕРЕЖНОЙ ЭТТИНДЖЕРС, ГДЕ МЫ ОТМЕЧАЕМ НАЧАЛО ЛЕТА И ДЕВЯТУЮ ГОДОВЩИНУ ЛЕТНИХ СЕЗОНОВ «ДОЧЕРЕЙ И СЕСТЕР»

ПИКНИКОМ И КОНЦЕРТОМ.

Суббота, 4 июня

Распродажи Викторины Азартные игры

Аттракционы Дискотека для малышей

!!!ПЛЮС!!!

«ИНДИГО ГЕРЛС» — Живьем на концерте в 20.00!

Родители, мы присмотрим за вашими детьми!

Мы будем рады всем!

Все сборы от вечера пойдут в пользу

«Дочерей и Сестер»,

которые напоминают вам, что насилие против одной женщины — это преступление против всех

Четвертого, в субботу. В эту субботу. А будет ли там она, его беглянка Роза? Разумеется, будет. И она, и все ее беглянки-лесбиянки. Все шлюшки-поблядушки соберутся на опушке.

Норман провел по пятой строчке снизу пальцем, который он искусал. Яркие пятнышки крови уже проступали сквозь намотанный на него платок.

Мы будем рады всем!

Так тут было написано, и Норман подумал, что готов обрадовать этих шлюх своим присутствием.

8

Четверг, почти половина двенадцатого. Рози отпила глоток минералки, прополоскала ею рот, проглотила и снова взяла гранки.

— «Она приближалась, это точно; на сей раз его слух не сыграл с ним никаких шуток. Петерсон слышал нарастающий цокот ее высоких каблучков по коридору. Он представил себе ее с уже раскрытой сумочкой, роющуюся в поисках ключа, тревожащуюся о дьяволе, который может красться за ее спиной, тогда как ей следовало бы беспокоиться о том, кто затаился в ожидании. Он быстро проверил, при нем ли нож, а потом торопливо натянул на голову нейлоновый кулак. Как только ее ключ заскрежетал в замке, Петерсон вытащил нож и…»

— Стоп-стоп-стоп! — раздался раздраженный окрик Роды в динамиках.

Рози подняла глаза и посмотрела сквозь стеклянную стенку. На нее с испугом смотрел Кэрт Гамильтон, сидевший возле своей контрольной панели с опущенными на ключицы наушниками. По-настоящему ее привело в ужас то, что Рода курила одну из своих тонких сигареток прямо в пультовой, не обращая внимания на табличку «Не курить» на стене. Рода выглядела так, словно провела кошмарную ночь, но здесь она была не одинока.

— Рода? Я что-то не так сделала?

— Наверное, нет, если ты носишь нейлоновые кулаки, — сказала Рода и стряхнула пепел в керамическую чашечку, стоявшую перед ней на панели управления. — Было несколько мужиков, которым иногда мешали мои нейлоновые кулаки, но обычно я все же называю их чулками.

Несколько секунд Рози просто не могла взять в толк, о чем та говорит, потом она вспомнила несколько прочитанных ею последних предложений и застонала.

— О-о! Рода, прости…

Кэрт надел наушники и нажал на кнопку.

— «Убей все мои завтра», дубль семьдесят тре…

Рода положила руку ему на плечо и произнесла такое, от чего Рози словно окатило ледяной водой: «Не стоит». Потом она взглянула в окошко, увидела вытянутое лицо Рози и улыбнулась ей — сдержанно, но ободряюще.

— Все в порядке, Рози. Просто я решила сделать перерыв на ленч полчасиком раньше. Выходи и пошли.

Рози поднялась — слишком быстро, сильно ударившись бедром об угол стола, чуть не опрокинув пластиковую бутылку с минеральной водой, — и поспешно вышла из кабинки.