Рождённая на стыке веков

– Я писать не умею, – сказала Бахрихон опа Мирзе, который нервно ёрзал на месте.

– Вот что… мне работать надо. Вам всё объяснит Мария Васильевна. Никуда из цеха не уходите. В обед, это в два часа дня, я зайду за вами, в столовую пойдём, заводскую, – сказал Мирза и быстро вышел.

Мы с Бахрихон опа дружно посмотрели на Марию Васильевну, с короткой стрижкой светлых волос, худощавая женщина высокого роста, лет тридцати семи, с продолговатым лицом, с острыми глазами, она велела нам сесть, что мы послушно и сделали.

– Работнички. Даже писать не могут, а на завод работать идут, – скептически оглядев нас, сказала она, на чистом узбекском языке.

Мы молча ждали, правда, совсем не понимая, чего.

– Татьяна! – вдруг крикнула Мария Васильевна, от чего я вздрогнула и испуганно оглянулась. В просторную комнату, со множеством папок и бумаг в шкафах, вошла молоденькая девушка с длиной косой.

– Звали, Мария Васильевна? – спросила Татьяна, подойдя к столу.

– Садись за стол, пиши заявления, опять пришли неучи, – сказала Мария Васильевна, закуривая папиросу.

Татьяна быстро села и на двух листах написала за нас заявление. Мария Васильевна намазала палец Бахрихон опа чем-то чёрным и заставила приложить палец к бумаге, к заявлению, значит. А мне разрешили просто поставить крестик, что я с трудом и сделала.

– А теперь, отведи их в сборочный цех, скажи Семёнычу, пусть им всё покажет, – сказала Мария Васильевна.

Татьяна вывела нас во двор и мы, пройдя его, зашли в цех, там стоял шум моторов, лязг и крики людей. К нам подошёл пожилой мужчина, в чёрной, засаленной одежде из сукна и фуражке.

– Мирза забегал, сказал мне про них. Ты можешь идти, дальше я сам, мне не привыкать, – сказал Семёныч.

Татьяна тут же ушла. Семёныч стал нам говорить что-то на русском языке, а мы тупо смотрели на него, ничего не понимая. Кажется, он понял это и позвал паренька, узбека. Тот быстро подошёл и стал переводить нам слова Семёныча.

Так, Бахрихон опа и я были приняты на работу, мы должны были складывать готовые запчасти в ящики. Работа была не трудная, отдельное помещение в цеху, где работали многие женщины. В два часа, за нами пришёл Мирза. Я думала, что упаду в обморок от голода. Он вывел нас из цеха и пройдя двор, мы вошли в небольшое здание, запах еды ударил в нос. Посадив нас за стол, Мирза пошёл к стойке, где взял для нас суп и макароны. Я с жадностью быстро всё съела, без хлеба, его просто не было. Бахрихон опа, из своей тарелки, положила мне несколько штук макарон, я с благодарностью на неё посмотрела. Я не знаю, купил ли Мирза нам еду, или её рабочим раздавали бесплатно, но наконец, я сытно поела.

– Вечером, картошки купим, повезёт, может и хлеб найдём. Хорошо, тут можно овощи найти, – сказал Мирза.

К работе, мы с Бахрихон опа были привыкшие, но весь день сидеть, нагнувшись над ящиками… к вечеру, у меня в глазах рябило. Как и сказал Мирза, мы на местном базаре купили картошки, он тратил свои деньги, покупая огурцы и помидоры.

– Стойте здесь, я знаю, где можно хлеб достать, – почему-то почти шёпотом, сказал Мирза.

Его не было минут двадцать, наконец, он вышел из-за будки и подошёл к нам.

– Достал, пошли домой, сегодня пируем, – весело сказал он.

Придя домой, мы сварили картошку, нарезали огурцы и помидоры. Бахрихон опа задумчиво сидела, потом, посмотрев на меня, обратилась к Мирзе.

– Мы обуза Вам на шею, Мирза. А ведь в кишлаке у неё золото закопано, – тихо сказала Бахрихон опа.

У Мирзы округлились глаза.

– Тише говори! И у стен есть уши, какое золото? Вы с ума сошли? Да вам за это головы оторвут, – говорил он.

У меня от страха затряслись руки.

– Как оторвут? За что? – чуть не плача, спросила я.

Увидев, как я испугалась, он взял меня за руку. Я её тут же отдёрнула, кроме Турсун бая, ни один мужчина не прикасался ко мне. Мирза тут же убрал руку.

– Ну… это я так, утрирую. Но за решётку точно посадят, – поправил он себя.

– За решётку? За какую решётку? – ещё больше испугалась я.

– Забудьте о золоте, нет его и никогда не было. А деньги я почти не трачу, сочтёмся, не при капитализме живём, – сказал Мирза, увидев, как мы с Бахрихон опа испугались.

Так прошёл мой первый рабочий день.

От усталости и след простыл, меня очень напугали слова Мирзы и я никак не могла унять дрожь в руках и теле. Я представила себе, что люди в военной одежде откопали моё спрятанное золото и отрывают мне голову, потом решётка… Но как за решётку, я не понимала.

– Ты чего так испугалась, а? Да пошутил я, просто Вы мне о золоте сказали, больше никто не должен знать. Понимать надо, какое сейчас время, – сказал Мирза, виновато взглянув на Бахрихон опа, которая сидела с бледным лицом и со страхом смотрела на Мирзу.

Но есть всё равно хотелось, поэтому, выдохнув, я взяла картошку в руки и стала чистить от кожуры. К чаю, Мирза из кармана достал кусочки сахара.

– Смотрите, что я купил. Смородиновый чай с сахаром, ммм… мечта! – почему-то понюхав кусочки сахара и закрывая от удовольствия глаза, сказал Мирза.

Мы с Бахрихон опа оторопело смотрели на него, ведь в доме Турсун бая, сладостей всегда было вдоволь. Но вкус сладкого чая и правда был в удовольствие. Поев, мы легли, Мирза вышел покурить.

– Зря Вы ему сказали, опажон. А вдруг… – шёпотом начала говорить я.

– Он столько добра нам делает, я и подумала, что твоё золото немного поможет сытно жить. Ты же видела, как он хлеб достал и сахар. Не забывай, если бы не он, где мы сейчас были. Вон, неизвестно, что с Хадичой и её дочкой, может их и в живых уже нет, – так же шёпотом, почти в самое ухо, шептала Бахрихон опа.

От её слов, мне стало невмоготу. Я сжалась и заплакала.

– Ты чего? Я же сказала, может быть. Живы они, не волнуйся, – обнимая меня и прижимая к себе, сказала Бахрихон опа.