Рожденный, чтобы жечь!
Шрифт:
«Да пошла ты! — подумал я. — Ничего у тебя не выйдет».
Но вслух, естественно, ничего не сказал. Лежал, дальше изображал младенца. Улыбался беззубым ртом, да пускал слюни.
И не только…
Через мгновение карты на её столе сами по себе поднялись в воздух. Бабка это заметила, но не сразу, а когда они уже подплыли к её затылку.
Я пребывал в триумфе. Хоть поддерживать карты в полёте было сложновато. Нужно было сосредотачиваться на всём и сразу…
Старуха попыталась обернуться, но карты ускорились, и прежде чем она успела что-либо предпринять,
Бабка взвизгнула, замахала руками, пытаясь отбиться, но карты, словно живые, преследовали её, пикируя и царапая. По комнате разнеслись звуки рвущейся бумаги и приглушённые ругательства.
Я ликовал.
Вот тебе, старая ведьма! Получай за обман и паразитирование на чужой беде! Пусть знает, что не всё так просто.
Впрочем, долго я удерживать карты не мог. Силы мои были ограничены, да и сосредоточиться на одной цели, когда вокруг столько всего интересного, оказалось непросто.
Карты стали опускаться, теряя скорость и траекторию, пока наконец не рухнули на пол, засыпав собой бабку.
Она, завывая и причитая, пыталась выбраться из-под завалов бумаги, но я решил не останавливаться на достигнутом. Мой взгляд упал на полки, уставленные склянками и банками.
«А почему бы и нет?» — подумал я, сосредотачиваясь на одной из банок, наполненной какой-то мутной жидкостью.
Она, словно по волшебству, приподнялась в воздух и, описав дугу, полетела прямо в голову бабки.
Звук разбивающегося стекла и зловонная жижа, окатившая старуху с головы до ног, ознаменовали новый этап моего маленького бунта.
Баба Зина взвыла ещё громче, пытаясь вытереть с лица мерзкую субстанцию. Я не собирался останавливаться. Банки и склянки, словно по команде, начали взлетать с полок, обрушивая всё своё содержимое на несчастную гадалку. В комнате воцарился хаос и полный беспредел.
Но силы всё же иссякли. Больше я ничего не смог поднять. Это, впрочем, хватило.
— Сын са…са…са…сатаны! — она указала на меня дрожащим пальцем, быстро перебирая ногами, двигаясь ползком к стене. — Ты… ты…
Она достала где-то из закромов своей ужасной одежды самый обычный крестик и выставила его перед собой, бормоча непонятные слова.
В этот момент в комнату ворвался Боря, злой как бык, с красными глазами и мокрым лицом.
Видимо, отмывался от вонючего масла.
— Бабка, ты проклятая! — прорычал он, не обращая внимания на погром. — Ты какой хернёй меня измазала, а?!
Старуха, вся в грязи и обрывках карт, ткнула в меня трясущимся пальцем:
— Это он! Это всё он! Дьявольское отродье!
Боря перевел взгляд на меня. Я лежал в корзинке, как ни в чём не бывало, и безмятежно улыбался. Он нахмурился, потом снова посмотрел на бабку, потом на разбитые банки и разбросанные карты.
— Слышь, ты башкой стукнулась что ли?.. Говори что ты сделала!
— Да ничего я не делала! — Взвизнунула бабка. И лицо Бори в этот момент вытянулось.
Больше он ничего не сказал, зато шагнул к ней так стремительно, что старуха отшатнулась, прижавшись спиной к стене. Крестик выпал из ее дрожащих
рук, и она, заскулив, сползла на пол.— Что сделать, чтобы так не воняло? — рявкнул Боря, нависая над ней.
Он не закончил фразу, но и так было понятно, что он имел в виду. Бабка, всхлипывая, полезла в карман своего балахона и достала оттуда смятые купюры.
— Пошли вон отсюда, — закричала она. — И этого беса с собой заберите!
Боря опешил. Нахмурился, видимо соображая, а затем, просто плюнув на сложившуюся ситуацию, подобрал с пола деньги и повернулся ко мне.
Я же пускал слюни.
Да-да, я самый обычный ребёнок. А ты, Боря, думай головой в следующий раз, прежде чем совать деньги непонятным проходимцам! Да и вообще, ты должен был быть благодарен мне!
Боря, разумеется, не слышал мои мысли.
Он подошел ко мне, взял корзинку с моим бренным телом и вынес ее на улицу, не забыв при этом захлопнуть дверь перед самым носом у обалдевшей бабки.
По пути к остановке он что-то ворчал себе под нос, наверняка, про бабок-гадалок, про вонючее масло и про бесовские отродья. Хоть мне и было весело, но я не слушал.
Слишком уж много сил потратил…
А-а-а-а, как же хочется спать!
— Хрень, — Боря бормотал себе под нос, направляясь от остановки до дома. — Весь день хрень творится.
Масло, которым его измазали, потеряло свой запах почти сразу, как только он подошёл к нужной маршрутке. Благо, он не жалел своё лицо, стирая с него эти зловония самым обычным хозяйственным мылом.
Только вот в голове Бориса всё равно было беспокойно. Связь со спиногрызом он так и не разрушил. Да ещё и бабка эта странная.
На подходе к дому он встретился с абсолютной тишиной. Обычно под вечер возле подъезда всегда тёрлись какие-нибудь алкаши. Да и на детской площадке сидели малолетки.
Но сейчас почему-то было пусто.
Хоть Боря и отмахнулся от всяких мыслей, мол, померли все и всё в том же духе, но всё равно отметил про себя эту странную пустоту.
Решив: «Просто день сегодня херовый не только у меня», он, как ни в чём не бывало, направился к двери подъезда.
Подъезд встретил его привычной вонью кошачьей мочи и затхлости. Боря поморщился, достал из кармана ключи и, стараясь не прикасаться к перилам, начал подниматься по лестнице.
В голове крутились обрывки фраз бабки, её испуганное лицо и то самое мерзкое масло, которое до сих пор, казалось, преследовало его запахом.
— Блин, — он остановился. — Тогда она и маму нашу обманула?
Сжав кулаки от злобы, он покосился на мирно сопящего в корзинке Гуглю.
Мысль об обмане матери кольнула больнее, чем вонь масла. Боря ускорил шаг, чувствуя, как внутри нарастает раздражение.
Он вспомнил, как мать верила этой шарлатанке, как несла ей последние деньги в надежде на чудо, на исцеление. А в итоге что? Пустая трата времени и обман.
Подходя к квартире, он почувствовал на себе взгляд. Опустил голову и увидел, что Гугля уже вовсю пялится на него. Вопросительно так, с интересом.