Рождённая на стыке веков

– Что Вы, опажон? Он уйти не успел, а Вы его уже похоронили! Нельзя так, слышите? Нельзя! – в отчаянье, закричала я.

Но Бахрихон опа меня не слышала, от истощения и нервного потрясения, она обмякла в моих объятьях и сползла на землю, потеряв сознание. Мимо проходили двое мужчин, увидев нас, они быстро подошли и подняв на руки Бахрихон опа, занесли её в комнату, где и положили на кровать. Всю ночь Бахрихон опа бредила и горела, словно угли. Я испугалась, испугалась, что могу потерять её.

В эту ночь, я не сомкнула глаз, накладывала на лоб Бахрихон опа мокрую тряпочку, но жар не проходил, бред тоже. Она всё звала то сына Бахрома, то мужа Мирзу. Свет на ночь выключали, да и давали его редко, как впрочем и воду. Хорошо, лунный свет хоть немного освещал комнату, да и к темноте привыкаешь. Что делать, я не знала, Бахрихон опа то теряла сознание, то приходила в себя и вновь начинала бредить. Вызвать скорую помощь, да такой в городе в те годы и не было. Я не знала, что делать. Выйдя в коридор, я заплакала, было уже раннее утро.

Открылась дверь напротив и вышел сосед, пожилой мужчина, работающий на заводе. Он был в старой, посеревшей майке и в широких шароварах чёрного цвета. Я отвернулась, чужой мужчина, раздетый, мне стало не по себе, хоть он и годился мне в отцы. Но Турсун бай тоже был такого же возраста, мужчина есть мужчина.

– Халида? Что случилось? Ты почему в такую рань тут стоишь, да ещё и плачешь? – спросил он меня.

– Моя опажон заболела, горит вся и бредит, – ответила я, заплакав ещё сильнее.

– Это Бахрихон, что ли? А что же ты раньше не зашла? Мы же люди, всё- таки, соседи. А вдруг ночью она померла бы? Ты бы так и сидела над ней? А ну-ка, пошли, – сказал сосед, которого звали Григорий.

Я стеснялась обращаться к нему по имени, он был много старше меня, да и русский, язык-то я уже знала, так как в городе говорили в большинстве на русском языке. Я быстро вошла следом за ним в комнату. Григорий подошёл к кровати и пощупал лоб Бахрихон опа.

– Дааа, дело кажется серьёзное. Вдруг воспаление лёгких? Слушай, у меня есть знакомый доктор, старый еврей, он жену мою, Марию, ну ты её знаешь, так вот, он её вылечил два года назад. Тоже высокая температура была. Я попрошу Махмуда, у него арба есть, ты жди, я доктора сюда привезу, Бахрихон трогать не будем, – сказал Григорий.

На то, что Григорий был в майке, я уже внимания не обращала, тем более, мужчины в доме утром всегда так и выходили в туалет и умываться, порой, даже и без майки.

Я кивнула головой, согласившись и он тут же вышел. Его не было часа два, уставшая, ведь не спала всю ночь, я кажется уснула, облокотившись о спинку кровати, над изголовьем Бахрихон опы. Дверь с шумом открылась, разбудив меня, я вскочила с кровати и отошла в сторону, когда в комнату вошёл Григорий в сопровождении мужчины, много старше его, с саквояжем в руке, в поношенном чёрном пальто и шляпе.

– Вот, Самуил Давидович, об этой женщине я Вам и говорил, – сказал Григорий, подходя к кровати.

Бахрихон опа то ли спала, то ли опять была без сознания. Самуил Давидович вынул из кармана пальто очки и надев их, снял пальто и шляпу. Он тут же открыл саквояж и вытащил трубку.

– Подними ей платье, я должен послушать лёгкие, – сказал старый еврей.

У меня глаза на лоб полезли. Я с ипугом посмотрела на доктора и Григория, который спокойно поднял широкое, узбекского покроя, платье Бахрихон опы.

Я отвернулась, стало жутко стыдно.

– Халида, это доктор, а я уже стар, да и жена у меня Сейчас главное, чтобы она выздоровела, брось эти условности. Твоя помощь понадобится, – сказал Григорий.

Пришлось повернуться и ждать, что скажет доктор. А он долго слушал, передвигая трубку, потом поднял голову и посмотрел на меня.

– Эта женщина твоя мать? – спросил Самуил Давидович.

– Нет, но она заменила мне мать, – ответила я на ломаном русском языке, который давался мне с трудом.

– Понятно. У неё истощение организма, её в больницу везти надо. На этой почве, отёк лёгких, ей бы бульона попить, да где сейчас петуха взять? Хотя бы его потроха достать, – сказал Самуил Давидович.

Потом он отвёл в сторону Григория и что-то долго ему говорил. И по мере того, как старый еврей говорил, лицо Григория мрачнело.

– У неё совсем недавно сын умер, маленький совсем. Да и муж на фронт ушёл. Вот она и… – слышала я голос Григория.

Закончив говорить, они подошли к кровати.

– Махмуд ждёт, я позову его, чтобы он помог донести женщину до арбы. Самуил Давидович, Вы же тоже поедете? Мне на работу опаздывать нельзя, вот, Халида сама поедет, – сказал Григорий.

– Но и мне на работу идти, иначе, сами знаете, что за неявку будет, – растерявшись, сказала я.

Григорий конечно знал, за неявку давали расстрел, да что неявку, могли расстрелять за пятиминутное опоздание. Это называлось диверсий.

– Ничего, я сам отвезу больную в больницу, иначе, она просто умрёт. Надеюсь… довезём, – с сомнением в голосе, сказал Самуил Давидович, от чего у меня ноги и руки похолодели.

Григорий позвал Махмуда, который жил на соседней улице и вместе с ним, вынес Бахрихон опа во двор. Я быстро шла следом, неся в руках одеяло. Постелив его на дно арбы, я отошла в сторону, чтобы не мешать. Мы с Григорием остались и провожали взглядом удаляющуюся арбу, куда с трудом уселся и Самуил Давидович.

– А после работы я смогу в больницу сходить, проведать опажон? Только я не знаю, куда идти, в какую сторону, – грустно посмотрев на Григория, сказала я.

– Самуил Давидович повёз твою опажон в больницу, где сам работает, в военный госпиталь. После работы, вместе сходим, ты не найдёшь, – возвращаясь в дом, ответил Григорий.

Не знаю, как прошёл рабочий день, все мои мысли были о Бахрихон опа. Меня с детства учили молиться и я всё время повторяла слова молитвы и просила Аллаха не забирать у меня мою опажон, ведь кроме неё у меня никого на свете не было.