Рождение волшебницы

Золотинка не мешкала. Одним взглядом охватила она это дивное зрелище и нырнула в оконный проем, перекинувшись животом через опору, так что чародей только-только не получил ногами в лицо. Плюхнулась она довольно неловко, а когда всплыла, обнаружила резную корму насада далеко от себя, саженях уже в пятнадцати. Рукосил глядел, высунувшись из окна по пояс.

Снизу по реке выгребал другой корабль, ряды длинных весел широко забирали по сторонам, а намокшая одежда стесняла движения. Нужно было поспешать, чтобы не попасть под весло.

Золотинка выбрала правый берег, здесь более пологий, чем левый, и через малую долю часа выбралась по осклизлым камням на сушу. Отжать одежду можно было в укромном распадке; тут Золотинка дождалась, когда пройдет караван. Потом пробралась на коленях в колючие заросли, растянулась на траве и без единой мысли уснула.

Солнце стояло высоко, когда Золотинка очнулась. Низкий терновник не давал тени, от жаркой духоты разламывалась голова. Но только совсем уж продравши глаза, она осознала, что разбита болезнью. Тягучие расслабленные ощущения трудно было объяснить солнечным ударом и жарой. Скорее уж огневица или моровая язва, как описывают их врачебные сочинения. Но чума, откуда ей взяться?

Непривычно жесткий затылок разве что не потрескивал под рукой. Ничего не хотелось. Все ж таки, хоть и не сразу, пришлось сесть и осмотреться. Высоко в небе парили немногим крупнее точки орлы. Если это были Рукосиловы соглядатаи, высоко же они забрались. В кустах шебуршилась и посвистывала всякая мелкая птаха, слишком суетливая и бестолковая, чтобы она заслуживала внимания.

А на реке – Золотинка встала – выгребали вверх по течению сечевики, два струга человек по тридцать. Полуголые, в ярких шапках гребцы. Не слышно было песен и громких разговоров, даже скрип уключин едва различался – они чуяли великокняжеские суда и держались настороже. Берега, похоже, их не особенно занимали, здесь они не ждали добычи. В этом глухом краю оседлого населения, считай что, не было – сечевики не позволяли распахивать землю и потому удерживали свою зыбкую власть на десятки и сотни верст окрест.

Золотинка отправилась искать ручей. Широкая ложбина, сплошь заросшая тальником, глубоко вдавалась тут в берег и, незаметно поднимаясь, переходила в лесистые нагорья. Ручьи сбегали повсюду, и скоро она услышала легкое журчание: мелкая быстрая речка струилась между камней.

Перегнувшись с бережка, Золотинка сунула голову в ледяную воду, и как будто бы полегчало. Она вернулась назад и обнаружила заброшенную дорогу, настоящую мостовую из ровно уложенных камней, между которыми пробилась высокая трава. С боков дорогу теснил кустарник, но идти можно было недурно.

Справа посверкивала речушка, старый шлях уводил понемногу на плоскогорье, прочь от Белой. В скором времени Золотинка вступила под высокие своды дубравы и еще раз спустилась к воде, чтобы окунуть голову.

Стало совсем тихо, птичий гомон остался на опушке, тесно сомкнутые вершины дубов и кленов скрывали от крылатых соглядатаев. Золотинка не замечала тихого покоя дубравы – нестерпимая головная боль изводила ее, приходилось сжимать виски и останавливаться со стоном, чтобы зажмуриться. Плохо запоминая дорогу, тащилась она в поисках подходящей норы или берлоги, чтобы свалиться там и залечь, как раненый зверь.

…Но никак не могла миновать побелевший скелет поперек дороги. Сквозь глазницы и ребра проросла крапива; можно было различить клочья истлевшей одежды… Серебряная пряжка на изъеденном плесенью ремне. Ржавый нож словно пророс сквозь распадающийся чехол.

Золотинка тупо стала, напрасно пытаясь сообразить, нужно ли испугаться и повернуть назад. Голова ломила так, что все казалось едино: что возвратиться к реке в лапы к сечевикам, что углубляться и дальше в царство мертвых, где человеческая нога не ступала, похоже, с незапамятных времен…

Во всяком случае, определенно, в лесу было не так жарко… И это решило дело. Не тронув скелет, Золотинка обошла заросли крапивы и пошла по дороге, прокладывая путь среди редкой, но высокой травы.

Немного погодя повстречался ей крутой каменный мост, сплошь обросший ракитником. По правую руку она приметила омут, где можно было искупаться, и торопливо сбросила одежду. Окунувшись раз и другой, она осталась в холодной воде и замерла, приглядываясь к переполошенной речной живности. Мысль о еде не всходила в помраченную голову, но стоило только потянуть руку, как целая стайка рыбы-пеструшки, форели, послушно рванулась на зов – Золотинка бросила рыбку на траву, бездумно и мимоходом, а не из какой осознанной необходимости. Рыба давалась легко, вообще без усилия.

Она осознала, что боль уходит, как хлынувшие через выбитое дно воды. И понемногу возвращаются мысли. Не совсем доверяя еще подозрительно быстрому, почти мгновенному исцелению, Золотинка медлительно вскарабкалась на откос, где продолжали биться и поскакивать рыбешки, и безотчетным движением потянулась отжать волосы, которых, однако, не было.

И так с занесенными вверх руками, забрызганная и холодная, ахнула она, прохваченная ознобом, – на краю прогалины седой волк. Матерый лесной убийца ростом с теленка. Свалявшаяся шерсть висела лохмами, красные, воспаленные глаза не мигали.

– Послушай, приятель, – чужим голосом сказала Золотинка, опуская руки, – я дам тебе рыбу.

Она не решилась нагибаться, опасаясь что зверь бросится, а легким манием пясти, не оборачиваясь к реке, вызвала из глубин омута две-три пеструшки и бросила их что было мочи внахлест на берег. Резвые рыбешки подскочили выше колен и шлепнулись одна за другой между Золотинкой и волком – зверь попятился.

Волчьи губы скривились, складка пошла по зубам назад – волк то ли оскалился, то ли ухмыльнулся, а потом отступил в заросли, где остался, приметный между ветвей. Не успела она одеться, как зверь покинул заросли и приблизился к ней.

– Ты оборотень, – сказала она.

И он кивнул вполне отчетливо.

– А я волшебница Золотинка. – Это было, наверное, не слишком большое преувеличение. – В вашу глушь я забрела так… посмотреть.

Зверь вздрогнул кожей. И вдруг – плюхнулся на брюхо. Пополз, перебирая лапами и задирая вверх морду. Золотинка молчала. Подобравшись ближе, подобострастно извиваясь, он лизнул носок туфли.

– Ты готов мне служить… Ну что ж, служи! Рыбу ешь, твоя рыба.

Голодный, он не ожидал второго приглашения, и девушка опять поежилась. Матерый зверище ростом Золотинке в пояс, чавкая, роняя слюну, принялся пожирать улов. Когда он переступал, в холке выпирали суставы, на запалом животе ходили ребра. Но лапы… широкие лапы с огромными черными когтями жестоко вонзались в нежное тело рыбы и рвали его клочьями.

– Что ж, теперь служи! – молвила Золотинка, когда все было съедено – с потрохами.

Волк понимал службу как-то по-своему: дошел до края прогалины и требовательно оглянулся. Золотинка тотчас же поняла, что это не приглашение, а нечто большее.

– Хорошо, пойдем, – сказала она, покоряясь обстоятельствам.

Какой-нибудь час спустя по мощеной дороге они поднялись на плоскогорье. Последний раз далеко-далеко показалась за лесом великая река, и снова пошла дремучая пуща с неохватными дубами, липами, ясенем и ореховым подлеском. Все чаще встречались и кости: проломленные черепа, вросшие в землю, распадающиеся останки. Серый проводник оглядывался пристальным и пытливым взором, словно проверяя волшебницу на слабость.