Рождение волшебницы
Шрифт:
Она воровато обернулась: за дверью угрюмо поскрипывал медный истукан, додумавшийся, наконец, подергать ручку. Случайный всплеск волны заставил Золотинку вздрогнуть и напомнил о распахнутом на ночную реку окне. Золотинка не стала закрывать решетку, а задернула занавес, оставив свечу снаружи на подоконнике, и вернулась к стойке. Отстегнула застежки книги, откинула тяжелую доску переплета с несколькими страницами и обнаружила, что слов нету. Ничего нет, ни букв, ни рисунков – пожелтелый пергамент с грязноватыми пятнами и закругленными, засаленными углами.
Восемь веков нетерпеливые и жадные руки листали книгу. Листала и Золотинка, лихорадочно перекидывая
Она подвигала на полке всякую дребедень, вроде чернильницы, кувшинчика с чем-то ароматным и монет. Потом подергала запертые ящики стойки. Самый нижний удалось выдвинуть, и сразу пахнуло духом тления. Тут громоздились подсохшие кости: узкие белые черепа, тоненькие ребра и лапки хвостатых существ… Во всяком случае, это не были человеческие останки. Она поспешно задвинула ящик.
Истукан за дверью напоминал о себе. С угнетающей равномерностью он сотрясал дверь, не решаясь пока ломать. Но, кажется, до этого оставалось недолго. И представить только: рядом, за тонкой перегородкой, Асакон в руках бестолкового болвана, здесь – раскрытые «Дополнения». И что? Ничего! Видит око, да зуб неймет. И надо ведь ожидать появления хозяина. Зачем-то же он выставил на окна свечи.
Послышался явственный и близкий шорох. Шуршание. Занавеска колыхнулась, будто ее тронули с той стороны, затрепыхала… Не дожидаясь дальнейшего, Золотинка бесшумно вскочила и скользнула за кровать, в полумрак, где можно было стать за отдернутый к стене занавес. В окне продолжалась неясная возня, потом что-то провалилось вниз, послышался частый шаг маленьких лапок. Шум производила черно-белая с длинным хвостом птица. Сорока. Золотинка не оставила укрытия и задвинулась еще глубже – в жилище Рукосила, обладателя «Новых дополнений», естественно было ожидать необычных поступков и от сороки.
С досадливым стрекотанием птица подпрыгнула к запертой двери, стукнулась клювом о косяк и опрокинулась. И тогда истукан рванул посильнее – засов отскочил вместе с куском расщепленной доски. В проеме заблестели кастрюльные бока. Помедлив в полной неподвижности, особенно впечатляющей после решительного вторжения, истукан возвратился вспять и, не мешкая, явился с железной клеткой, в которой сидела точно такая же сорока. Суетившаяся на полу птица впрыгнула на клетку, истукан осенил их своей лапой – сверкнуло желтым. Сорока еще подпрыгнула, отчаянно трепыхнувшись крыльями, чтобы кувыркнуться через голову – из пустоты выпала грузная женщина, тяжело ухнул пол.
– У! Куда в омут! Колено! – черным словом взвыла она, приседая и жмурясь, и похлопала ногу – видно, неудачно приземлилась.
На удивление дородная птица! Непомерно большой вырез цветастого платья обнажал необъятные плечи. На затылке у дебелой сороки, совершенно скрывая волосы, так что раздавшееся вширь лицо представлялось таким же голым, как плечи, держался огромных размеров чепец – вроде расшитого шнурами пня.
Истукан, задержанный у порога, выказывал между тем намерение пройти в комнату, где чуял Золотинку.
– Куда, чурка, лезешь! – вскинулась на него сорока-оборотень.
Обладательница необъятных плеч схватила со шкафчика плеть и, не чинясь, заехала в медную рожу толстым концом рукояти. Чем и ошеломила истукана – до такой степени, что он остановился.
– Пошел прочь, вон! – вскрикивала женщина с той отчаянной храбростью, с какой, имея в руках хворостину, нападают на озадаченного быка. – Фу!
Медная башка! Лоботряс! Пошел!Сорока вытолкала его за порог вместе с клеткой и захлопнула дверь. Тотчас, отставив толстый зад, она крикнула в щербатый пролом:
– Как посмотрю – жуть! Поди узнай, что у тебя на уме.
Она глянула мимоходом «Новые дополнения», но книга не задержала ее внимания. Ведьма повернулась туда, где пряталась Золотинка, и слащавым голосом протянула:
– Хозя-и-н… хозя-я-ин… это я, верная Торчила прилетела. Крылышками, крылышками – и прилетела. – Она помахала кистями рук, изображая нежный, превыспренний полет. Лицо сбежалось сладостной гримасой, подаваясь вперед к пленительному видению – то есть к все той же упрятанной за кроватью Золотинке – сорока любовно зачмокала губами, повела полные руки и после нескольких дополнительных шажочков принялась рассыпать в пространстве звучные поцелуи.
Не предназначенные для посторонних томные ужимки оборотня могли бы изрядно озадачить неподготовленного наблюдателя, да не Золотинке-то было судить влюбленную женщину! После свидания на скале она пребывала в нравственном оглушении. В сплошном ознобе, она не судила, а только чувствовала – лихорадочно чувствовала. Медоточивые проявления нежной сорочьей души отозвались у Золотинки судорожным комком в горле – давала Торчила к тому повод или нет! А толстая сорока, прикрыв веки, плыла по комнате, пока не наткнулась на кровать и не опрокинулась в нее с бессильным стоном; живот колыхнулся, чепец съехал набок.
Золотинка мешкала, сама не зная, чего ждет, когда оконная занавеска всколыхнулась со стороны реки и в комнату ввалилась еще одна сорока. С сердитым стрекотанием птица взмыла на живот Торчиле, которая испуганно очнулась:
– Сестрица! Сестрица прилетела! – окликнула она истукана.
Таившийся за порогом болван явил свои медные стати и показал клетку, еще одну клетку с еще одной сорокой. Все произошло как в прошлый раз: сверкнул Асакон, судорожно взмахивая крыльями, оборотень кувыркнулся через голову и на пол выпала тощая черная старуха.
– Так-то ты служишь хозяину, сестрица! – язвительно выпалила Колча. Ибо это и была Колча – Золотинка сразу ее признала. – Чуха ты, свиное рыло!
Торчила оправдывалась:
– Соснула, я сестрица. Так сладко!
– С каких же это трудов?
– Сто верст, почитай, без малого!
– Это Ахтырка-то сто верст?! С каких пор? Полно вздор молоть.
– Ах, чтоб тебя! – непоследовательно взъярилась тут Торчила. – Куда лезешь?! Ну его, не пускай! – она швырнула в медную рожу подушкой.
И не успокоилась, пока не вытолкала медлительного болвана за порог.
Когда Золотинка снова раздвинула складки занавеси, она увидела, что Колча дергает висячий замок на сундуке.
– А что великий князь? Что столица? – миролюбиво спросила ее Торчила.
– Вздор! – огрызнулась Колча, скверный нрав которой нисколько не смягчился с той памятной поры, когда она колотила маленькую Золотинку по голове, пытаясь обратить девочку в россыпь золота. – Вонючие объедки. Помойки и эти несносные коты. На знамена отпущено две тысячи семьсот локтей крашеной шерсти, – сообщила она с необъяснимым раздражением. – Деньги летят на ветер. В казне сквозняки гуляют! Воры, девки, скоморохи бродят табунами. В гостиницах спят на полу. И все галдят: Нута, Нута, Нута! Таки жужжит над городом: ну-да, ну-да, ну-да! А что им эта заморская девка, своих что ли мало? Что им эта Нута? – сказала Колча с нарочито неправильным ударением на последнем слоге.