Рождённая на стыке веков

– Это просто ужасно! Милостивый бай, нечего сказать. Ей в куклы играть, а она детей рожает. Сколько же лет было Вашему хозяину? И где он сейчас? Что заставило вас приехать в Ташкент? – поинтересовался Мирза.

– У нас девочки в куклы не играют, голод, беднота… идут в услужение или, если повезёт, женщиной бая станут. Халиде повезло. А хозяин… его нет, убили. Мы из кишлака от голода бежали, всё лучше, чем сидеть и ждать голодной смерти, верно?– сказала Бахрихон опа.

– Туда ему и дорога. Баям и басмачам не место в мире, где наступило такое время и вся власть перешла народу. Теперь жизнь будет налаживаться. Не сразу, конечно, но наступит день, когда все будут сыты. Равноправие и спокойная жизнь начнётся, – воодушевлённо говорил Мирза.

Но мне не понравилось, что он так сказал о Турсун бае.

– Да у тебя глаза закрываются, девочка. Иди, ложись на кровать, я на стул пересяду. Кровать большая, вместе поместитесь, а я на полу лягу, вот… курпачу постелю и лягу, – вставая с кровати, сказал Мирза.

Я и правда очень устала и жутко хотелось спать. Поэтому быстро легла и закрыла глаза. Но как часто бывает, когда сидишь, хочется спать, а ляжешь, сон пропадает. Думая, что я сплю, Мирза и Бахрихон опа перешли почти на шёпот.

– Сколько же тебе лет? – спросил Мирза, внимательно посмотрев на Бахрихон опа.

– Тридцать четыре скоро. А что? На завод не возьмут? Старая уже? – с волнением спросила Бахрихон опа.

– Какая же ты старая? Красивая. Сними платок, он почти все твоё лицо закрывает. Ты знаешь, что очень красивая? Чернобровая, с большими глазами, белолицая… я ещё в поезде это заметил, – сказал Мирза, не отрывая взгляда от Бахрихон опы.

– Скажете тоже. Красотой сыт не будешь, – смутившись, но всё же снимая платок с головы, ответила Бахрихон опа.

– Нет, нет, правду говорю. Может ты спать хочешь? Так ты ложись. Да и поздно уже, – сказал Мирза, не торопясь вставать.

– Я привыкшая ночами не спать. Да и неудобно, с мужчиной в одной комнате спать, – ответила Бахрихон опа.

Вдруг Мирза положил руку на руку Бахрихон опы, вздрогнув, она отдёрнула руку и опустила голову ещё ниже.

– Ты не бойся меня, Бахрихон, я ничего дурного не замышляю. Просто… как бы это сказать… мне скоро сорок лет, ни жены, ни детей. Всё некогда было, то одно, то другое. Ладно… поздно уже, утром вставать рано. Да… туалет в конце коридора, если что, – тоже смущаясь, сказал Мирза, наконец поднявшись со стула.

При его последних словах, Бахрихон опа совсем растерялась. Он будто мысли её читал, она едва сидела, терпела с самого прихода сюда, но стеснялась спросить, где можно справить нужду. И когда Мирза, бросив курпачу на пол, к противоположной стене, лёг и отвернулся, я села на кровати.

– Ты чего не спишь? – испуганно посмотрев на меня, спросила Бахрихон опа шёпотом.

– Я тоже хочу, – так же шёпотом, ответила я.

– Чего? В туалет, что ли? – спросила Бахрихон опа.

– Ну да. Еле терплю. А одна боюсь идти, – опуская ноги на пол и надевая свои кауши, сказала я.

– Ладно, пошли. Только тихо, Мирза спит, – сказала Бахрихон опа, взяв меня за руку.

Мы тихонько вышли в коридор, освещённый одной тусклой лампочкой и пошли по нему. Но мы пошли в обратную сторону и пришли к выходу.

– Кажется, нам надо обратно идти, не в ту сторону, пошли, – не выпуская мою руку, сказала Бахрихон опа.

И мы пошли обратно. Туалет оказался в самом конце длинного коридора. Маленькое оконце в стене, несколько унитазов, но не такие современные, а без сидения, к которым мы не привыкли. В кишлаке туалеты были проще, яма, огороженная досками и всё. У Турсун бая туалет был обложен пахсой (глиняные куски, в виде кирпичей)

– Ой, а это что? – увидев отдельно душ в углу, спросила я.

– Не знаю. Давай быстрее, – ответила Бахрихон опа.

– А кусочки бумаги тут зачем? – посмотрев на кусочки старой газеты, спросила я.

– Хм… не знаю… может подтираться? – спросила она меня.

– Да? А где кессак (кусочки сухой глины)? – спросила я.

– Нет тут кессак. Это в кишлаке кессак, а тут вот бумага. Но почему исписанная… непонятно, – ответила Бахрихон опа.

Наверное, над нами бы посмеялись, если бы услышали, но мы были наивны даже в этом. Нужно было вымыть руки, но в кишлаке были арыки, а тут… мы не смогли догадаться, что нужно было повернуть краник в умывальнике и вымыть руки.

– Ладно, утром Мирзу спросим, когда умываться будем. Пошли, – сказала Бахрихон опа.

Вдруг раздался шум и в унитазах полилась вода, заставив нас вздрогнуть. Мы с Бахрихон опа испуганно переглянулись и быстро вышли. Вернувшись назад, мы никак не могли найти дверь своей комнаты, двери были все одинаковые, с номерами.

– И что теперь делать? Как узнать, где наша? – испугавшись, спросила Бахрихон опа.

Ответить я не успела, одна из дверей открылась и вышел Мирза.

– Где вас носит? Ночь-полночь, заходите, – тихо произнёс он.

Мы облегчённо вздохнули и быстро вошли в комнату. Наконец, все легли и в ночной тишине, из открытого окна, были слышны кваканье лягушек и свист сверчков.

Утром, по привычке, первой проснулась Бахрихон опа, следом поднялась и я. Услышав шум, Мирза открыл глаза и посмотрел на старые часы на стене.

– Пять часов только, рано же ещё, чего встали? – спросонья спросил он, опять закрывая глаза.

Нам пришлось лечь, но сна уже не было. Мирза тоже не смог уснуть. Поднявшись, он сел и ладонью проведя по густым волосам, протёр глаза и быстро поднялся.

– Ладно, идите умываться и… у… там, в общем, пока народ не собрался, а то очередь образуется. И на кухне чайник поставьте… хотя нет, Вы ведь и с плитой не умеете обращаться, я сам. Пошли, – сказал он, взяв со спинки стула рубашку и надевая её на себя.

Мы пошли за ним, одеваться нам не пришлось, так как платья мы на ночь по привычке не снимали. Не было тогда, во всяком случае у нас, ни ночных рубашек, ни, тем более, пижам. Мирза дал нам одно полотенце, другое, бросив себе на плечо, вышел из комнаты и прошёл в мужской туалет, а мы с Бахрихон опа в женский. Мирза, умывшись, поставил на кухне чайник. Не зная, что делать, мы стояли в в коридоре в ожидании. Когда Мирза вышел, он с удивлением посмотрел на нас.